Good Again (СИ)

***Сказки братьев Гримм — полагаю, мало кто из здесь присутствующих не читал в детстве обработанный братьями сборник немецкого народного фольклора. Кстати, в сравнении с первоисточниками, братья здорово «подчистили» страшные моменты в повествовании, и тем же самым, смягчением жесткого контента, занимались и сказочники вроде Шарля Перро, да и того же Пушкина. На всякий случай ссылка: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D0%BA%D0%B8_%D0%B1%D1%80%D0%B0%D1%82%D1%8 °C%D0%B5%D0%B2_%D0%93%D1%80%D0%B8%D0%BC%D0%BC

****Диссоциативные расстройства (лат. dissociare «отделяться от общности») — группа психических расстройств, характеризующихся изменениями или нарушениями ряда психических функций — сознания, памяти, чувства личностной идентичности, осознания непрерывности собственной идентичности. Обычно эти функции интегрированы в психике, но когда происходит диссоциация, некоторые из них отделяются от потока сознания и становятся в известной мере независимы. Так, может утрачиваться личностная идентичность и возникать новая, как это происходит в состояниях фуги или множественной личности, либо могут стать недоступными для сознания отдельные воспоминания, как в случаях психогенной амнезии. Подробнее на: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B8%D1%81%D1%81%D0%BE%D1%86%D0%B8%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%BD%D1%8B%D0%B5_%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%81%D1%82%D1%80%D0%BE%D0%B9%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B0

*****Копинг-механизмы (механизмы совладания) (от англ. coping — совладание) — свойственные индивиду изначально или приобретенные им в ходе психотерапии методы овладения трудными ситуациями и проблемами, такими, в частности, как собственное заболевание. Подробнее, здесь: http://vocabulary.ru/dictionary/978/word/koping-mehanizmy

========== Глава 41: И так я выстояла ==========

Любимый, мы уже все это проходили:

Бесконечные признания, взлеты и падения,

Хрупкие, словно дитя…

В последнее время мне жаль только,

Что я не могу больше улыбаться..

Но я гордо переношу все невзгоды,

И не важно, как трудно прятать боль.

Знал ли ты, что это я дала тебе время?

Знал ли ты, что я видела тебя насквозь?

Что я играла свою роль?

Я, должно быть, дала это понять с самого начала…

из песни My Love (Любимый) Селин Дион*

Не стоило спрашивать меня о том, как я поживаю — сейчас для меня это был самый неудачный вопрос из всех возможных. Мне нужно было секунд десять думать и отфильтровывать в создании все темные, опустошающие, полные ночных кошмаров ощущения, чтобы люди услышали то, что хотели бы слышать. Уверена, никто не хотел бы знать правду, возможно, кроме Сальной Сэй и временами Эффи. Но если кому-то хотелось узнать, как я себя чувствую, ему не стоило тратить времени на расспросы. Все знавшие меня уже по моему внешнему виду понимали, что я пережила в первые дни после отъезда Пита в Капитолий. Не нужно было спрашивать, чтобы понять, что я балансирую на грани, будто подвешена на тонкой ниточке, и что любая мелочь в череде повседневности может эту нить вдруг разорвать, и тогда я рухну и разлечусь на такие мелкие осколки, что уже никто и никогда не сможет меня собрать обратно.

Людям хотелось слышать, что со мной все в порядке. Все хорошо, спасибо. Он вернется. Поехал в Капитолий по делам государственной важности – ну, вы же знаете, как это бывает.

Людям не хотелось бы услышать, что я практически не сплю с тех пор, как Пит уехал. Что я отправляюсь в постель всегда вместе с его маленькой фотографией, сделанной на пропуск прошлым летом, когда мы были слепы от нашей расцветающей любви. И что мы спим, не расставаясь всю ночь с телефонной трубкой, на том конце которой слышно знакомое дыхание. Все оттого, что он, возможно, чувствует себя так же потерянно без меня, как и я без него. Людям не следовало знать, что я не вставала с постели в те первые беспросветные дни после его отъезда, и поднялась, лишь когда он взял с меня обещание хотя бы попытаться — ради него — взять себя в руки. Что Сальная Сэй снова стала приходить ко мне и готовить. Что Эффи в эту первую неделю удалось загнать меня в ванную и заставить переодеться в чистое только бесконечно понукая и упрашивая. Что ей пришлось еще не одну неделю ходить за мною по пятам, пока мое состояние не стабилизировалось, и я не научилась жить с этой тупой, ноющей пустотой в груди, которую он по себе оставил.

На меня нападали беспросветно мрачные мысли — еще месяц назад я и подумать не могла, что снова могу оказаться в подобном состоянии духа — совсем как по окончании войны, но теперь они уже не спешили улетать прочь. Потери, бесконечные потери. Был ли вообще смысл в том, чтобы бороться за жизнь? Зачем было тратить столько сил, переносить столько страданий, если послевоенная жизнь оказалась порой труднее, чем сами сражения? Зачем любить человека, лелеять и пестовать это чувство, чтобы, когда он будет вырван из твоей жизни, мучиться в тысячу крат сильнее, чем если бы тебе вообще некого было любить?

Я не выбирала любить свою сестру Прим, по крайней мере, не я решала нашу с ней судьбу — она была предначертана звёздами. Я защищала ее, заботилась о ней оттого, что она оказалась в моем сердце как только она появилась на свет. Пит же был моим выбором. И я намеренно позволила чувствам к нему возобладать надо мной. Сама решила строить с ним жизнь. Зависеть от него так, как прежде ни от кого не зависела. Теперь же я понятия не имела, когда он ко мне вернется. И я страдала от неизлечимой сердечной боли, и мне некого было в этом винить никого, кроме себя самой.

Первая ночь наедине с собой стала сюрреалистическим погружением в мир страшных грез и безумия. В перерыве между галлюцинациями и ночными кошмарами я изобретала такие схемы, которых и вообразить было невозможно при свете дня. Прокручивала в голове идею вообще не разговаривать с ним, пока его нет рядом. Склонялась к мысли, что мне нужно научиться скрепя сердце отвыкнуть так сильно от него зависеть — не важно, в Капитолии ли он или в моей постели. Я стану равнодушной. Независимой. Свободной. Кому нужна вся эта любовная дребедень, верно?

В тот самый первый день я пыталась найти способ снова стать бесстрастной. Говорить с ним я все равно не могла: он был пока что в поезде в Капитолий — чем не отличный повод попрактиковаться. И я решила не поддаваться любви, пока эта любовь сама собой не загнется без постоянной подпитки. Решила, что он может со временем стать для меня просто одним из тех людей, кого я знаю. Не больше. Ведь так же все время и происходит, разве нет?

Все это отлично выглядело в теории, пока на следующее утро я не очутилась в кухне и не увидела его любимую деревянную лопатку, которая как часовой стояла в чашке среди других кухонный принадлежностей. Я вытащили на свет божий его все еще перемазанный мукой фартук, который так и не смогла себя заставить отправить в стирку — ведь он хранил неповторимое смешение его ароматов: муки, ванили, дрожжей с ноткой корицы и того чисто мужского запаха, который был присущ ему одному. Я поднесла ткань к носу и глубоко вдохнула. В тот же миг моя решимость не просто пошатнулась, а сразу же растаяла, обратившись в слезы на моих щеках, пока я мчалась назад в кровать. Часы в тот день стали моим главным противником, пока я дожидалась, когда же у меня появятся хоть какие-то новости о нем. Так провалился мой смелый план с корнями вырвать его из сердца.

Также я быстро поняла, что ни за что не пойду на озеро одна. Оставалось лишь сожалеть о том, что я показала Питу это свое тайное убежище, ведь теперь оно было неотделимо от него. Так что больше никаких одиноких вылазок на рыбалку — мне было бы не вынести столько душевной боли. Я бы смотрела на камыши, а видела бы его, сжимающего в руках растение, в честь которого меня назвали: сочные зеленые стебли, разбухшие от воды сизые клубни. В ушах бы у меня звучала его тяжелая поступь, и меня бы скрючило от невыносимого желания снова услышать уверенный сильный стук его сердца, прижавшись щекой к его груди. Я бы ощущала его прохладные после купания руки у себя на поясе, твердую почву, на которой лежала, и солнце у него над головой, когда он накрыл мои губы своими…