Колдовской отведай плод (СИ)

— Никогда не слышала. Где так говорят?

— Ну… — он замялся. — На моей родине.

— Так ты не местный? — удивилась я. — Невероятно! Я ни разу не встречала иностранцев. У нас они, как ты сам понимаешь, редкость. А откуда приехал? Из Ещечегойта или Нудании?

— Ну да, — кивнул он.

— Что — ну да?

— Из Ещечегойта.

— Ясно.

На самом деле, ничего не ясно. Подруга услужливо подсунула мне… кого? Недотепу-чеготянина? Она хоть проверила, ориентируется ли он на местности, да еще и в темноте?

— Слушай, э-э-э… Гвейнард, а ты уверен, что сможешь найти дорогу к яблочному дому?

— К чему? — озадаченно спросил он.

Ну вот, началось!

— Яблочный дом — очень четко, будто для маленького ребенка, сказала я, — это конечная цель нашей поездки. Поэтому, представь себе, мне очень-очень интересно, сумеем ли мы туда добраться.

— Хм-м-м, — задумчиво протянул Гвейн, — а мне казалось, мы едем в какой-то замок.

Он издевается, что ли? Спокойно, Мира, спокойно.

— Это и есть замок. Раньше он принадлежал третьему отцу Данни, моей подруги и твоей хозяйки.

— Так бы сразу и говорила. Дорогу я найти смогу, не сомневайся, — сказал Гвейнард очень уверенно, и эта его уверенность вселила в меня еще большее сомнение в правильности выбора водителя. — А почему третьему отцу? Ты, наверное, хотела сказать — отчиму?

Да что ж это такое, в самом деле? Я еще могу понять Данни, у которой элементарно не хватило времени, и она не успела поведать своему новому работнику, из-за чего замок Макер-тота мы назвали яблочным домом. Но назвать папу шесть-девять отчимом! Это переходит всякие границы!

— Я сказала именно то, что хотела. При чем тут отчим? Макер-тот был ее третьим отцом. Отцом, понятно? А не отчимом.

— То есть, у твоей подруги было три отца? — каким-то очень странным голосом спросил Гвейнард. — Интересно девки пляшут.

— Три?! Гвейн, ты откуда такой взялся, а? У Данни, как и у всех нормальных данетян, пять отцов! И при чем тут танцующие девушки?

— Сколько-сколько? Пять?!

Гвейнард, кажется, был поражен до глубины души. Некоторое время он молчал. Потом спросил осторожно:

— А мама? Надеюсь, мама у нее одна?

— Да почему одна-то? Тоже пять.

— Пять мам, — проговорил он тихо. — Пять мам. Интересно, как такое возможно с точки зрения биологии, а? Или это местная идиома?

— Какая еще идиома? — нет, ну откуда взялся этот остолоп? — Слушай, ты, наверное, жил в глухомани? Или в горах? Ещечегойт ведь горная страна. Нигде не учился, про пятиотцовство слыхом не слыхивал, так?

— Примерно, — кивнул парень, завернув такой вираж, что я едва не прикусила язык. — Хотя лучше было бы сказать — знал, да забыл.

— Ударился головой, получил частичную амнезию? — высказала я догадку.

— Не совсем, но что-то типа того.

Я крякнула. Вот это да. Кажется, у него не все в порядке с головой. Контуженых мне только не хватало.

Будто прочитав мои мысли, водитель поспешно добавил:

— Мира, тебя не должно это смущать. Моя… э-э-э… забывчивость абсолютно не сказывается ни на поведении, ни на других людях.

— Ни на ведении машины, — добавила я. — Заметно.

— Я просто второй день за рулем! — Гвейн повысил голос. Кажется, начала злиться. — Уверяю, я вполне адекватен.

Хм-м-м-м… Хоть ты и уверяешь, да вот я почему-то не уверена. Возможно, обладатель хриплого голоса не так уж и неправ… И мне следовало остаться дома…

— А что с тобой случилось? — спросила я.

— Да в принципе ничего особенного, — слегка остыв, ответил он. — Это что-то вроде болезни, которая давно прошла, но дала определенные осложнения. Физическое самочувствие превосходное, не беспокойся.

— Постараюсь, — хмыкнула я.

