Игра на двоих (СИ)

Наш путь пролегает по главной дороге, по которой, надеясь спастись, бежали женщины, мужчины, старики и дети. И на которую обрушился основной удар. Гейл останавливается на возвышении из обломков чьего-то дома и смотрит вперёд и вниз. Мы стоим у самого края огромной воронки, усыпанной обугленными костями. Кажется, будто все произошло вчера. Легкий ветер поднимает с земли пепел, создавая иллюзию дыма от сгоревших останков. Я вижу все это не впервые, но во второй раз зрелище отчего-то кажется ещё более жутким. Даже операторы растерянно опускают камеры и с ужасом оглядываются по сторонам.

— Семьдесят пять человек из десяти тысяч, — с дрожью в голосе произносит Гейл, словно подводя итог тому, что мы видим.

Семьдесят пять? Забавно. Я прячу усмешку за гримасой мнимой боли. В глазах Хоторна закипают слезы. Крессида присаживается рядом и, не сводя с него твердого взгляда, говорит, что если бы не он, из тех десяти тысяч не осталось бы никого. Китнисс подходит и обнимает парня за плечи. Я отступаю на несколько шагов от края, опускаюсь на камень и просто жду, когда они закончат.

Дальше — съемки в наших старых домах, вернее, в том, что от них осталось. Каждый из нас по-разному выражает боль от потери. Я хожу по пепелищу, останавливаясь через каждый сделанный с огромным трудом шаг и с закрытыми глазами ощупываю все не сгоревшее дотла, что попадается под руку. Гейла снова пробивает на откровенность, и он подробно описывает нашу жизнь в Дистрикте-12. Китнисс молча стоит посреди разгромленной кухни и смотрит в небо сквозь дыру в покосившейся крыше.

Мы с Эвердин возражаем против идеи вести съемки еще и в лесу, но нас, конечно, никто не слушает. Нашей команде важен результат, спектакль, эмоции зрителей, а не задетые при этом чувства актеров. Я их понимаю. Стараюсь понять. Но мне все равно больно. Это ведь все, что у меня осталось, — воспоминания. Здесь мне было хорошо, и плохо, и грустно, и весело, и свободно. Здесь я просто была — одна или с Хеймитчем. Когда-то давно. В другой жизни. А теперь меня как будто нет. Боясь, что боль усилится и станет совсем невыносимой, я прохожу мимо нашего с ментором склона и могилы волков на опушке с маской каменного равнодушия на лице. Когда Крессида спрашивает, кто здесь похоронен, лишь равнодушно пожимаю плечами. Помнящий события той ночи Гейл сохраняет мою тайну.

Мы идем вглубь леса по узкой тропинке. Хоторн продолжает говорить, мы с Китнисс мрачно молчим, пряча глаза друг от друга и от съемочной группы. Жарко. Все устали. Час спустя выходим к озеру и Крессида объявляет привал. Получив каждый свой бутерброд из хлеба и сыра, расходимся по берегу. Кто-то садится на песок у самой воды, кто-то устраивается на валунах. Китнисс выбирает место рядом с операторами, подальше от Крессиды и ее помощника. И от меня. И от Гейла.

— Ну, а ты что сделал не так? — насмешливо интересуюсь я у сидящего рядом парня.

— Назвал её любимого Пита трусом, — прожевав, нехотя отвечает Хоторн.

— За что?

— Ты слышала, какую чушь он нёс на последнем интервью? Как после такого Китнисс может ему верить?!

— Она видела?

— Да. Разозлилась на меня за то, что я ей не рассказал. А что рассказывать? Неужели она настолько глупа, чтобы не понять, что теперь эта капитолийская подстилка защищает только свою шкуру?!

Он громко, с сожалением вздыхает.

— Я бы никогда так не поступил. Даже под пытками, даже под дулом пистолета. Никогда. Молчал бы, как партизан на допросе.

— Тебя бы убили, — я пожимаю плечами. — Ради чего?

— Ради неё. Она того стоит.

