Good Again (СИ)

***

С трудом разомкнув веки, я натолкнулась на самый теплый карий взгляд, какой мне доводилось видеть. Это напомнило мне о глупой печенке, которую отец пел мне в раннем детстве:

Помнишь, как с тобой мы запевали

Ша ла ла ла ла ла ла ла ла ла ла ди да

Вот так, вот так

Ша ла ла ла ла ла ла ла ла ла ла ди да

Лад и да.

Кареглазая девчонка

Порой он подправлял слова, и девчонка становилась то сероглазой, то голубоглазой — в зависимости от того, пел ли он эту песенку мне или…

Я часто заморгала, пытаясь припомнить, что случилось и унять бешено стучащее сердце. На меня озабоченно глядела сверху-вниз Доктор Агулар. Под спину мне подложили мягкую подушку, и я увидела, что я у себя дома.

— Ты в порядке? — спросила она негромко, убирая у меня со лба спутанные пряди волос.

— Думаю, да, — ответила я, хотя шею и грудь саднило так, как будто на меня недавно приземлялся гигантский валун. Я попыталась приподняться, но она зашикала на меня и осторожно уложила обратно.

— Полежи пока. Тебе надо немного отдохнуть.

Она порылась в раскрытом на полу врачебном чемоданчике, и, достав оттуда крохотный фонарик, посветила мне им прямо в глаза. Удовлетворившись тем, что она там увидела, она присела на корточки и настрочила в своем блокноте записку.

— Что со мной произошло? — спросила я сухим и напряженным голосом.

— Ты стала задыхаться и потеряла сознание. Доктор Аврелий только что мне позвонил, чтобы я проверила, как ты, — Доктор Агулар усмехнулась. — Ты крепко его напугала. Вряд ли он скоро такое позабудет, — осторожно присев рядом со мной на диван, она проверила мой пульс. — Он будет счастлив узнать, что сотрясения мозга у тебя все-таки нет.

От моей прежней пылающей ярости теперь остались лишь едва тлеющие угли меланхолии. Я снова медленно впадала в оцепенение, и груз несчастий уже опять невыносимо давил на мои плечи. И хоть я ничего и не делала, но была измотана до крайности, так что могла, казалось мне, проспать теперь неделю. Воспоминание об отце, о его дивном голосе, который пел мне, снова заставило меня разрыдаться. Уткнувшись лицом в подушку, я предалась слезам, пока подушка не намокла почти насквозь. Мне не хотелось, чтобы Доктор Агулар видела, как я страдаю, но и сдерживаться больше не оставалось сил.

— Ох, эй, все нормально… — сказала Доктор Агулар мягко, растирая мне предплечье в том месте, где из-под рукава футболки была видна голая кожа. Потом она взяла другую мою руку и проделала то же самое и с ней, а заодно размяла углубления между пальцев, осторожно разгоняя мне кровь. При иных обстоятельствах подобное прикосновение показалось бы мне нарушением моего личного пространства, но сейчас оно смогло меня успокоить, и уже через несколько минут я пришла в себя и перестала плакать. Когда это случилось, я наконец повернулась к ней, испытывая ужасное смущение.

— Простите, — выдавила я.

— Не стоит, — она улыбнулась, и я впервые ощутила, что за ее внешним спокойствием кроется настоящая буря, которую скрывали внимательный взгляд и симпатичное личико, как будто ощутила внезапный порыв ветра. И это так не вязалось с ее всегдашней сдержанностью, что заставило меня еще раз взглянуть на нее.

— Нелегкое время, Китнисс. Я бываю у стольких людей: у них вроде как простуда, или проблемы с желудком, или бесконечные боли в сердце, кто-то страдает головокружениями и обмороками. Я вижу разные симптомы, но все они вызваны одной и тоже хворью, — она печально покачала головой. — Не извиняйся за то, что больше уже не можешь этого выносить. Все это переживают. Все мы скорбим, и это еще долго будет продолжаться, если вообще когда-нибудь закончится.

— Не выношу одиночества, — прошептала я, словно раскрывая грязный секрет.

Доктор Агулар подняла глаза к потолку и глубоко вдохнула.

— Я тоже его не выношу. В Тринадцатом все время кто-то был поблизости. Там человек никогда не оставался наедине с собой, разве что ночью, и то рядом была семья. Когда же я приехала в Двенадцатый, первое, с чем мне пришлось свыкнуться — подолгу быть одной, — Доктор Агулар одарила меня грустной улыбкой. — Мой сын в Четвертом, помогает его отстраивать. Он ненамного старше тебя. Я понимаю, отчего он выбрал это — мы должны делать то, что считаем нужным, как бы тяжелы ни были наши потери. Это и мне дает силы жить дальше, помогать людям, чтобы они хотя бы немного пришли в себя. После дня такой работы идешь домой уже не такой опустошенной. Ты меня понимаешь?

