Игра на двоих (СИ)

Подросший волчонок доверчиво смотрит на меня глазами цвета неба и еле слышно поскуливает. Я слабо улыбаюсь, вспомнив бурную реакцию Койн на моего домашнего любимца. Держать его в бункере мне, конечно, не разрешили, но выпустить в лес, навещать и кормить позволили. Он только учится сам добывать себе еду, но в местных лесах поймать кого-то не составляет труда даже для него. Жители Тринадцатого никогда не промышляли охотой, а потому местная фауна совершенно спокойно подпускает к себе кого угодно, будь то хищник с раскрытой пастью или охотник с луком в руках. Что-то из добычи я отдаю волку, остальное приношу на кухню. Мне пришлось выдержать нелегкий разговор с Койн, помешанной на идее безопасности. Женщина ставит ряд условий, прежде чем разрешить иногда выбираться на поверхность. Обозначает границы. Надевает на запястье ещё один — на это раз следящий — браслет. Требует подробный отчёт после каждой вылазки. Это довольно скучно, но не страшно, ведь ощущение свободы, которое мне дарит лес, того стоит.

Определенно стоит, потому что мне нужно много сил, чтобы исполнить данное самой себе обещание и отправиться в разрушенный Дистрикт-12. Я вызываюсь добровольцем раньше, чем Койн объясняет цель поездки. Президент смотрит на меня с тенью удивления в бесцветных глазах, но не имеет ничего против моей инициативы. Наш планолет приземляется на Главной Площади, прямо посреди обломков и обугленных тел. Специалисты из Тринадцатого расходятся в разные стороны, держа наготове оружие и особые приборы для измерений и проверки окружающей обстановки. Ко мне пытаются приставить охрану, но я вежливо отказываюсь: этот последний путь мне нужно пройти в одиночку. Меня не совсем понимают, но все же разрешают осмотреться и даже дают пистолет, хоть для его ношения требуется специальная лицензия. Все принимаются за дело, а я, то и дело спотыкаясь, иду прочь от Площади к своему старому дому. Которого, разумеется, нет. Дерево, из которого он был построен, сгорело быстро, весело и дотла. Я стою на каменном основании и медленно обвожу взглядом все, что него осталось. Только пепел. Прах, которым однажды стану и я.

Я и забыла, как много когда-то значил для меня этот дом. Его построил мой дедушка. Здесь родилась и провела почти всю свою жизнь моя мама. Здесь родилась и выросла я. Эти деревянные стены хранили все наши тайны и воспоминания. Все, что мы считали своей жизнью. Сюда же я приходила умирать два года назад. Но ушла… живой. С еще большим желанием жить. Я помню все. Каждую минуту, проведенную в этом доме. Как и день, когда я ушла, чтобы никогда больше не вернуться. Скрип досок под ногами. Свист металлического чайника. Запах сырой от дождя древесины. Шуршание вороха одеял на старом диване — он стоял вон там, справа от окна. Луч солнца, что пробивался сквозь дыру в крыше и танцевал на кухонном столе, чья поверхность была шершавой и ребристой от ударов ножа. Каплю моей крови, медленно стекающую по разбитому стеклу окна, выходящего на дорогу, ведущую в Шлак. Тепло огня в печи, у которой мы стояли, тесно прижавшись друг к другу, и грелись холодными зимними вечерами. Я помню все. Даже тишину этого дома, которая теперь молчит ни о чем.

Я говорила, что не буду просить прощения, но тихое «прости» само собой срывается с моих дрожащих губ. Я забыла об этом месте и о том, как хорошо мне было здесь все те тринадцать лет. Забыла его нарочно, понимая, что больше не имею права привязываться к чему-либо в этом мире. А потому притворюсь, что не жалею о случившемся и уйду, не проронив ни слезинки. Лишь сделаю зарубку в памяти, за что еще я должна отомстить Президенту Сноу.

