Light (СИ)

Но тут в голове кое-что щелкнуло.

От Ынги никогда не исходило этого дотошного запаха мандаринов. Никогда.

Все предыдущие убитые студенты сидели на этих ебучих таблетках, вкалывали себе усилители так, что разило за километр этим зловонием. Тэхён давно понял, что этот Ким Намджун выносит смертный приговор тем, у кого силы нет и в помине. Но сейчас что-то поменялось.

Тэхён влетел в комнату общежития, закрывая за собой дверь. Он дышит тяжело, сбивчато, еле держась на ногах. Хватается за сердце и после истерично смеется. Кусочки пазла встают на место — больше нет ни единого вопроса. Все ясно, как божий день.

— Сука… — Тэхён шипит сквозь сжатые зубы, прислоняется спиной к закрытой двери и потихоньку сползает вниз.

Этого не должно было случиться. Почему именно он? За что? Зачем? Намджун хочет убить всех, кого что-то связывает с Тэхёном. И не важно, каким образом. Директор ясно дал это понять. Значит Намджун знает о том, что парень так же принимает таблетки, как и те, кого Джун уже убил.

Тэхён вспоминал, как получил эту силу, как был сломлен, рыдал навзрыд, молил о смерти. Молил Хосока прекратить, оставить эту идею, мечтал собственноручно вспороть себе горло. Но после первой попытки прекратил об этом даже думать. Даже если его заставили жить, он был благодарен за подаренную возможность дышать хоть чуть-чуть дольше.

/

Он был самым обычным: счастливым, с любящей семьей. Тэхён был единственным ребенком в семье, поэтому родители надеялись, что все будет хорошо, что вот он — их сын, будущая их опора и гордость. Но отец Тэхёна отчего-то опасался показывать сына кому-либо, ведь время тогда было не самое лучшее: за монстров без силы порой давали вознаграждение, а желающих получить легкие деньги было предостаточно — настолько, что зачастую поступали ложные сведения. Мама рассказывала Тэхёну с самого детства о том, что этот мир неправильный и о том, что он не должен доверять людям.

— Никогда, слышишь? Никогда не сближайся с людьми, Тэ, — девушка гладила сына по голове, смотря ему в глаза. — Они сделают тебе больно, предадут и всегда будут лгать тебе. Будь верен себе, не привязывайся ни к кому, живи…

В тот вечер она была пьяна.

Тэхён не помнит, почему, но в тот день они с отцом сильно поссорились. Мать кричала на отца, а тот, в свою очередь — на нее. Тэхён услышал только то, как билась посуда на кухне и громкий хлопок двери. То был первый и единственный раз, когда отец не ночевал дома.

Неправильным этот мир стал не так уж давно. Но о том, что Тэхён — бракованный, ему никто не сказал. Мама просто говорила никому не доверять, и он слушал ее. Говорила жить, смеяться и улыбаться как можно больше. Говорила, что любит и будет с ним в с е г д а. И сейчас Тэхён понимает — она пыталась сказать ему, что умрет следом за ним.

Он любил родителей очень сильно. Даже слишком. Он знал, что случается с теми, у кого магии нет, поэтому решил для себя, что не даст родителям увидеть свою смерть, особенно маме. Потому что знает, что она будет плакать, а ее слезы Тэхён никогда не любил. В детскую голову ударило что-то непонятное, эдакая самоотверженность и ебаный героизм, вперемешку с идиотизмом — тогда Тэхён еще не понимал, что значит быть «бракованным». Поэтому, со всем своим энтузиазмом, он покинул родительский дом. Взял свой небольшой ранец, попытался сложить вещи, как мама, и взял с кухни пачку печеньев. Открытую уже, правда, но кого это волнует?

Но он понятия не имел, что его ждет.

Мальчик не знал, куда он идет, но шел он достаточно долго — около двух или трех часов, периодически останавливаясь и разглядывая новые и незнакомые улицы.

Все казалось каким-то живым, радостным, незнакомым. Вокруг Тэхёна мир теперь играл яркими красками: не такими, какие он обычно привык видеть. Они не серые, не черные, а ядовито-желтые, розовые, зеленые и… красные. Он тогда впервые за всю свою короткую жизнь поранился, когда споткнулся — ноги от долгой ходьбы уже заплетались, а вся энергичность куда-то и вовсе испарилась. Секунда — и вот он — лежит на асфальте, а в ладошках и коленке очень сильно щиплет. Кровь тогда никак не хотела останавливаться, стало лишь больнее, а в ранки попало уже большое количество грязи и пыли. Но откуда маленькому ребенку, который ни разу не падал до этого, знать о том, что делать в таких случаях? Поэтому Тэхён и вовсе забыл об этих ссадинах спустя какое-то время.