И вдруг меня пронзила внезапная мысль и я не смогла сдержать вопрос:

— Ваш муж погиб, так?

Доктор кивнула.

— При осаде Ореха. Умер мгновенно, как мне сказали. А меня туда не посылали.

Я вспомнила о Пите, о том, как он пропал на арене, и как я считала его мертвым, когда только попала в тринадцатый, и как это меня убивало.

— Как вы…? — начала я, но осеклась.

— Пережила это? — она сделала глубокий вдох, чтобы сдержать бурю, которая, видно, бушевала где-то в глубине. — Это невозможно пережить. Не сразу. Ты вдруг решаешь радикально все изменить, например, как в моем случае, поехать добровольцев в Дистрикт, в котором — ты точно знаешь — в тебе нуждаются, и попытаться справиться с этим. Я не забыла, но ощущение, что я каждый день чуть-чуть делаю жизнь других людей лучше, помогает справиться с тоской. А как еще. Мы нужны друг другу, — она осторожно опустила мою руку на диван. — Это слишком тяжелое бремя для любого человека, чтобы нести его в одиночку. Так что и не пытайся, — Она улыбнулась, и буря внезапно улеглась, возможно, для того, чтобы снова разбушеваться позже, когда она останется наедине с собой.

— Спасибо, — сказала я искренне.

— Это тебе спасибо за то, что мы смогли поговорить. Теперь мне снова лучше. Я должна позвонить Доктору Аврелию и сообщить, что тебе полегчало. А то он наверняка места себе не находит от беспокойства.

— Я не хотела всего этого, — выпалила я невпопад. Я говорила о Докторе Аврелии. После всей той эмоциональной встряски, которую я перенесла по его милости, я не особенно тепло о нем думала, но следовало признать, что свою работу он все же сделал. Было бы несправедливо на него за это злиться.

Пока врачи говорили между собой по телефону, я теребила жемчужину на своем помолвочном кольце. По крайней мере, Пит был жив. Его здесь не было, но он был жив. И если вдуматься, то некогда это было самым большим, на что я вообще могла надеяться. И вдруг я так сильно по нему затосковала, что у меня даже заломило все тело. Я не могла выносить все это в одиночку. Больше не могла. Но я отбросила опасные мысли, которые роились у меня в голове. Однажды он вернется домой, и мне вовсе не хотелось, чтобы он столкнулся с последствиями моих черных дум.

Я медленно села и посмотрела в окно. День был еще далеко не окончен, и я вдруг стала мысленно составлять длинющий список дел. Не будь Пит сейчас в Капитолии, мы оба были бы с ним заняты по горло. Мы бы занимались садом. Вычищали дом после зимы. Пора было убрать подальше теплую одежду. Еще была пекарня и приют. У меня тут же перехватило дыхание от того, как много всего нужно было сделать. Когда Доктор Агулар складывала свой чемоданчик, ее глаза блеснули.

— Вижу, кое-кому же получше? — сказала она, когда я провожала ее до двери.

Я лишь кивнула.

— Немного, спасибо.

Она не могла скрыть усмешки.

— Только не перестарайся. И позвони мне, если почувствуешь приближение приступа, ладно? Скоро тебе позвонит Доктор Аврелий, а я появлюсь завтра.

— Хорошо, — ответила я, прикрывая за ней дверь и ощущая, как легкие наполнились благоуханным вечерним воздухом. Отправившись на кухню, я выудила из морозилки кусок мяса, положила его размораживаться в миску с водой, сама же вернулась к телефону и набрала номер Эффи.

— Привет. Я тут затеяла мясное рагу. Что ты собиралась делать сегодня вечером?

***

Голос Пита в телефонной трубке, теплый и выразительный, рассказывал мне сказку. Он брал книги в больничной библиотеке, чтобы скоротать время по вечерам, и я умолила его почитать мне вслух. Тем более что самой мне нынче не хватало усидчивости, чтобы с головой погрузиться в чтение. Со временем это превратилось у нас в ежевечерний ритуал, он уже много чего успел мне прочесть. Звук его голоса успокаивал. Лежа на его подушке, я вся обращалась в слух, а он душевно и четко выговаривал каждое слово, каждое предложение.