Игра на двоих (СИ)

— Вы и раздражение? Вот уж не думала, что такое возможно, — тихо говорю я, будучи не в силах сдержаться, но надеясь, что жужжание техники заглушит мой голос.

Нерешительно выглядываю из-за ноутбука и моментально ловлю встречный взгляд Койн. Серые глаза смеются.

— Я всего лишь человек, если ты об этом. Я знаю, что такое эмоции, и умею их испытывать, но чаще всего не считаю нужным этого показывать.

— Не хотите тратить время?

Теперь смеются не только бесцветные глаза, но и бескровные губы.

— Может, и так.

По губам пробегает усмешка.

— Мне надо извиниться?

— За что?

— Вас, с вашим отношением ко времени и не стоящим его чувствам, наверное, безумно раздражает не только Бряк, но и мы с Китнисс.

— Почему ты так думаешь?

— Ну, — мне кажется удивительным, что она не понимает мою мысль, ведь это так очевидно, — мы всегда такие эмоциональные на собраниях. Бледнеем от волнения и страха, краснеем от злости, расстраиваемся из-за каких-то неудач, размахиваем руками и кричим, когда не согласны…

— Насколько мне известно, врачи классифицировали солдата Эвердин как умственно дезориентированную, поэтому я не уверена, может ли она контролировать своё поведение.

— Это неудивительно после того, что она пережила, — в любом другом случае я вряд ли стала защищать Китнисс, но, если выбирать между ней и Президентом Тринадцатого, не задумываясь приму сторону Сойки-Пересмешницы, пусть она и думает, что я против неё.

— Нам всем пришлось несладко, — спокойно парирует собеседница. — Тебе, мне и остальным.

— Меня вы тоже считаете психически нестабильной?

— Нет. Ты — один из самых разумных людей, которых я когда-либо встречала.

Неожиданно. Я хочу прервать затянувшийся разговор по душам и приняться за работу, но любопытство берет верх.

— А еще ты живая, — продолжает Койн. — Отсюда и эмоции. Это то, чего мне порой очень не хватает. Не эмоций — жизни.

— В вас?

— Скорее, рядом со мной.

Ее улыбка вдруг становится грустной.

— Ты мне очень нравишься, Генриетта. Помни об этом, когда в следующий раз захочешь обвинить меня в предвзятом к тебе отношении.

Я молча смотрю на женщину, и уже сложившийся в моем сознании образ неожиданно рушится. Она непростительно непоследовательна. Обращается на «вы», зовет «солдат Роу», говорит холодно, смотрит равнодушно. Переходит на «ты», называет по имени, смягчает тон и улыбается глазами. Ведет себя так, словно сама еще не определилась в отношении ко мне. Не похоже на Альму Койн — жесткого, даже жестокого, твердого, властного, циничного, решительного, непоколебимого, уверенного главу Дистрикта-13.

— Я запомню, госпожа Президент. Я не верю ни одному вашему слову, но запомню все, что вы сказали.

Та растерянно пожимает плечами:

— И не надеялась, что поверишь. Ты, должно быть, ненавидишь меня за ту историю с пленными. Я не буду извиняться: как ты сама сказала, у каждого из нас свой путь, своя цель и свои средства для ее достижения. Но, несмотря на все это, мне бы очень хотелось заслужить твое доверие.

Я негромко фыркаю. Напоминает союзы трибутов на Арене. Она притворится моей напарницей и лучшей подругой, а затем не моргнув глазом отправит меня на смерть.

— Ты можешь обращаться ко мне по имени, когда мы остаемся наедине.

Это уже слишком. Терпение заканчивается:

— Почему вы так со мной? Зачем вам мое доверие?

— Я…

Ее перебивает оглушительный стук в дверь, удар деревянной створки о косяк и ворвавшаяся в кабинет Эффи.

— Почему мне никто не сказал, что мою Генриетту выписали?!

Я сижу к Президенту так близко, что замечаю, как дергается ее правый глаз при виде капитолийки.

— Вашу Генриетту? — недовольно протягивает она. — Солдат Роу ушла из госпиталя вопреки совету врачей и моему прямому приказу! Я дала ей задание и велела работать у меня на глазах, чтобы не допустить новой самодеятельности. Еще вопросы?

Проигнорировав ее последний выпад, Эффи обращается ко мне:

— Бити кое-что приготовил для тебя, дорогая. Это займет от силы полчаса. Идем? Тебе понравится, обещаю.

