Игра на двоих (СИ)

— Я убью Сноу.

Китнисс смотрит на Койн, та — на меня, стоящую за спиной Сойки. Я неопределенно машу рукой. Посмотрим, кто доберется первой. Главное, чтобы нас не опередили остальные повстанцы. Я тоже хочу отомстить старику, но отчего-то сейчас сама его смерть кажется мне не настолько страшной местью, как гибель всего, что ему дорого. Семьи, дома, мира. Всего, что попадется мне под руку.

А затем Эвердин называет последнее условие. Пит. Парня не только спасут, но и обеспечат его безопасность. Помилуют. Освободят от наказания.

— Нет, — твердо отвечает Президент.

— Да! — взрывается Китнисс. — Вы лично — сегодня же! — соберете всех жителей и беженцев и объявите им о нашем соглашении! Выбирайте: либо вы соглашаетесь публично признать Пита невиновным, либо можете начинать искать себе новую Сойку!

Койн переводит взгляд на меня.

— Мисс Роу?

Я складываю руки на груди, будто пытаясь защититься. Это женщине нельзя верить. Да, месяц назад она дала слово не превращать меня в лицо революции, но что помешает ей забрать его назад? Придумать новый образ и историю, написать новые речи, сшить новый костюм и выпустить на сцену нового лидера восстания? Ничего.

— Не получится. Народ любит и верит Китнисс. Если мы скажем, что она отказалась быть Сойкой-Пересмешницей, люди просто бросят оружие на землю и займутся своими привычным делами. Тот же результат будет, если объявить о ее смерти. В обоих случаях нам и революции придется подождать еще сотню лет. И да, если вы все-таки решите рискнуть, я потребую от вас того же, что и Китнисс. Только у моего условия будет другое имя — Хеймитч. Спасти и помиловать.

Фалвия не переставая что-то строчит в большом блокноте. У Плутарха дергается левый глаз. Койн поднимает руки и касается пальцами висков. Остальные молчат, словно их и нет в зале. Наконец Президент приходит к решению, однако оно оказывается совсем не таким, как мы рассчитывали.

— Я сейчас же объявлю о проведении национального собрания и подпишу официальное помилование. Но у меня есть встречные условия. Если ты не выполняешь свою часть сделки, мальчика будут судить наравне с другими военными преступниками. И еще. В документе об отмене наказания будет стоять только его имя. Только Пит Мелларк.

Теперь срываюсь я.

— А остальные?!

— Хеймитча Эбернети и Джоанну Мейсон ждет суд. Энни Креста будет помилована: у нас не принято карать слабых.

Под слабыми она подразумевает умственно отсталых? Интересно. Волна гнева захлестывает меня с головой. Кровь в висках стучит так громко, что я не чувствую даже биения сердца. Оно замерло в ту секунду, когда до меня наконец дошло, что ждет Хеймитча в Тринадцатом. Суд и смерть. Человека, стоявшего у истоков революции, публично назовут предателем и изменником и казнят на моих глазах. Но чего этим хочет добиться Альма Койн? Кажется, я уже доказала ей, что могу быть полезной общему делу.

Президент смотрит на меня в упор. Белые губы искривлены в неком подобии улыбки.

— Некоторое время назад мисс Роу подала мне интересную идею. Почему бы вместо одной Сойки-Пересмешницы нам не создать целую команду таких же, как она, людей — сильнейших, тех, кто пережил Голодные Игры и не хочет, чтобы потомки повторили его судьбу?

— То есть вы предлагаете всем нам стать символами революции в обмен на жизни близких? — холодно уточняю я.

Одно из немногих качеств Койн, которые мне скорее нравятся, чем нет, — прямолинейность.

— Да. Я заключу соглашение не только с Китнисс, но и с остальными Победителями. Что скажете?

Это несправедливо, жестоко и подло. Но не неожиданно, нет. И тут не о чем думать. Я смотрю на сидящего напротив Рубаку всего секунду. А в следующее мгновение мы уже не сговариваясь поднимаемся со своих мест. Боюсь, одной меня Койн будет мало.

— Мы согласны. Внесите в список Хеймитча.

Женщина кивает.

— А что с мисс Мейсон?

