Light (СИ)

Но он просто решил для себя, что не станет делать старшему еще больнее.

/

Теперь, когда Тэхён вспоминает об этом, он жалеет. Жалеет о том, что раньше не встретил Хосока, жалеет, что привязал его к себе намертво, а теперь и не отпускает даже. Все бы изменилось основательно, вот только магии, которая перематывает время назад, не существует и вовсе.

Тэхён словно мертв внутри. Теперь, когда каждый из дорогих ему людей пожертвовал всем, лишь бы он жил, он воспользуется этой возможностью. Он будет жить.

Но уже пошел обратный отсчет.

Правила игры на этот раз другие.

Комментарий к chapter 10

солнышки, я прошу вас, пожалуйста, не игнорируйте это

мне нужно быть в курсе, нравится вам то, что я пишу, или нет. это действительно очень важно для меня. прошу, не проходите мимо и просто оставьте комментарий, потому что мои руки уже опускаются. выход глав будет, конечно (я ни за что не планирую прекращать работу над этой историей), но уже с очень большими промежутками. дайте мне почувствовать, что вы вместе со мной…

========== chapter 11 ==========

*

Сейчас сердце болело слишком сильно даже для того, чтобы сделать хоть малейшее движение. Тэхён сидел возле входной двери и все так же глотал слезы, не давая крику вырваться из горла.

Он не плакал, нет, просто сидел, сверля взглядом потолок, а в душе было пусто-пусто, словно саму душу не вывернули наизнанку, а просто выкинули, растоптали, сожгли… А пепел от этой души не пустили по ветру, а зарыли в сырой земле.

«Жизнь отвратительна», — думает он, имея полное право допускать мысль о подобном. Сейчас все мысли были где-то далеко, Тэхён не мог не думать, но давалось это очень тяжело — голова болела, в глазах щипало, накатывала истерика; виски пульсировали.

Бежать — нельзя, смириться — тоже, умереть… О смерти Тэхён и не думал даже. Он никогда больше не скажет, что хочет умереть, потому что сейчас счастлив. Да, несмотря на всю боль в груди, он счастлив. Никогда не был эгоистом, отчего сам страдал, но благодарил всех ему известных богов за отсутствие этой черты характера. И жизнь, на самом-то деле, не казалась ему отвратительной.

Хотелось лишь одного: чтобы никто больше не чувствовал ту же пустоту в груди, что и он. Но сейчас в мыслях намертво засел лишь один образ, от которого становилось с каждым вздохом тяжелее дышать — этот образ, его очертания и цвет, который от него исходит, — все это засело где-то в подсознании и иногда четкая картинка всплывала, вызывая мурашки по всему телу.

Тэхён просто хотел попробовать привязаться к кому-то, понять, сможет ли кто-то сделать ему больнее, да и сделает ли вообще.

Но Чонгук другой.

Хосок сказал, что Чонгук убьет Тэхёна при первой же возможности, как и тех самых детей. Так же безразлично, с тем же холодом в глазах. Так, будто это нормально. Так, будто бы он привык к этому.

Но Чонгук принял.

Принял Тэхёна, боясь напугать его тем, что уже знает правду. В его глазах было… понимание. Понимание, даже нежность, которую Тэхён ранее видел лишь в одних глазах, но та нежность не нашла отклика ранее. А вот глаза Чонгука они какие-то совершенно другие: Тэхён видел в них себя. Себя, и никого больше. Сначала там была тьма, такая непроглядная, всепоглощающая. В этих глазах плясали искры, зажигалось пламя уверенности — в них действительно горел огонь. Но постепенно Чонгук словно начал плавиться, растворялись его прежние чувства, прежняя цель. Менялся он сам.

«Я не хочу его терять»

«Но также я не хочу делать ему больно», — у Тэхёна голова кругом от этих мыслей, но потом вдруг снова вспоминает свои же слова:

«Чонгук другой»

Ким выдыхает судорожно, с небольшим облегчением, влажными глазами и трясущимися руками, сжатыми в кулак. Если еще не поздно, если все еще осталась надежда, если Чонгук и правда отличается от остальных, то Тэхён верит. В самого себя, в свои силы и улыбку. Улыбку, которая до этого дня была действительно самой искренней и не наигранной. Тэхён плохо играет — из него никакой актер. Просто он ищет в чужих глазах радость и ту же лучезарную улыбку и возвращает ее, словно отражая душу человека напротив. Словно он — это зеркало. Только почему-то немного разбитое, с маленькими трещинками по всей поверхности, но по какой-то причине очень четкое и ясное.

