Игра на двоих (СИ)

Следом за нами эфир захватывает Капитолий и выносит на обозрение всего Панема уже знакомую программу с новым сюжетом. Ведущий — Цезарь Фликермен. Тема интервью — Китнисс Эвердин, девушка, из-за которой развязалась такая бойня. Гость — бесплотная тень, призрак с серо-голубой кожей и черными провалами глаз, ранее известный как Пит Мелларк.

В Штабе повисает тишина: все смотрят на измученного пытками парня и ловят каждое его слово. Пока идет интервью, молчание раз или два прерывается чьим-то недоверчивым фырканьем или недовольным возгласом. К моменту, когда Пит заканчивает говорить, вся комната гудит, словно улей разбуженных ос-убийц. Он снова призывает к разоружению. Просит остановиться хотя бы на секунду и представить, чем может закончиться эта война. Умоляет Сойку раскрыть глаза, оглянуться по сторонам и подумать, доверяет ли она своим новым союзникам.

— Ты ведь всегда была такой умной девочкой, Китнисс, — шепчет Пит. — Тебе не нужны советчики. Твоё влияние огромно, никто в Панеме не силён так, как Сойка-Пересмешница. Почему ты тратишь свою силу только на то, чтобы разрушать и уничтожать? Спаси нас, Китнисс.

Оба интервью разделяют всего несколько дней, но кажется, что между ними — целая вечность. От прежнего Пита не осталось ничего, даже голос изменился, став из звонкого глухим, хриплым и каким-то надтреснутым. Сломанным. Мелларка ломают. Всего, от кончиков посиневших пальцев до давно забывшей о гордой осанке спине.

Интервью заканчивается, и на черном экране вспыхивает герб Капитолия. Я оставляю Крессиду просматривать оставшиеся кадры с Арены разных лет, а сама подхожу к столу, за которым расположился изобретатель.

— Бити, мы можем записывать и сохранять Капитолийские программы?

— Обижаешь! — скупо улыбается мужчина. — Я каждый раз это делаю.

— Койн приказала? — просто уточняю, но сама моментально начинаю искать подвох.

Например, эти записи можно использовать против Мелларка, когда он вернётся в Тринадцатый и присоединится к восстанию, чтобы для нас он стал такой же послушной куклой, как для Сноу.

— Нет, это моя инициатива.

Бити пускает меня за свой компьютер, я надеваю наушники и включаю запись. У меня нет логичного объяснения, зачем я это делаю: мне просто кажется, что так надо. Я вслушиваюсь в слова Пита и всматриваюсь в его лицо, стараясь услышать и увидеть скрытый смысл, пытаясь понять, не хотел ли Сноу таки образом намекнуть нам с Китнисс на что-то, о чем не пожелал говорить вслух. «Ты ведь всегда была такой умной девочкой». Меня не отпускает ощущение, будто разгадка лежит где-то на поверхности, а я никак не могу добраться до неё сквозь толщу пафосно-красивых, но бессмысленных слов.

Внезапно по спине пробегает неприятный холодок. Неважно, когда Сноу успел довести Пита до столь плачевного состояния — может, интервью записали давно, может, был прямой эфир. Важно, проделал ли Президент то же самое со всеми пленниками: Мелларк не единственный, у кого есть близкие в Тринадцатом. С Энни, например, ведь капитолийские судьи не проявляют снисхождения даже к таким слабым, как сумасшедшая мисс Креста. Или с Хеймитчем. С Хеймитчем, который знает в разы больше, чем все остальные пленники вместе взятые.

Я стаскиваю с головы наушники, продолжая смотреть перед собой, но уже не видя и не воспринимая ничего из происходящего на экране.

— Что случилось? — Бити замечает моё замешательство.

Делаю над собой громадное усилие — мне надо обдумать эту догадку прежде, чем поднимать панику, — отвечаю, что все в порядке, и возвращаюсь к работе.

— Пора их вытаскивать.

Койн отрывает взгляд от разложенной на столе карты, чуть только я переступаю порог ее кабинета.

— Вы видели интервью? Заметили, что стало с парнем? Сноу пытает их, и неизвестно, сколько они ещё выдержат.