— К сожалению, — продолжал Гвейнард, — некоторые реалии вашего… гм… нашего мира совершенно стерлись из памяти. Вот, например, пятиотцовство. Весь город заставлен палатками против этого самого пятиотцовства. Значит, это плохо? Или хорошо? Ничего не помню. Просветишь неграмотного?

— Да без проблем. Если скорость сбавишь.

Я хотела добавить — а то вдруг ударишься головой и растеряешь последние мозги, но промолчала. Если честно, Гвейнарда было жалко. А себя еще жальче.

Он покорно снизил скорость.

И я принялась просвещать.

Пятиотцовство объявили основной политикой государства в деле воспитания детей примерно пятьсот лет назад, в самый расцвет диктатуры магии. Именно тогда власть, состоявая из Схода Высших магических чинов, вынесла указ, гласивший: каждый родившийся ребенок с целью наилучшей интеграции в общество обязан воспитываться поочередно в пяти семьях, а по достижении пятнадцатилетнего возраста волен сам выбирать, где ему жить дальше.

Конечно, интеграция и прочие благие порывы тут ни при чем. Просто к тому моменту население страны сократилось почти вдвое. Очень многие семьи были бездетны. Самое ужасное, что, несмотря на все старания, у них вообще не могло быть детей.

Сей феномен тщательно исследовали. Прорицатели, лекари и ясновидящие — все привлеклись к работе. Причину бесплодия искали в ухудшающемся климате, некачественных продуктах, образе жизни, оторванности от природы… Однако истинная причина заключалась совершено в другом.

А именно. В ходе исследований выяснилась вот какая щтука: активное занятие магией действует на организм человека не лучшим образом. Мужчины становились импотентами, женщины — бесплодными. Проще говоря, маги и магини не могли иметь детей. Но природный родительский инстинкт упорно требовал выхода. И такой выход был найден.

Конечно, пятиотцовство было объявлено государственной политикой далеко не сразу. Более того, Сход Высших и слышать сперва о нем не желал, а мага Литуса, предложившего пятиотцовство как единственный выход из создавшейся ситуации, чуть было не вывели из состава Схода. Протестовали довольно долго. С какой стати маги должны воспитывать чужих детей? А вдруг — плохая наследственность, болезни, порча и тому подобное? Нет уж, давайте искать кардинальные методы.

Увы, ничего более кардинального, чем уже предложенное, найти не удалось. Более того, в Сход больше не поступило ни одного предложения. Смирившись с единственным возможным выходом, пятиотцовство все-таки приняли.

— Это был единственный выход? — не поверил Гвейнард. — Неужели не возникла простая мысль: договориться с соседними странами и забирать у них на воспитание сирот?

— Возникла, конечно. Но, видишь ли, все не так просто. Вот ты где жил, в Нудании? Ах, да, не помнишь… Ну, ладно, объясняю. В соседних странах нет ни магов, ни магии. Совершенно. Абсолютно. Как думаешь, обидно им? Вот то-то же. И когда зашла речь об усыновлении детей, они потребовали за это… могуллий. Волшебный порошок.

— И что? Ваши маги оказались такими жмотами?

— Вовсе нет. Просто могуллий, будучи вынесенным за пределы Данетии, теряет свои свойства.

— О… — казалось, Гвейнард потерял дар речи. — Трудно поверить, если честно. Надо же. Теряет свойства. И почему так?

— Понятия не имею. Но факт остается фактом — все маги в других странах становятся безмагами, а маго-штучки превращаются в никому не нужные безделушки. Такой вот феномен.

Увы, сей феномен, как нетрудно догадаться, не делал отношения с соседними государствами добрососедскими. Собственно, война магов и безмагов развязалась — и это теперь уже доказанный факт — не без вмешательства и помощи соседних стран, для которых Данетия всегда была и остается бельмом на глазу.

Но мы отвлеклись, кажется… Итак, первые дети, кочевавшие из семьи в семью, были избалованы и заласканы до невозможности. Как следствие, резко возросла детская преступность. Тогда Сход Высоких магов срочно создал институт попечительских советов, которые следили за воспитанием, устраивали занятия для родителей и подыскивали детям подходящие семьи. Одновременно было введено ограничение на занятия магией для женщин, не родивших как минимум двоих наследников.