Деревня Победителей почти не пострадала: бомбы задели лишь два крайних дома. Я прохожу мимо, бросаю быстрый взгляд поверх каменного ограждения вокруг поселка и возвращаюсь в Дистрикт. Иду по дороге, усеянной почерневшими трупами. Под ногами хрустят чьи-то кости и черепа. Я грубо пинаю один и, наблюдая, как он катится по узкой неровной тропинке, ухмыляюсь. Мне доставляет удовольствие гадать, сколько людей из тех, на чьи трупы я сейчас наступаю, желали нам с Хеймитчем смерти. Сколько кидали в нас камни и насылали на наши головы страшные проклятия. Сколько при необходимости выдали бы нас старику Сноу, если бы это спасло их жалкие шкуры. Мне не жаль никого. Ну, разве что пару знакомых вроде Мелларка-старшего. Все еще наслаждаясь чувством мести, неторопливо бреду обратно на Главную Площадь. Вокруг все дымится, и с каждым моим шагом в небо взлетают столбы пепла. Я дышу смертью.

Еще в Тринадцатом, за пять минут до отлета, Койн распорядилась, чтобы один из планолетов приземлился в лесу: в Дистрикте прятаться от бомб было негде, но, может, кому-то удалось сбежать? Президент оказывается права: по возвращении я замечаю, как из второй железной птицы выходит Гейл, а за ним — его семья и еще несколько десятков людей. Спешу к нему. Тот, увидев меня, останавливается и хмуро кивает.

— Рада видеть тебя живым, парень.

Хоторн усмехается:

— Я тоже не жалею, что сбежал. Только вот… Мало кого удалось вывести. Когда после срыва Игр во всем Дистрикте внезапно вырубился свет, мы поняли, что это конец. Поднялась паника, меня никто не слушал. Я вывел свою семью, нескольких соседей и тех, кто жил на самой окраине.

— Эти идиоты побоялись даже попытаться спасти свои жизни, — фыркаю я. — Тебе не в чем себя винить.

— Знаю. И все же не могу даже смотреть ни на мертвых, ни на живых.

— Сколько их?

— Чуть меньше сотни. Дистрикт-12 почти полностью истреблен.

У меня не находится слов, чтобы утешить парня.

Вечером того же дня Койн вызывает солдата Роу на ковер. Мой отчет незаметно перетекает в диалог. Надо сказать, очень личный диалог.

— Не пожалела, что полетела в Дистрикт?

— Нет. Я должна была это увидеть.

— Должна или хотела?

— Не думаю, что вам важна разница.

— Ты права, — кивает женщина. — Вообще-то это банальное любопытство

Я глубоко вздыхаю, прежде чем ответить.

— Хотела. Я ненавидела их всех. Я желала им смерти.

— Так ты мстишь не только Сноу?

— Нет, — я вовремя останавливаю себя, чтобы не сказать «всему миру». Кто знает, вдруг Президент расценит это как угрозу? — В моем списке очень много пунктов.

— И что же ты почувствовала, когда поняла, что несколько тысяч из них можно вычеркнуть?

Она не издевается. Не пытается влезть ко мне в душу. Ей просто интересно. Женщина изучает меня, словно книгу на пока неведомом языке. Та захватила ее с первых же страниц, и Альма Койн не успокоится, пока не узнает, что значит каждое слово и чем же закончится история.

Я бы сказала, что было немного грустно, но это была бы ложь. Подобрать верный ответ оказывается гораздо труднее.

— Мне было…

Пока я думаю, секундная стрелка успевает сделать три или четыре круга. Странно, но Койн терпеливо ждет моего ответа.

— …пусто. Словно я уставший путник, который наконец добрался до места ночлега. Словно с моих плеч упала тяжесть. Мне просто стало легче. Ненамного, но достаточно для того, чтобы жить дальше.

Президент задумчиво улыбается и кивает.

— Я поняла тебя, Генриетта. Что ж, день выдался долгим и трудным, так что я больше не стану тебя задерживать.

Задерживать. Держать. Не отпускать. Ее слова напоминают о незавершенном деле. Еще более страшном, чем возвращение в развалины, которые когда-то были моим домом.

— Госпожа Президент …

Проходит минут пять, прежде чем я решаюсь.

— Мне нужно вернуться в Двенадцатый. Как можно скорее. Одной. Всего на пару часов.

— Зачем?

Я ищу подходящую причину, догадываясь, что Койн не отпустит меня просто так. Поездка в Дистрикт-12 — трата не только ее драгоценного времени, но и не менее драгоценных ресурсов вроде топлива и оторванных от работы людей. А еще это серьезная угроза безопасности. Моей и нашей. Так ничего и не придумав, я опускаю голову и впиваюсь ногтями в обивку стула. А затем говорю правду: