Игра на двоих (СИ)

За завтраком с жадностью выпиваю стакан воды и брезгливо отодвигаю миску с кашей. Хочется фруктов. Сладких яблок. Сочных персиков. Ароматных мандаринов. Но больше всего — вишни. Кислой, с терпким привкусом. Темно-красной, цвета старинного вина с оттенком свежей крови. В Двенадцатом не росли вишни, а в Капитолии они считаются дешевкой и не подаются к столу. Я читала об этих ягодах в какой-то книге. Как можно скучать по тому, чего никогда не знал, не пробовал? А я скучаю.

— Генриетта? Ты слышишь меня?

— Кажется, да.

Кажется, нет. Не помню, как прихожу в больницу. Просто неожиданно обнаруживаю себя сидящей не на твёрдой деревянной скамейке, а на шатком табурете, и вижу перед собой лицо миссис Эвердин.

— Тебе нехорошо? — заботливо спрашивает женщина.

Молча мотаю головой. Я в порядке.

— Что показал анализ? — наконец прочищаю горло после десяти минут тягостного молчания.

— Ты беременна.

Я через силу улыбаюсь.

— Это не новость. Что-нибудь ещё?

— Нет, простое обследование крови не даёт всей картины, только выявляет саму беременность и проверяет, нет ли явных патологий.

— Нужны другие анализы?

— Хотя бы УЗИ, чтобы определить срок. Ты согласна?

Я не знаю, что это, а потому только пожимаю плечами. Врач кивает и встаёт с места:

— Пойдём со мной.

За лабораторией обнаруживается еще одна комната, совсем крошечная: туда поместилась одна койка, стул и стол, на котором стоит аппарат, очень похожий на компьютер. С потолка свисает лампочка. Света так мало, что я не могу разобрать даже цвет стен. Впрочем, это и не нужно: наверняка они такие же серые, как и все остальное здесь.

Я ложусь на кушетку и расстегиваю униформу, обнажая живот. Врач устраивается за столом, включает монитор и берет с подставки ультразвуковой датчик. Мне не знакомы ни само исследование, ни приборы для его проведения: обо всем рассказывает мама Китнисс. Для обычного лекаря из Двенадцатого, многие годы имевшего в распоряжении лишь травы, настойки и таблетки, она неплохо разбирается в современном медицинском оборудовании.

— Вы быстро учитесь, — замечаю я, пока она смазывает датчик специальным гелем.

Женщина только улыбается в ответ.

— Приходится. Но так у меня хотя бы есть, чем заняться, когда надо отвлечься.

Как-то незаметно разговор переходит на более личные темы, и я в нерешительности замолкаю. Прибор немного шумит, но это не раздражает, а, наоборот, усыпляет.

Непроизвольно втягиваю живот от холодного и чуть влажного прикосновения датчика. Он медленно скользит по коже, иногда чуть надавливая. Не больно, но неприятно. Краем глаза наблюдаю за миссис Эвердин, которая не отрывает взгляд от экрана.

— Четырнадцать недель.

— Что?

— Срок беременности. Три с половиной месяца.

— Почему же я поняла это только сейчас? Задержка только два месяца. И живот не растет…

— У каждой девушки это происходит по разному, — успокаивающе шепчет женщина, продолжая смотреть в монитор. — У тебя, например, симптомы начались позже обычного. Все нормально, Генриетта. Такое бывает.

Но я уже не слушаю ее: мне не так уж важно, нормально это или нет. Я считаю. Август, июль, июнь. Начало мая. А если в другую сторону? Сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Январь. Сколько всего успеет случиться за это время? Возвращаюсь было к тем мыслям, что не давали мне уснуть прошлой ночью, но меня прерывают.

— Это девочка.

Два простых слова делят меня надвое и заставляют на секунду забыть все, о чем я думала раньше. Внутри — не в животе, в сердце, — шевелится и толкается что-то незнакомое, пугающее и вместе с тем до странности приятное. Девочка. У меня будет дочка.

========== Глава 48. Победитель теряет все ==========

Я забываю все, о чем думала раньше, всего на секунду.