— За ее помилование к нам присоединится Финник Одэйр.

— Тот парень из Четвертого? Он так и не пришел в себя после событий Квартальной Бойни.

— Мы найдем способ сделать так, чтобы сознание вернулось к нему и он был в состоянии помочь нам.

— Хорошо. Пленники будут помилованы. Я объявлю о нашем соглашении сегодня в шесть часов вечера на общем собрании.

С этими словами Президент покидает зал совещаний. За ней уходят ее помощники, оставляя меня, Китнисс, Гейла и Рубаку в руках Плутарха и Фалвии. Бывший Распорядитель энергично потирает руки.

— Ну, ты доволен? — мое шипение моментально гасит его улыбку.

— Пока нет, — спокойно отвечает мужчина. — Мы еще не объединили Дистрикты и не свергли Сноу.

Его слова моментально убеждают меня в том, что Хевенсби — на стороне Президента Койн. Он такой же политик и солдафон, личное для него ничего не значит. И спрашивать его, какое право она имела так с нами поступать, не имеет никакого смысла. А потому, когда он дает нам знак следовать за ним, мы молча подчиняемся. Китнисс идет рядом со мной.

— Не думала, что так получится.

— Никто не думал, — отвечаю, только чтобы она поскорее умолкла.

— Ну хотя бы теперь ты понимаешь, что значит быть не в курсе всего происходящего, — как бы мимоходом замечает девушка.

Туше, Китнисс. Твоя стрела попала в цель. Я снова трибут. Пешка дошла до конца доски и повернула обратно.

Плутарх приводит нас в небольшой кабинет рядом с Военным Центром. Комната напоминает склад: коробки, ящики, чемоданы занимают почти все свободное от мебели пространство. Хевенсби приближается к стоящему в дальнем углу невысокому шкафу и долго звенит связкой ключей, подбирая нужный.

— Что это? — не выдерживаю я.

— Кое-какое оборудование из Капитолия, — объясняет он. — Решили оставить все здесь, пока… В общем, сейчас все сами увидите.

Не договорив, он поворачивается к нам и протягивает мне и Китнисс черные кожаные папки. Моя кажется чуть толще ее. Внутри — плотные альбомные листы, на которых рука об руку изображены девушка и мужчина — двое солдат в самой элегантной военной униформе, которую я когда-либо видела. Только один человек мог это сделать. На последней странице простым карандашом нарисованы волк с волчицей и рукой Цинны написано «Я все еще ставлю на вас». Те же слова, думаю, в своем альбоме обнаружила Китнисс.

На глаза наворачиваются слезы, и я опускаю голову, чтобы никто не заметил, как сильно меня взволновало увиденное. Спасибо, Цинна. Может, ты предполагал, что нам с Хеймитчем тоже придется занять место во главе армии повстанцев. Может, просто хотел защитить нас и сделать все, что было в твоих силах, чтобы мы выжили. Ты ведь знал, как сильно мы оба хотим жить. «Я все еще ставлю на вас.» Его последние слова звучат как признание в любви.

Но хватит сантиментов. И не стоит так уж долго злиться на Хевенсби: в конце концов, сделать из нас команду было не его идеей. Он тоже вынужден подчиняться. Он тоже всего лишь винтик в мясорубке войны.

— Ты говорил, что вытащил из Капитолия нашу команду подготовки. Где она?

Тот заминается.

— В тюрьме.

Где-то внутри начинает клокотать злость. Так, похоже, пора прекращать проводить столько времени в Штабе. Оказывается, вне его стен происходит ничуть не меньше интересного.

— Ну, и что они там забыли?

— Какое-то мелкое правонарушение, — невнятно бормочет мужчина.

— Так доставай их оттуда! Немедленно! — ору я. — У нас и без них еще полно работы!

Мое настроение меняется со скоростью света— то я растрогана до слез, то обижаюсь, как ребенок, то готова растерзать всех вокруг, — и Хевенсби предпочитает не спорить. Прихватив Китнисс и велев Гейлу возвращаться на тренировку, он уходит так быстро, что я едва успеваю крикнуть ему в спину «не забудь про Эффи!». Интересно, какие слова ему придется подыскать для того, чтобы убедить капитолийку наконец присоединиться к нам?