Первый раз он заплакал в первую ночь, когда начало быстро темнеть на улице — начало октября ведь. А мальчишка, весь замерз, дрожал крупной дрожью, стучал зубами и уплетал печенье, которое постепенно заканчивалось.

— Хочу к маме… — прошептал он тихонечко, но вдруг одернул себя и ударил по пухлым щечкам ледяными ладошками. Нельзя.

Шмыгая носом, он лежал на горке на какой-то детской площадке. Щеки жжет от нескончаемого потока слез, но нельзя. «Нельзя», — в который раз про себя повторяет он. Он защитит маму, чтобы она не плакала. Тэхён поставил перед собой четкую цель, и вот — идет к ней, уже не разбирая дороги. Где он? Возможно, уже даже в другом городе. Но откуда ему это знать?

Второй раз он заплакал следующим вечером от осознания того, что опять придется спать в холоде. Еще от того, что желудок подавал признаки жизни страшными звуками, а ноги болели от долгой ходьбы. Ладошки уже были полностью измазаны в чем-то грязном.

Тэхён встречал многих детей, видел множество площадок, но уже создавалось ощущение, будто он ходит по кругу — все это он уже видел не раз. Дети все так же не хотели с ним играть, тыкали в него пальцем, а горки по ночам были такими же холодными. А еще ему очень одиноко. Он не знает, что это, но Тэхёну так хотелось поговорить с кем-нибудь, рассказать маме, через что он прошел ради нее, поплакать, в конце-концов! Но слез, кажется, больше нет.

Он забрался под горку, чтобы ветер не так сильно ощущался — уже понял, как это работает — и ждал, пока эта буря прекратится. Тэхён больше не мог спать на горках: начинала болеть шея, спина, иногда голова, а еще ноги. Где-то умудрился порезать себе щеку, ранка на которой тоже периодически щипала. Обнял свой рюкзак и начал втягивать запах. Запах дома. Мамин запах. И запах мандаринов… Таких сладких, Тэхён любил такие.

На четвертый день он первый раз в своей жизни украл что-то. Продавщица в магазине следила за мальчишкой, который на внешний вид точно бездомный, и пожалела о том, что следила недостаточно хорошо — как только она отвернулась, он уже убежал с новыми пачками печеньев и, наконец-то, с водой. Тэхён осушил половину бутылки сразу же, как только перестал убегать от невидимой погони на ватных ногах. Мысленно извиняясь перед женщиной, он впервые за долгое время смог поесть.

Тогда отчаяние было настолько велико, что хотелось лечь посреди улицы, притворяясь бездомным котенком, и еле слышно просить: «Пожалуйста, подберите меня». Тэхёна хорошо воспитывали, поэтому он знал, что так делать нельзя. Не понимал, почему, правда, но это было не важно. Кушать — нужно, а незнакомые люди — это всегда плохо.

Идя вперед по разным переулкам уже неделю, Тэхён задумался о том, что он очень сильно хочет помыть руки. И голову. И вообще все тело, как это заставляла делать мама каждый вечер. Он скучает очень сильно, хочет уже вернуться, но просто оборачиваясь назад понимает, что пути назад для него больше нет. Не зная, куда идти, не зная даже адреса собственного дома. Он ведь действительно не знает.

Первый обморок был каким-то спонтанным — то ли от усталости, то ли от голода, но Тэхён уже не чувствовал ничего из этого. Он упал прямо посреди переулка, держа в руках уже грязный портфель, в котором было абсолютно пусто. А проснулся в тепле, на чем-то мягком, наконец-то. Может все это было лишь одним длинным кошмаром? Но совершенно нет. Комната не знакома Тэхёну и вовсе, а запах до отвращения ужасен. Мальчишке этот запах не знаком так же, как и эта комната.

— Проснулся, мелкий? — Тэхён подпрыгнул, услышав грубый мужской голос. Мужчина сидел совсем рядом с ним, но Тэ не заметил его и вовсе.