Игра на двоих (СИ)

Нет. Нельзя, слышишь? Упрямым жестом подставляю голову под струю воды и зябко передергиваю плечами. Холод перекрывает все остальные чувства. Освежившись, переодеваюсь, завязываю еще влажные волосы в высокий хвост и иду завтракать.

Пока я училась стрелять, Бити успел запустить один из смонтированных роликов в эфир. Об этом мне сообщает сама Президент, когда я вхожу в Штаб.

— Оперативно. Можно взглянуть?

— Конечно, — потирает руки изобретатель. — Мы собираемся показать его несколько раз, а за это время Крессида подготовит еще пару новых видео.

— Материала так много? — я поворачиваюсь к режиссеру.

— Достаточно, — кивает она. — У Плутарха возникла идея разбить ролики по разным темам. Например, в одном мы видим, как Китнисс приходит в госпиталь Восьмого и разговаривает с ранеными и с семьями погибших, а в другом — как Сойка сражается бок о бок с жителями Дистрикта, пытаясь отбить атаку Капитолия. Что скажешь?

— Хорошая идея.

Тут Бити запускает первое видео, и я, так и не успев высказаться, замолкаю. Следующие пару минут меня нет ни в Штабе, ни в Тринадцатом: я там, в самой гуще битвы, среди взрывов, тел убитых и обломков госпиталя. Мне в лицо летят слова, призванные вновь разжечь в людях огонь революции, и я, сама того не замечая, впускаю их и в своё сердце:

— Мы знаем, кто они и на что они способны. Это — дело рук Капитолия! Мы должны сопротивляться! Вы можете пытать нас, бомбить нас, сжигать наши Дистрикты дотла, но вы видите это?! Пламя разгорелось! Если сгорим мы, то только вместе с вами!

Потемневший было экран вспыхивает, и восставшая из пепла Сойка-Пересмешница расправляет крылья на фоне ярко горящего пламени.

Со всех сторон раздаются аплодисменты, и я присоединяюсь к ним. От моей неприязни по отношению к Крессиде и ее команде не остается и следа: они не задумываясь рискнули жизнью, пошли за Китнисс в огонь, только бы сделать свою работу, внести вклад в дело революции. Теперь я смотрю на режиссера совсем другими глазами: своей страстью к любимому делу она напоминает мне погибшего друга. Уверена, работая с ней, Эвердин тоже не раз подумала о Цинне. Смотрю на нее и задумываюсь о том, что толкнуло эту женщину с бритой головой и татуировками на путь революции, что стало ее целью в нашем нелегком пути. Спрашиваю себя, был ли ее выбор добровольным или принудительным.

Размышления прерывает появление Китнисс с инвалидном кресле.

— Ранения настолько серьезны? — обеспокоенно спрашиваю стоящего за ее спиной Гейла, но ответ получаю от Плутарха.

— Нет, но врачи считают, что сейчас ей лучше поберечь силы.

— Сделали из меня беспомощного инвалида, — ворчит Эвердин.

Я взглядом показываю на свободное место рядом с моим стулом, и оба устраиваются за столом справа от меня.

Койн объявляет утреннее собрание открытым и предлагает прокрутить ролик специально для вновь прибывших.

— Его уже запустили в эфир? — в голосе Сойки слышится страх.

— Не один раз, — довольно поясняет Бити.

Выходит, не одна я ожидала провала. Мы смотрим видео еще раз: Гейл — спокойно, с вежливым интересом, Китнисс — взволнованно, со сжатыми в кулаки руками. Ее ладони разжимаются только в самом конце, на последних словах. И снова по окончании раздается гром аплодисментов, но на этот раз — «звезде экрана», как называет Сойку помощник режиссера Мессала. Крессида и ее команда уже получили свою долю оваций.

Президент планирует провести общее собрание сегодня вечером, чтобы показать народу Дистрикта первые результаты сотрудничества Тринадцатого и Сойки-Пересмешницы.

— Плутарх не зря так сильно верил в вас, солдат Эвердин, — Койн улыбается, но взгляд серых глаз остается таким же холодным, как и ум, который уже решает следующую задачу.

