Игра на двоих (СИ)

— А третий?

Улыбка на моем лице становится все шире. Может, я не права, говоря подобное Альме Койн, но меня уже не остановить. Слова сами собой слетают с приоткрытых губ.

— Третий стоит перед вами и расписывается в беспомощности и абсолютной никчемности своих соотечественников. А еще — в своей силе и готовности служить делу революции наравне с вами.

— Назовите имена этих людей.

— Хеймитч Эбернети, Гейл Хоторн и Генриетта Роу.

— Вы забыли Китнисс Эвердин и Пита Мелларка, — протягивает женщина. Она и Плутарх не сводят с меня тяжелых взглядов.

Мне становится неуютно, но я заставляю себя забыть обо всем и собраться с силами. Меня явно испытывают, и я пройду это испытание с честью.

— Не забыла. Они — не повстанцы, а всего лишь их орудия. Китнисс — движущая сила революции, Пит — то условие, при котором, я могу вам это гарантировать, она станет Сойкой-Пересмешницей. Они — наши пешки, так же, как мы когда-то были пешками Сноу.

— Я смотрю, бывшая пешка метит в ферзи, — усмешка на тонких губах Койн придает мне уверенности, и я ухмыляюсь в ответ:

— У нее на то свои причины. Они ведь есть у каждого, кто решает стать частью восстания. У вас, например, — более глобальные, у меня — личные. Но весят они одинаково много. Достаточно для каждой из нас, чтобы рискнуть всем ради победы в этой Игре.

— Тебе известны мои мотивы, девочка?

— Нет. И я вряд ли когда-нибудь спрошу вас о них, ведь это не так уж важно. Если ради них вы готовы подтолкнуть мирных жителей к краю пропасти под названием «гражданская война» и перевернуть весь существующий, когда-то незыблемый, порядок с ног на голову, значит, они действительно того стоят. Как и то, чем руководствуюсь я.

— И ты готова отказаться от всего? От своего народа? От своей Родины?

— Мне все равно с ними не по пути. Я иду своей дорогой и сама выбираю место назначения. Мой путь вот-вот пересечется с вашим. Когда мы встретимся, разве будет иметь значение то, что за плечами у меня и у вас?

— Чего же ты хочешь?

— Немногого. Сохранить жизнь своим родным. Спасти Хеймитча. Убить Сноу.

— Что-нибудь еще?

— Да… Еще одно. Жить.

— Ты думаешь, это немного?

— По сравнению с тем, что хотели бы на моем месте другие, более честолюбивые и амбициозные, например, мировое господство, это сущие мелочи.

В блекло-серых глазах Койн мелькает тревога, а уголки губ чуть подрагивают. Но совсем не для того, чтобы сложиться в улыбку. Словно маска на ее лице треснула, и сквозь равнодушно-мертвую серость одна за одной проступают краски жизни. Лишь много месяцев спустя мне удастся сорвать маску и заглянуть внутрь, в самую глубь темной души этой женщины, и я узнаю, что значили для нее мои ничего не значащие слова.

Плутарх тихо покашливает и выразительно смотрит на настенные часы. Койн моментально забывает о нашем разговоре и возвращается к своим прямым обязанностям руководителя.

— Нельзя терять ни минуты. Нам нужно созвать первый Совет.

— Тогда это будет самый малочисленный Совет за всю его историю, — усмехается Плутарх. — На нем будут присутствовать всего три человека.

— А все остальные? Вы, кажется, говорили о гении из Третьего и нескольких бойцах из дальних Дистриктов?

— Все, кроме нее, — мужчина кивает в мою сторону, — находятся в больничном отсеке.

Койн переводит взгляд на меня.

— Вам везет, мисс Роу. Ни одного серьезного ранения?

— У меня много дел, — парирую я. — Некогда лежать при смерти. Хеймитч в плену, и мне теперь предстоит занять его место.

Да, нагло. Да, дерзко. Но что еще я могу, чувствуя, что для этих людей Генриетта Роу — никто?

Койн и Хевенсби озадаченно переглядываются. Между ними будто происходит мысленный диалог. Или, скорее, дискуссия. На какую-то долю секунды я думаю, что сейчас меня попросят закрыть дверь с другой стороны, и я стану ничем не лучше так презираемого мной мирного населения Дистрикта-12. Но ничего подобного не происходит. Вместо того, чтобы выгнать меня, Президент подходит к одному и рабочих столов, одной рукой разгребает бумажные завалы и достает прибор, смахивающий на наручные часы с большим квадратным циферблатом и коротким ремешком.