— Думаешь, они выдадут ему какую-то важную информацию?

— Думаю, они погибнут.

Президент задумчиво постукивает по столу карандашом.

— Послушай, Аль, — я так волнуюсь, что сама не замечаю, как начинаю называть женщину по имени, как она того и хотела. — Среди пленников есть мой близкий человек. Если Сноу сделает с ним что-то раньше, чем спасательная группа доберётся до подземелий Президентского Дворца, ты лишишься не только меня, но и своей драгоценной Сойки, секс-символа революции Финника, гения-изобретателя Бити и безжалостной машины для убийств по имени Рубака. Мы же заключили договор. Согласно этой бумажке с нашими подписями, завтра я и Китнисс летим в Двенадцатый на съемки нового ролика. И мы полетим куда угодно, хоть на военную базу Второго, если ты, наконец, отдашь приказ спасти пленных.

Рука Койн замирает над столешницей.

— Дело не в моем приказе, Генриетта. Его я могу отдать хоть сейчас, но тогда вы точно потеряете своих близких, а я — группу лучших бойцов Дистрикта. Сноу ждёт этого, понимаешь? Ждёт очередной дерзкой выходки. Нам следует если не застать Президента врасплох, то хотя бы переключить его внимание на что-нибудь другое, не менее важное, чтобы он хотят бы на час забыл о пленниках.

— Диверсия в одном из Дистриктов?

— Возможно. Будем думать.

Следующий день проходит словно в замедленной съёмке — спокойно и без резких движений. Я помогаю Плутарху в Штабе, Гейл — Бити в Военном Центре. Китнисс выписывают из госпиталя и отпускают в лес, на охоту. Физически она здорова, мелкие царапины на теле и лице не в счёт, но психологических проблем явно становится больше. Мы надеемся, что девушка не видела того интервью с Питом, ведь никто не знает, как она отреагировала бы на его сорванный голос и судорожные, скованные болью движения. Вчера, стоило Цезарю попрощаться с Мелларком и телезрителями, как Плутарх сорвался с места и почти бегом поспешил в госпиталь. Все обошлось: по его словам, телевизор был выключен, а Эвердин и Одэйр сидели друг напротив друга на кровати и молча ели. В любом случае, что бы ни происходило сейчас в голове Китнисс, ей будет полезно немного отвлечься за привычным и любимым делом. Я даже предлагаю составить ей компанию, но она вежливо отказывается и говорит, что Финник тоже высказал желание подняться на поверхность. Меня грызёт совесть: я до сих пор не нашла и пары минут, чтобы по-человечески поговорить с парнем после всего случившегося на Арене. Кто рассказал ему о нашем договоре с Койн? И какие слова подобрал для него этот самый рассказчик, чтобы убедить Финника присоединиться к нам? Хотя как ответить на второй вопрос я знаю: всего одно слово. Энни.

Сойке дают всего день на передышку, после чего её, меня и Гейла ждёт поездка в Двенадцатый. «Время дать ответ», — с невеселой усмешкой говорит Хоторн. Это он о призыве Пита — или Сноу? — сложить оружие. Эффи вихрем кружится вокруг нас с Китнисс, помогая натянуть костюмы, что подготовил Цинна. Бити привозит лук, арбалет и винтовку. Я беру напарницу в руки, прикрепляю оптический прицел, забрасываю на плечо и как-то сразу успокаиваюсь. Ответ, конечно, будет отрицательный.

Мы прибываем в Двенадцатый, спускаемся из планолета на землю, и Крессида, оглянувшись по сторонам, заявляет, что лучше начать с Дома Правосудия. Гейл идёт впереди, жестами указывая на разрушенные здания, рассказывая, что здесь было раньше, и вспоминая какую-нибудь историю, связанную с этим местом. Но вот мы добираемся до Главной Площади, и он резко замолкает. А когда снова начинает говорить, его голос заучит совсем не так, как прежде. В нем чего-то не хватает: то ли силы, то ли жизни. И это понятно, ведь парень говорит о смерти. О последних минутах Дистрикта-12.