Good Again (СИ)

— Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло тёплое, благодатное лето,* — закончил он теплым, обволакивающим голосом.

В повисшей тишине я обдумывала все услышанное, а Пит, судя по звуку, отложил книгу на свою прикроватную тумбочку.

— Ты думаешь, что осколки льда в сердце Кая означают все самое плохое, что только может случиться с человеком? — спросила я, упиваясь его незримым присутствием и послевкусием от звука его голоса.

Пит некоторое время поразмышлял над моим вопросом, прежде чем ответить:

— Думаю, да. Льдинки разрушили его восприятие мира — какие бы прекрасные вещи его не окружали, он замечал лишь плохое. Он мог переживать ревность и разочарование. Возможно, это было просто такая фаза его жизни, через которую нужно было пройти, перерасти её.

— Возможно, но он все равно продолжал составлять слово «любовь» из льдинок. Как будто знал даже пребывая в плену у холода, что может его освободить, хотя и не мог освободиться сам. Он знал, что ему нужна Герда, и просто ждал, когда она к нему доберется, — я посильней закуталась в одеяло, когда это произнесла.

— А когда они в конце концов вернулись к себе в деревню, то выросли, но в душе все еще оставались детьми, потому что им не довелось ими быть прежде. Когда Герда вынула льдинку из сердца Кая, он снова стал словно ребенок, — я слышала, как говоря это он ворочается в кровати, и больше всего на свете мечтала очутиться в его объятьях. Это было неприкрытое желание, не сдерживаемое никакими барьерами, которые могли бы возникнуть у меня к этому моменту, учитывая нашу ситуацию.

— Герда оказалась так добра и чиста душой, что смогла перебороть тьму и вытащить из нее Кая, — меня внезапно оглушила невероятная сила чувства к Питу, и мне едва удалось справиться с порывом вскочить с постели и помчаться к нему на первом же поезде.

— Мне так повезло, Пит, — резко сказала я.

В его голосе слышалось явное удивление.

— В смысле?

— Потому что у меня есть ты. И ты как та маленькая девочка, которая сквозь все времена года и все испытания пробиралась ко мне, пока я была заморожена, — мой голос упал до шепота, и я могла себе представить как его светлые кудри касаются телефонной трубки, когда он ловит каждое мое слово. И я завидовала его трубке черной завистью, сгорая от невыносимо желания сама его сейчас коснуться, прижаться к его подбородку. — И отчего-то знала, что ты идешь, потому что чувствовала, что ты мне нужен.

Пит какое-то время молчал, прежде чем сказать:

— Тебе не повезло, Китнисс. Я сделал тебе больно и никогда не перестану корить себя за это.

Мне были слышны в его голове нотки подавленности и самобичевания — ведь я и сама почти все время испытывала те же чувства. Но его терзания были для меня невыносимы.

— Может и мне извиниться за свои кошмары и приступы депрессии? — выпалила я сердито.

— Нет! — воскликнул он. — ты никогда не должна за это просить прощения!

— Тогда и ты не должен. Ты был не в себе, а я… могла бы и облегчить ситуацию, — Пит снова замолчал. Я понимала, что он пытается справиться со своими чувствами, но отступать не стала. — Я могла бы сделать все значительно проще, и я этого не сделала. Могла бы просто следовать нашим договоренностям и держать дверь на замке. Но я не смогла, и вот к чему мы пришли.

Я могла себе представить, как Пит качает головой, когда он произнес:

— Ты не должна вообще запираться от меня, чтобы чувствовать себя в безопасности.

— А ты не должен просыпаться по пятьдесят раз за ночь, чтобы меня успокаивать после моих кошмаров, но ты это делаешь. Так что тебе не за что себя терзать!

— Я только и могу что думать о том, как же мне тебя не хватает, — сказал он шепотом. — Мне не хватает всего, что связано с тобой, и нашей жизни вместе.

Я не смогла сдержать улыбки.

— Знаю. Сил нет, как хочется до тебя дотронуться. И я тоскую по твоим волосам и по тому, как солнце играет на твоих ресницах, — и я представила себе его голубые глаза, и как он порой на меня смотрит — так пристально, что я была не в силах выдержать этот взгляд. — Мне хочется смотреть на твои руки, когда ты рисуешь или печешь, и я скучаю по этим звукам, которые ты издаешь по утрам перед тем, как проснуться…

— Китнисс, — застонал он.