— Вот голова, — продолжает миссис Эвердин, регулируя и увеличивая изображение, — это сердце, видишь?

Краем глаза замечаю какое-то движение на экране. А в следующее мгновение резко сажусь на кушетке, мешая врачу продолжить процедуру.

— Я не хочу этого видеть.

Опускаю майку, забыв стереть с кожи скользкий гель. Тонкая синтетическая ткань моментально прилипает к телу, но я, не замечая неприятных ощущений, надеваю куртку и застегиваю молнию до конца, до самого подбородка. Мама Китнисс убирает датчик на место, украдкой смотрит на меня и выключает монитор, одним нажатием кнопки стирая все полученные данные. Я молча спускаю ноги на пол, чувствуя, как по телу пробегает сильная дрожь. Вот оно — то, чего я боялась. То, чем так гордятся нормальные девушки, которым повезло чуть больше, чем мне. Пресловутый материнский инстинкт.

Встряхиваю головой, пытаясь выбросить из головы непрошеные, неправильные —, а может, наоборот, верные? — мысли. Врач все так же молча наблюдает за мной. Поднимаю голову, встречаюсь с ней взглядом, и с губ срываются совсем не те слова, которые я готовилась сказать всю ночь напролёт.

— Я не знаю, что делать.

— Ты просто ещё не в полной мере осознаёшь, что с тобой происходит. Это нормально, — в который раз повторяет женщина. — Нужно время.

— А если у меня его нет?

— Тебе так кажется. Ты сказала родителям?

— Я… Нет. Ни к чему лишний раз заставлять их волноваться за меня.

Будь я искренней с собеседницей, остановилась бы на первой части фразы. Волнения родителей здесь ни при чем: я все еще допускаю такой исход, при котором рассказывать было бы не о чем.

— Конечно, не мне судить, — тихо замечает миссис Эвердин, — но, по-моему, они любят тебя достаточно сильно, чтобы принять любое твое решение.

Любое? Откуда она знает?

— Несложно догадаться, о чем ты сейчас думаешь. Ты напугана…

— Я ничего не боюсь, — грубо обрываю ее попытки влезть ко мне в душу, хотя и правда не чувствую в последние сутки ничего, кроме растерянности и страха.

— Пусть так, — покорно соглашается врач. И, помедлив, нерешительно продолжает:

— Я должна спросить у тебя кое-что. Ты знаешь, кто отец ребенка?

Едва сдерживаюсь от потока ядовитых ругательств в адрес сидящей напротив женщины.

— А что, по мне можно подумать, будто я не помню его имени?

Та только вздыхает.

— Я не совсем это имела в виду. Ты несовершеннолетняя, и твоя беременность — доказательство того, что был нарушен закон. Если это случилось против твоей воли, по принуждению, то ты обязана сообщить, и виновного накажут.

Мыслей так много, что я не знаю, какую именно озвучить.

— Миссис Эвердин, за последние несколько лет в Панеме, наверное, не осталось ни одного не нарушенного закона. Я, как и ваша дочь, кстати, — один из самых злостных нарушителей. Но хотя бы не пытайтесь искать насилие там, где его нет. Принуждения не было. Отец ребенка в Капитолии. И единственное, чего я о нем не знаю, — жив он или мертв.

Не дожидаясь ответной реакции, поднимаюсь с кушетки и иду к выходу. Мама Китнисс обрывает затянувшееся молчание, когда я стою на невысоком пороге, отделяющем эту комнату от лаборатории. Оборачиваюсь и ловлю ее теплый взгляд. Отчего-то меня не раздражает даже промелькнувшая в нем тень сочувствия.

— Что бы ты ни решила, помни, что я всегда готова тебе помочь. У тебя достаточно времени. Обдумай все и приходи.

Хочу поблагодарить женщину за человеческие чувства по отношению к той, которая не заслуживает и капли доброты, но вместо этого спрашиваю:

— А что бы вы сделали, если бы на моем месте оказалась ваша дочь?

— Попросила бы ее сохранить ребенка.

Я снисходительно усмехаюсь: