Good Again (СИ)

Нет, на озеро мне было никак нельзя. Поэтому в качестве спасения от одиночества, лекарства против его отсутствия, мне оставалась одна лишь охота. Я вернулась к тому, от чего ушла, и мне было едва ли не хуже, чем когда-то, в самом начале пути. Стоило мне услышать телефонный звонок, и вся моя наносная решимость трескалась и облезала, как обгоревшая кожа, и я бросалась снять трубку, если уже не сидела возле телефона, изнывая от тоски по нему. Потому что он был мне нужен. И пытаться быть равнодушной к Питу было все равно, что пытаться больше не дышать. Я могла выдержать это не дольше тридцати секунд. Потом в груди все начинало болезненно гореть, заставляя меня сделать глубокий вдох. У меня не было выбора — и я снова начинала вдыхать и выдыхать, испытывая разом облегчение и безнадежность от своей капитуляции.

***

— Подъем, подъем, подъем, моя дорогая! Время поджимает! — писклявый голосок Эффи прорвался сквозь мою тяжелую дремоту. Я бросила взгляд на часы. Почти девять утра. С его отъезда прошло пять дней. Сегодня воскресенье, день, который мы всегда проводили наедине, подпитывая нашу связь. Когда я ранним утром повесила трубку, на другом конце которой был Пит, я собиралась снова провалиться в сон, и до конца дня не делать вообще ничего — разве что считать парящие в воздухе пылинки.

Проклятая Эффи.

Я слышала, как она перемещается по комнате, открывает окна, чтобы проветрить.

— Оставь меня в покое, — простонала я в подушку.

— Тебе прекрасно известно, что я не могу этого сделать. Ты обещала пойти со мной насобирать растений, я и так тебя пол-утра прождала…

Ее нытье будто царапало мне мозг изнутри.

— Еще и девяти-то нет.

— Ты же жена пекаря…

— Невеста, — поправила я, и от этого слова у меня упало сердце.

— Чистая формальность, — фыркнула она, стаскивая с меня одеяло. Вряд ли она понимала, в какой смертельной опасности находилась в этот момент. — Ты же невеста пекаря. И к девяти утра уже давно должна быть на ногах. Я жду, чтобы ты встанешь и соберешься в течение пятнадцати минут…

— Эффи… — опасно прорычала я.

— Вот только вот без этих «Эффи»! Меня не напугаешь. Мне каждый божий день приходится чуть не силком поднимать тебя с постели, и каждый раз одна и та же история. Сегодня у меня все распланировано, и ты не посмеешь нарушить наши планы своим… разгильдяйством.

Я вскинула голову, оторвав её от подушки.

— Разгильдяйством, Эффи? В самом деле? Ты хуже Доктора Аврелия. Да пошла ты, Эффи. Как тебе это? — она побледнела, но не перестала отбирать у меня одеяло. — Неужто тебе самой не противно вставлять в свою речь всякие словечки прямо из заумного словаря? – продолжая поносить её, я все же села на кровати и принялась тереть лицо, чтобы изгнать остатки сна.

— Вам очень повезло, юная леди, что я очень люблю вас с Питом, потому что с тех пор, как его здесь нет, вы ведете себя просто из рук вон плохо. Ты даже в пекарню наведывалась с тех пор всего два раза, и когда была там, отличилась полнейшим разгильдяйством, — я только хрюкнула в ответ. — Я тоже могла бы ругаться как биндюжник, но я ведь леди, и могу выразить свою мысль, не будучи вульгарной.

— Начхать, — пробормотала я, обхватив себя руками, чтобы сдержать дрожь. На мне была одна из футболок Пита и его же боксеры, и, хотя их прикосновение меня и успокаивало, тонкая ткань недостаточно согревала в такое холодное утро. И все-таки я не могла удержаться от того, чтобы их не надеть — вещи благоухали им, и в этом запахе я нуждалась больше, чем в тепле. Потянувшись, я потопала в ванную.

— Господи, Китнисс! Где у тебя постельное белье? Это давно пора сменить! — запричитала она, встряхивая простыни.

Услышав это, я тут же скакнула назад, выдергивая уголок у нее из рук.

— Я велела Сэй их не трогать, — прошипела я зловеще. Каждая моя мышца напряглась, как будто мне светила реальная, физическая схватка. Я была готова бить и крушить, и внезапная мысль о том, чтобы устроить разгром в спальне, доставила мне постыдную радость.