Я вопросительно смотрю на Президента. И снова этот отчужденный тон:

— Вы можете сделать небольшой перерыв и продолжить работать в Штабе, солдат Роу. Отберите необходимые записи, возьмите в помощники мисс Бряк и приступайте.

Эффи ждет меня в коридоре, пока я роюсь в ящике комода. К счастью, на каждую упаковку наклеены кусочки бумаги с номером Голодных Игр и годом их проведения, так что я без труда нахожу все нужные для роликов записи и, захватив с десяток дисков, собираюсь покинуть рабочий кабинет Президента, не медля ни секунды. Ее последние слова настигают меня, когда я толкаю тяжелую дверь.

— Я спасаю тебе жизнь не для того, чтобы убить в нужный момент. Я делаю это, потому что хочу, чтобы ты жила.

Вспоминаю неприкрытую ревность в голосе Койн, когда Эффи попыталась заявить на меня свои права, и моя продуманная на сто шагов вперед защита дает трещину. Президенту нет смысла плести какие-то интриги, пытаясь втереться ко мне в доверие и заставить меня играть по своим правилам: я и так связана по рукам и ногам и не сделаю и шага в сторону от договора. Пока Хеймитч в Капитолии, мной можно манипулировать как безвольной куклой, и я готова выполнить любой, самый безумный и самый жестокий приказ главы Тринадцатого без всяких клятв в вечной дружбе. Сближение с Китнисс было бы для нее куда более выгодным, ведь власть, которой обладает Сойка-Пересмешница, растет день ото дня. А я никто, всего лишь еще один повстанец, которому посчастливилось — или не повезло? — оказаться ближе других к символу революции. Может, стоит дать Койн шанс? Не как Президенту, но хотя бы как человеку?

— Я подумаю над твоим предложением.

Говорю и резким движением закрываю за собой дверь, словно испугавшись своих слов.

Спецотдел Обороны, куда спешим мы с Эффи, находится глубоко внизу, ниже расположены только тюрьма и особый бункер на случай внешней атаки. Весь этаж занимает множество комнат, лабораторий, складов и залов для испытания нового оружия. Солдаты-охранники пропускают нас внутрь лишь после тщательного досмотра. Бити ждет внутри, у входа. Приветливо кивнув, он разворачивается и, ловко управляя своим суперсовременным инвалидным креслом, катится в сторону склада.

— Я приготовил оружие для всей команды, — поясняет он. — Плутарх до последнего настаивал на пластиковых муляжах, но я не стал его слушать: мало ли, в какую передрягу вы попадете.

— Ты знаешь, что Китнисс уже в Восьмом?

— Конечно, — невозмутимо отвечает он. — Хоть я и практически не вылезаю из лаборатории, кое-какие новости до меня все же доходят. Китнисс, Гейл и Рубака приходили ко мне сегодня утром. Ты бы видела, как загорелись глаза Эвердин, когда она увидела свой новый лук.

— Что-то особенное?

— О, не просто особенное! Самое совершенное из того, что я создавал, — в его голосе слышна гордость, но нет ни намека на хвастовство.

Я делаю вид, что обиделась:

— Отлично, Бити, а мне хоть что-нибудь достанется? Я, конечно, понимаю, что Сойка у всех на первом месте, но на поле боя она будет не одна. Кто, по-твоему, будет ее прикрывать?

Гений только смеется в ответ.

— Зря стараешься, Генриетта. Для тебя у меня тоже кое-что есть, ничуть не хуже.

С этими словами он приближается к стойке охраны и протягивает солдату пропуск. Тот изучает пластиковую карточку так долго, словно никогда не видел ни ее, ни обладателя, после чего бросает вопросительный взгляд на нас.

— Они со мной, — объясняет изобретатель.

Еще одна проверка — имя, номер, пальцы, глаза, ДНК, — и нас, наконец, пускают внутрь. Увидев арсенал оружия, я лишаюсь дара речи и, забыв о присутствии Эффи и Бити, почти бегом бросаюсь к полкам. Выбор поражает воображение: в этом огромном зале, кажется, собрано все прошлое, настоящее и будущее войны. Ножи, кинжалы, копья, мечи, дротики, духовые трубки, арбалеты, луки и стрелы, бомбы, мины и гранаты, пистолеты, пулеметы, автоматы, ружья и даже пушки, — я не знаю и половины названий того, что вижу. Оглядываюсь по сторонам, стараясь увидеть как можно больше, а в моем воображении уже разыгрываются грандиозные в своем масштабе сцены битв. Замечтавшись, не сразу замечаю подъехавшего ко мне Бити, держащего в руках что-то, внешне сильно напоминающее футляр для музыкального инструмента.