— Это коммуникаф, — женщина подходит и протягивает мне «часы». — Его получают только те, кто особенно важен для дела революции. Носите его на запястье и никогда не снимайте. Как только в Штабе будет что-то происходить — совет, экстренное собрание, что угодно — вас будут вызывать текстовыми сообщениями. Все понятно?

Я подавляю внезапное желание отдать честь и выпалить «так точно!», понимая, что сейчас совсем не время для клоунады. И где я только нахваталась этих солдатских приемов?

Президент застегивает ремешок коммуникафа на моей руке и продолжает:

— В ближайшее время состоится первый Совет. Нам нужна вся — подчеркиваю, вся! — информация, которой владеете вы и Плутарх. Когда остальные придут в себя, я хочу, чтобы вы привели их сюда для допроса.

— Лампой в глаза светить будете? — усмехаюсь я. — Ничего не добьетесь. Финник и Бити приняли участие в заговоре, располагая минимумом информации, Китнисс не понимала ничего из того, что творилось на Арене.

— Как скоро она очнется? — Койн поворачивается к бывшему Распорядителю.

— Проблема не только в этом. Мы боимся, что после всего пережитого у нее поврежден рассудок. Ей вводят огромные дозы успокоительных и снотворного.

— Морфлинг? — моментально уточняю я, в душе надеясь на отрицательный ответ.

— Морфлинг в том числе, — хмуро кивает мужчина.

— С ума сошел?! — от возмущения не замечаю, как перехожу на «ты». — После наркотиков у нее может не хватить сил вернуться к нормальной жизни!

— Организм молодой, сильный, — оправдывается Плутарх, — должен справиться. За дозами и часами приема строго следят. Неделя-другая, и все будет нормально.

— Познакомишь меня с местными врачами? Хочу увидеть Китнисс и узнать, насколько все серьезно.

— Ладно, — неохотно соглашается новый напарник. — Только без самодеятельности!

— Это уж как пойдет, — я только пожимаю плечами.

Следующий час мы обмениваемся информацией. Я отмалчиваюсь, подавая голос, только когда кто-то обращается непосредственно ко мне, но стараюсь не упустить ни слова из отчетов. Конференц-зал пуст, если не считать меня и Плутарха: остальные шпионы передают новости, используя все доступные им современные технологии. Люди Койн пытаются взломать систему безопасности Капитолия, чтобы продолжать получать новости из столицы, но, кажется, это под силу только ее создателю.

Гений из Третьего приходит в себя к вечеру. И то не до конца: у него поврежден позвоночник, и он больше никогда не сможет ходить. Однако ни его, ни нас это не останавливает. Врачи помогают ему перебраться с койки в инвалидное кресло, помощники Президента быстренько отвозят его в Штаб, и он приступает к работе. Меня слегка пугает его энтузиазм: гений нам действительно нужен, а вот сумасшедший — вряд ли. Но потом я понимаю, что для него изобретательство (ну, в данном случае хакерство) — все равно, что шприц с транквилизатором для бредящей Эвердин.

Но все это происходит позже. А пока я подробно рассказываю обо всем, что случилось в Капитолии до Игр: церемония Жатвы, прибытие в столицу, Парад трибутов, тренировки, заключение союзов, демонстрация навыков, фурор, произведённый Китнисс и Цинной во время интервью, требования разъяренных зрителей отменить Игры, гибель стилиста, убийство менторов, возвращение на Арену. Когда я наконец замолкаю, слово берет Плутарх. И снова все с начала, но теперь глазами другой стороны.

— Это ты уничтожила силовое поле? — уточняет Койн.

— Да. На самом деле какого-то отдельного плана, кто из нас пробьет дыру во внешний мир, не существовало. Мы думали, это сделает Бити, так как использовать электричество было его идеей. Но когда профи одним ударом вырубил нашего гения, на его место пришлось встать мне. Я видела, что в последний момент Китнисс поняла, в чем дело и, будь у нас еще хоть немного времени, она бы взорвала поле стрелой. Но Эвердин слишком медлила, и мне не осталось ничего, кроме как сделать все самой.