— Мне не хватает наши утренних прогулок до пекарни, когда мы идем туда засветло, все еще спят, и кажется, будто никого нет на всем свете кроме нас. Скучаю по нашим дням на озере, когда мы там плаваем. Скучаю по твоим губам, — прошептав это, я задрожала от желания. Я запрещала себе думать об этой стороне наших отношений после того, что было в нашу последнюю ночь. Но стоило впустить в себя такую мысль, и тело тут же среагировало, а сердце бешено забилось. — я хотела бы тебя целовать, чтобы ты лежал рядом голый, и мы могли никуда не спешить, потому что ты мой…

— Что еще? — его голос звучал так напряженно, низко, что я сразу поняла — он тоже скучает по мне в этом смысле, и что тоже хочет меня.

— Я бы хотела обвить тебя и поиграться с тобой. Хотела бы… — мое дыхание участилось и сама не понимая как я принялась себя ласкать, стоило мне прикрыть глаза и вообразить, как я парю над ним, трусь об него и у меня перехватывает дыхание, когда я ощущаю как сильно он меня хочет. И я представила как опускаюсь на него. — снова почувствовать тебя внутри. Люблю быть сверху, когда ты меня сжимаешь и… скакать на тебе. Ты не можешь держать глаза открытыми, потому что тогда все слишком быстро может кончится, а потом ты взрываешься и я чувствую, как ты дрожишь у меня между бедер… — я была не в силах продолжить, потому что в этот самый миг я сама взорвалась, и могла слышать только собственные стоны и бешеный стук крови в ушах, а мое тело потонуло в блаженстве — выгнулось, набухло, а потом его захлестнули волны наслаждения, гораздо более острого от длительного воздержания. Я уронила трубку и его имя смешалось у меня на губах с протяжными стонами, волны слабели, оставляя меня и я почувствовала себя маленькой, насытившейся и в немалой степени смущенной посреди влажных лужиц удовольствия.

Я постаралась восстановить дыхание и как только снова смогла мыслить ясно, залилась краской до самых корней волос. Схватив трубку, я пару секунд просто прислушивалось — что же там, у него, происходит.

— Пит? — осторожно позвала я.

Из трубки раздалось шуршание и приглушенные звуки, прежде чем мне ответил его сдавленный голос:

— Да.

— Я… Ах… черт! — вырвалось у меня.

На его конце провода раздался лишь вымученный смешок.

— Это было… неожиданно.

— Прости! — воскликнула я. — У нас был действительно важный разговор, а потом… я не знаю… просто… мне было нужно…

— Я тоже не сдержался, — сказал он, и до меня вдруг дошло… Этот его голос, сбивчивая речь…

— Ты же не…? — спросила я осторожно.

Он прочистил горло.

— Я… ага. Я как себе представил, и все… мне кранты.

Свободной рукой я заколотила по матрасу, не в силах справиться с закипающим глубоко в животе смехом.

— Хотела извиниться, — я снова рассмеялась. — и все-таки не буду.

Пит усмехнулся.

— Не извиняйся. Это было здорово. Иначе, но здорово. Я чувствовал, что ты рядом.

— Я тоже, — у меня перехватило дыхание. — Вернись домой, Пит, Я снова этого хочу. Хочу чтобы ты был здесь, чтобы мы с тобой занимались этим…

— Ты хочешь, чтобы у меня снова все восстало? — подколол меня он, и я услышала в его голосе улыбку. И я могла себя представить его усталое лицо, блестящие от чувственного пота, блеск его глаз.

— Хватит с тебя на сегодня. Я только хочу, чтобы ты знал, что я скучаю по тебе и в этом смысле, и не важно что случилось до этого, — я говорила совершенно серьезно и даже не могла себе представить, о чем он сейчас думает.

На линии повисла долгая тишина.

— Ты меня не боишься?

— Нет! Это был не ты! Я все еще хочу этого с тобой! Я тебя не боюсь. Просто возвращайся домой целым и невредимым, ладно? А там разберемся, — я замолчала, снедаемая желанием сей же миг оказаться рядом с ним. — Я жду.