— Но… — выдавила Эффи растерянно, а потом вдруг все поняла. Окинув взглядом мои футболку и белье не по размеру, она снова уставилась на кровать. И лицо ее мгновенно смягчилось, голубые глаза, обратившись ко мне, подернулись поволокой. Нежно забрав у меня из рук краешек простыни, она стала обращаться с ней так бережно, как будто та могла внезапно рассыпаться. — Конечно. И о чем я думала? — сказала она будто бы себе самой, расправляя простыни с явно чрезмерной осторожностью. — Иди умойся, а я застелю постель. Согласна? — попыталась она меня утихомирить. От перемены в ней и мой гнев тоже утих, и я вдруг потеряла ориентацию в пространстве. Просто тупо стояла и смотрела на нее, ничего не говоря. - Иди. Обещаю, что я не буду их менять. Пойдет?

В итоге я кивнула. Не знаю, что со мной случилось, но я вдруг ощутила себя потерянной. Пошла в ванную и закрыла дверь, и, хотя знала, что собираюсь сделать, вдруг забыла в каком порядке нужно совершать все эти действия. Грядущий день представлялся мне бесконечным пустым пространством, которое отчего-то нужно было заполнять делами, и каждое из них казалось мне ужасно бесполезным. Хотелось только валяться в кровати: и оттого, что там я могла укрыться там от мира, в котором он физически больше не присутствовал, а также оттого, что я могла ощутить его там. Укрывшись одеялом с головой, вслушиваясь в его голос в трубке и вдыхая его запах, мне удавалось поддерживать иллюзию, что он все еще здесь, со мной. Неудивительно, что мир за пределами спальни казался мне не столь уж привлекательным.

Как и во все предыдущие дни по утрам, мне все-таки удалось через силу привести себя в порядок. Это было утомительно: взять из стаканчика щетку, включить воду, смочить щетину, выдавить на нее зубную пасту — в голове звучал длинный унылый список того, что нужно сделать, чтобы вконец не сбрендить. Я опасалась, что если отступлю от него, то просто куда-то уплыву, растворюсь в воздухе. Ничто больше не имело значения, и я лишь следовала завету Доктора Аврелия: «притворяйся, пока это не станет правдой»**.

Когда я умылась и оделась, хотя и не так быстро, как требовала Эффи, внизу меня уже ждали чашка горячего чаю и блюдце с печеньями. От вида этих печений у меня свело живот, ведь Эффи скорее всего взяла их из металлической коробки, куда их, заботливо украсив вручную, положил Пит. Больше всего мне хотелось швырнуть эти печенья на пол, но вместо этого я уселась и принялась вертеть в пальцах одно из них, потерянно пялясь в окно. Эффи незаметно — как она думала — за мною наблюдала поверх газеты, которую она якобы читала. Когда же я наконец раскрошила изящное печенье по краям, она отложила газету и взяла меня за руку.

— Ты тощая, как щепка. Хочешь еще чего-нибудь? Хлеба? Сыра? Яичницу? Ты меня очень беспокоишь.

Мой взгляд с прозрачного весеннего неба перескочил на ее озабоченное лицо.

— Я не особо голодна, — внезапно встав, чтобы прервать дальнейшую дискуссию на тему еды, я вернула так и нетронутые мной печенья обратно в оловянную коробку и быстро прибрала посуду со стола, прежде чем схватить свою охотничью сумку и направиться на выход. Мне вовсе не хотелось обсуждать, что еда на данный момент не вызывала у меня ничего, кроме отвращения — и что вообще жизнь сама по себе на данный момент казалась мне слишком обременительной. Не говоря больше ни слова, Эффи последовала за мной к ограде.

***

Эффи оказалась гораздо более привычна к лесу, чем я могла предполагать. И оделась подобающе: в обтягивающие брюки, сапоги и не слишком длинный свитер, на случай, если вдруг похолодает. Волосы были у нее собраны на затылке в аккуратный хвост, гладкий и тщательно расчесанный, не то что моя жалкая коса, из которой тут и там волосы выбивались клочьями. С собой она прихватила кожаную сумку со специальным вкладышем — как раз чтобы собирать травы. И даже если запиналась о какой-нибудь корень, не хныкала. Будь у меня настроение получше, я бы непременно впечатлилась. В том числе тем, что даже после быстрой ходьбы и атаки низко висящих веток, ее волосы остались все так же идеальны. Но я не стала ничего комментировать, потому что по правде говоря сейчас мне на все на свете было наплевать.