Стоит парню произнести последние слова, и мне вдруг начинает казаться, что рядом со мной на берегу реки сидит Хеймитч. Он ведь тоже никогда бы не поступил, как Пит. Вот почему Сноу не пускает ментора в эфир: с ним не договоришься. И убивать тоже невыгодно, ведь Президент наверняка догадывается о наших отношениях и думает, что все еще может манипулировать мной. И делает это. Ну, или пытается делать.

Перед тем, как улететь, Китнисс просит Крессиду снять на камеру ее обращение к Мелларку на фоне разрушенной пекарни.

— И после этого, — девушка обводит рукой развалины, — ты призываешь к разоружению? Тебя никто не слышит, Пит. Все мертвы. Твоя семья, твои друзья, твой дом. Их убили те, кто твоим голосом приказывает нам сложить оружие.

— Снято! — кричит режиссёр.

— Поехали отсюда, — устало отвечает Эвердин, сплюнув на камни прилипший к языку пепел.

Дорога в Тринадцатый кажется мучительно долгой. Я с удивлением понимаю, что скучаю по своему новому подземному дому, стоит выбраться на поверхность более чем на пару часов. Довольный результатами очередной вылазки Плутарх отправляет звезд экрана отдыхать.

— Вы неплохо поработали. Мы вызовем вас, когда новые ролики будут готовы.

— Они хоть действуют, эти твои промо? — раздраженно спрашиваю я, прежде чем покинуть комнату.

— Даже не сомневайся. Со своей главной задачей — поддержать повстанцев и поднять их воинский дух — они вполне справляются.

Проигнорировав приглашение на ужин. я возвращаюсь к себе и забываюсь беспокойным сном. Мне снится зима, только с неба вместо снега падают серые хлопья пепла.

Нас собирают в Штабе сразу после завтрака. Хорошие новости: ночью Бити удалось найти лазейку в системе безопасности Капитолия, и сейчас он хочет попробовать запустить несколько коротких роликов. Это оказывается как нельзя кстати, ведь эфир уже занят новым, совместным интервью Пита и Президента Сноу. Китнисс расталкивает столпившихся у экрана людей и, увидев напарника, в ужасе прикрывает рот рукой. Теперь мне кажется, что парень выглядел не так уж и плохо пару дней назад. Сейчас он больше напоминает висельника из песни, что Китнисс пела вместе с сойками в Двенадцатом. Только вместо удавки на его шее дорогой и красивый галстук.

Он рассказывает о варварской атаке на гидроэлектростанции в Дистрикте-5. О сошедших с рельсах поездах и ещё о чем-то: я не слушаю. Его слова — не его и не имеют никакого смысла. Но отчего-то мне становится тревожно.

— Мы прерываем вашу ежедневную порцию лапши на уши, — бормочет себе под нос гений, стуча пальцами по клавиатуре компьютера, — и представляем вам… это.

«Этим» оказывается пятисекундный ролик с Китнисс, бродящей по развалинам Дистрикта и поющей песню. В комнате нарастает одобрительный шёпот.

— Получилось!

— Это наш ролик!

— Браво, Бити!

Мелларк растерян. Он пытается продолжить, но на этот раз парня прерывает Гейл своим рассказом о гибели Двенадцатого. Сноу старается сохранять спокойствие, но его глаза мечут молнии. Пользуясь тем, что оператор берет крупный план Мелларка, Президент жестами пытается сказать что-то тем, кто за кадром. Сгустившееся в Штабе напряжение можно резать ножом. Чувство тревоги нарастает, сердце колотится как сумасшедшее. Короткие промо мелькают один за другим, изредка среди них появляется изображение едва шевелящего губами Пита.

— Бунт на гидроэлектростанции…

Китнисс стоит на развалинах пекарни.

— …бессмысленный…

Гейл называет число выживших.

— …акт разрушения.

Китнисс.

— Чем закончится…

Гейл.

— Кто останется…

Китнисс.

— …выжить…

Гейл.

— …невозможно.

— Нет! Прекрати это, Бити!

Мне не хватает какой-то доли секунды, чтобы остановить гения, прежде чем он запустит в эфир следующий ролик. Тот, в котором я. Беги, любимый. В отличие от убийцы из песни Китнисс, я совсем не хочу, чтобы местом нашей встречи стала виселица.