Она снова ставит вопрос о съемках в условиях реального боя, делая акцент на том, что это настолько же непредсказуемо и небезопасно, насколько эффективно. Китнисс высказывается в поддержку моего изначального замысла:

— Так я хоть как-то оправдываю имя лидера революции.

— И вас не останавливают жертвы?

Ей сложно отвечать на вопрос Президента, но она берет себя в руки:

— Пусть уж я буду рядом с ними в момент их гибели. Так будет легче. Всем.

Однако девушку останавливают Плутарх и Крессида: у них возникла новая идея, но попасть под еще один обстрел бомбардировщиков в нее не входит. Режиссер хочет снять нас — Китнисс, Гейла и меня, — в окружении обломков Дистрикта-12: сделать несколько кадров наших разрушенных домов и взять интервью у тех немногих, кому удалось спастись.

— Может, стоит привлечь ещё кого-то из выживших? — предлагает Койн.

— Возможно, — задумывается над её словами Крессида. — Но только не в Двенадцатом, а здесь, в студии.

Я согласно киваю. Понятно, что никто из беженцев не в силах вернуться в Дистрикт, тем более только за тем, чтобы рассказать на камеру о своем горе. Мы решаем отправиться в Двенадцатый, как только Эвердин придёт в себя после бойни в Восьмом.

Собрание заканчивается. Гейл отвозит Китнисс обратно в госпиталь, а сам отправляется в Оружейную. Койн скрывается у себя в кабинете, Плутарх и Фалвия обсуждают что-то вполголоса. Мессала монтирует следующий ролик — интервью очевидцев бомбежки в Восьмом: Крессида, Гейл, Боггс, командующая Пэйлор и другие. Я показываю режиссеру кадры из Голодных Игр, и между нами слово за слово завязывается ненавязчивый разговор.

— Ты хочешь смонтировать из этих отрывков один ролик?

— Нет. Мы с Плутархом подумали и решили, что будет лучше показать историю каждого Победителя. Так мы сможем сделать из вас настоящую команду. Материала много, хватит на несколько дней. Будем запускать ваши видео по очереди, как бы представляя — или напоминая — вас народу. Надеюсь, удастся перехватить эфир хотя бы в Дистриктах.

— А в Капитолии?

— Пока не получается пробиться, — качает головой Крессида, краем глаза просматривая видео и разбрасывая их по папкам, озаглавленным нашими именами.

В сердце вонзается крошечная игла, когда я вижу, как из-под ее бегающих по клавиатуре пальцев выходит «Хеймитч Эбернети».

— Я смотрела твои Игры, — продолжает режиссер. — Мне тогда было двадцать семь. Я увидела, как ты сражаешься на Арене, и подумала, что тоже хочу делать что-то значимое. Надеялась, что для меня еще не поздно что-то изменить.

— Никогда не поздно. А то, что я делала, не значило ничего. На самом деле от меня мало что зависело: я не выбирала, выбирали меня.

— Знаю. Но ты выбрала жить, и билась за свой выбор до конца.

Мой смех звучит не слишком весело:

— Да уж, это то, что у меня лучше всего получается. Оставаться в живых. Твой талант намного полезнее для общего блага, чем мой. Я не верила, что у тебя и твоей команды что-то получится.

— Потому что мы из Капитолия?

— Дело не в этом. В столице были и есть свои гении. Просто я вообще мало во что — и мало в кого — верю. Предпочитаю не верить — так меньше разочарований. Но в случае с тобой я ошиблась, ролик и правда получился потрясающим.

— Спасибо. Мы разделили обязанности: я отвечаю за творческую составляющую роликов, а Мессала — за техническую.

— Мудрое решение. Это Плутарх вытащил вас из столицы?

— Нет. Мы сбежали задолго до того, как он вернулся сюда. Сбежали сами. И это, — она обводит рукой Штаб, — определенно стоило наших жертв.

Час спустя Бити запускает в эфир сразу два новых промо-ролика: Китнисс в госпитале за несколько минут до взрыва и разговор с очевидцами случившегося в Дистрикте-8. Мы не отрываем взгляд от громадного экрана на стене напротив двери в Штаб. Койн приходит как раз вовремя, чтобы присоединиться к просмотру, но, думаю, это отнюдь не совпадение: ей послали сообщение с отчетом о проделанной работе.