— В этот раз я хочу быть эгоистом, — говорит он вслух, шепотом, даже не замечая этого.

Поднимается на дрожащих ногах и идет куда-то, но точно не обратно в лекционный зал. Хочется побыть в одиночестве, подумать обо всем раз сто как минимум, но еще почему-то хочет увидеться с ним и извиниться. Попросить прощения, кинуться в объятия, заплакать, в конце-концов, на таком родном плече, и понять, что все два года молчания были зря. Абсолютно.

Он сидит на лестнице у входа в здание, боясь зайти назад. Пересчитывает количество окон на каком-то жилом здании, которое, вроде как, так близко, но одновременно далеко. Сделай шаг за этот ебаный забор — и все, ты свободен. Но если бы все было так просто, неужели Тэхён не сбежал бы? На самом деле, нет. Теперь нет.

На улице стремительно холодает и темнеет, а Тэхён с горькой усмешкой ощущает чувство дежавю. Вот только на горку он, вероятно, больше не поместится. Да и не помнит он эти ощущения скитаний по городу туда-сюда — помнит лишь холод, который теперь всем сердцем ненавидит. И себя, за глупость, — тоже.

Ноги сами приносят его к двери, к которой он подходить не хотел больше, но теперь Тэхён понимает, что был неправ. Он стучит в дверь настойчиво, не колеблясь, понимая, что жалеть об этом не будет. Дверь тихонько приоткрылась.

— Да кого тут прине… — Хосок запнулся на полуслове, широко раскрыв глаза, но тут же словно встал по струнке, успокоился, и открыл дверь шире, будто приглашая, но боясь сделать даже лишний вдох. — Проходи.

— Спасибо, хён.

Тэхён вошел в это помещение впервые, все было так ново, но запах с каждым годом все не менялся. Он пришел с четкими целями, но хотелось не говорить все прямо в лоб, с порога. Все же, они многое упустили, а Тэ лишь еле сдерживает слезы оттого, что старший его не ненавидит за все, что он сделал.

— Тебя не было на паре сегодня после того, как тебя вызвал директор, Тэхён, — Хосок тихонько закрыл дверь, все еще не решаясь повернуться. Но дверь он запер ключом прямо-таки на три оборота. — Мне уже сказали о том, что он тебя вызывал.

— Хосок-а, — Тэхён не хотел говорить со своим хёном, смотря тому в затылок. К тому же, не с этого он хотел начать. Далеко не с этого, — я очень хочу есть. Ни крошки с утра во рту не было, — он подошел к нему со спины, улыбаясь и пытаясь заглянуть в глаза, а Хосок все еще крепко держал ручку двери.

Пожалуй, Тэхён сам виноват в этом — нечего было бегать столько времени, а потом, спустя пару лет игры в незнакомцев, пытаться вести дружескую беседу. Улыбка исчезла с лица, а Хосок все так же избегал взгляда младшего — все еще с каким-то неимоверным интересом осматривая дверь. Тэхён отошел чуть назад, а увидев, как Хосок сразу же еле заметно вздрогнул, обнял того со спины.

Младший сцепил руки в замке поверх живота Хосока, не желая отпускать, а тот немного дернулся и даже попытался чуть отойти. Вот только Тэхён не дал.

— Эй… — Чон положил ладонь на руки Тэхёна. — Скажи, что я не брежу и ты сейчас мне не снишься.

А Тэхён улыбается. Улыбается и даже еле слышно смеется. И кто тут больший ребенок, спрашивается? Но, на самом деле, Тэхёну в этот момент стало невыносимо больно. Он не понимал раньше, что творит. Был обижен? Нет. Чувствовал ненависть? Тоже мимо.

Хотел заставить Хосока возненавидеть его?

Да.

Но к чему это гребаное самопожертвование?

Тэхён хотел, ждал, когда услышит от старшего слова ненависти, неприязни, неприкрытой злобы и разочарования, но тот просто продолжал любить и заботиться, даже издалека. Хотел защитить дорогого человека, хотел это и повторить во второй раз, но решил. Решил, что так будет только хуже: так же, как и было с Хосоком. Тэхёну ведь тоже было непросто; как он мог делать вид, будто ненавидит старшего? Того, кто буквально подарил ему возможность существовать и дальше.