Бог видит тебя, даже на последней парте (СИ)

— Или выбирать более подходящие роли: не всем же быть драматическими актрисами, кому-то и Золушку с Красной Шапочкой играть надо, — влез, добивая, мерзкий Рябоконь. — Приглашаю вас на свои подготовительные классы актёрского мастерства, и тренинг внутренней свободы вам тоже не помешает.

— Товарищ Рябоконь, я вовсе не хотела сказать, что вы гей, — в отчаянии выдала я и ужаснулась.

За спиной послышались очередные задушенные смешки.

— Скромнова, спишем это на волнение, но прошу, не усугубляйте своё и без того шаткое положение. Идите и возвращайтесь через год.

— Согласна с Василием Ивановичем, курсы вам необходимы. Вы ведь в этом году их не посещали?

— Нет, — сказала я.

— И напрасно…

Я развернулась и пошла за своей сумочкой, не объяснять же, что у нас денег нет не то что на курсы, а порой и на нормальную еду.

Этот ненавистный конь догнал меня на выходе из здания, нагло взял под руку и утянул в подворотню, навис, как коршун над белым лебедем.

— Настасья Филипповна, не обижайтесь, я не со зла, вы действительно не готовы, ваши письменные ответы — полная чушь. Я уговорил комиссию дать вам шанс показать подготовленную работу, но и тут сказалась ваша неопытность. Приходите на курсы, и я вас подтяну.

— Думаете, будь у меня деньги, я бы в этом году не пришла?! — Я попыталась высвободить руку, но он не отпустил.

— Приходите даром.

— Вот ещё! Я не продаюсь! И меня Натальей зовут!

— Прости, — он отпустил мою руку, — но я настаиваю. Будут деньги — заплатишь, а нет, всё равно жду, иначе совесть мне житья не даст.

— Так вам и надо! Только о себе и думаете! — бросила я ему в лицо и убежала, потому что слёзы уже душили меня, и я сдерживала их из последних сил.

Шла домой пешком, опустив голову, глотая и размазывая слёзы, когда какой-то пацан на роликах сунул мне квадрат рекламного листка с закруглёнными углами. Я автоматически взяла и уже хотела выбросить, но зацепилась взглядом за словосочетание: «Ищешь работу? Ты нужен нам!» И прочла дальше: «Ты молод, весел, раскрепощён и любишь поболтать по телефону, нестандартно и креативно мыслишь? Звони и узнай всё о работе своей мечты! С поминутной мгновенной оплатой! Звонок бесплатный».

«Очередной лохотрон», — подумала я, но сунула приятный на ощупь, плотный, как подставка для кружки, рекламный листок в сумку.

И вот сегодня, после недель мук и раздумий, что для меня важнее: гордость или мечта стать актрисой, я ехала в театральный на первое занятие тренинга внутренней свободы. Денег на него я накопила, но вот отдам я их или нет Василию Ивановичу — большой вопрос. Посмотрим на его поведение…

========== 10. Где же ты, моя любовь? ==========

Сдав куртку в гардероб и получив номерок, как в театре, я пошла искать нужную аудиторию. Та оказалась в самом конце коридора, безлюдного и тихого. Странно, я же не опоздала? Глянула на телефон, что висел на ремешке на шее. Нет, ещё семь минут. Волнуясь, я тихонько приоткрыла дверь и заглянула. Окна были занавешены плотными тёмно-красными шторами, зал тонул во мраке, только на подиуме на столе, застеленном чёрной скатертью, горела низко склонившаяся одинокая настольная лампа. Василий Иванович сидел в вырывавшемся из-под абажура тусклом свете и читал какой-то древний фолиант. Я смотрела на его чётко очерченный профиль, словно выступающий из темноты, и он казался мне сосредоточенным магом-заклинателем или алхимиком древности.

В темноте за его спиной раздался звук колокольчика. Он оглянулся и заметил меня. Застыл с непонятным выражением лица, словно раздумывая, какую эмоцию и реакцию выбрать. Остановился на суровой серьёзности и спросил:

— Скромнова, вы не получили сообщение о переносе занятия на завтра?

Я покачала головой и не стала объяснять, что рабочие симки нам меняют почти каждую неделю, а своей у меня нет. Кому надо, я давала новый номер или звонила сама.

— Заходи, раз пришла, — сказал он, доставая из кармана пиджака, что висел на другом стуле с высокой спинкой позади него, телефон и читая звякнувшую СМС. — Присаживайся, — он указал на стол, — полчаса у нас есть.

— А можно на стул?

— Нет, ты же на тренинг внутренней свободы пришла, так не будем терять времени. Нет, не там! Садись прямо передо мной. Я понял, чего ты хочешь, ещё когда увидел твои глаза в автобусе.

Я, зажимаясь, полезла усаживаться попой на стол, а он даже не отодвинулся, так и сидел почти вплотную, отчего я задевала ногами его колени, и это будоражило кровь. Предательски зашелестела прокладка, я ещё сильнее напряглась и замерла в неудобном положении, скрестив кисти и прикрывая пах. Назад не откинуться — слишком открыто, а спереди он — разглядывает в упор.

— Какая-то ты скованная, Скромнова, а если постельная сцена?

— Перед камерой я смогу, — ответила я, не моргнув глазом.

— Хорошо, — сказал он, откинул чехол телефона и установил тот на стол. — Запись пошла, раздвигай ноги.

— Чего?! — задохнулась я от возмущения, не ожидая такого подвоха.

«А Иваныч начинает мне нравиться», — скабрезно прошелестел в голове Демон.

— Камера есть, актёр, — он изящно провёл рукой, указывая на себя, сверху вниз, — готов, а что же хвастливая актриса, оказалась врунишкой?

«Получила, прынцесса?» — загоготал Демон.

— Вот ещё! — сказала я, откидываясь назад на руки и выставляя грудь, но ноги закинула одну на другую.

«Давай, Натаха, сделай его! Или слабо?»

«Пошёл в жопу, говнюк! — ответила я Демону. — Все вы пошли!»

— Ты тогда в автобусе что-то про Петьку говорила, — сказал Чапаев, опуская руки мне на колени, отчего сердце у меня так и заколотилось. — Как это понимать? Хочешь устроить ролевуху?

«Групповуху! Вот чего она хочет!» — подвывал Демон.

— Я не против, актрисы должны уметь перевоплощаться в мужчин. Но у Петьки для интимной сцены есть только одно отверстие.

«И то, блядь, пробкой заткнуто!» — рыготал сучий потрох.

От его ладоней и длинных пальцев, ритмично сжимавших коленные чашечки, шёл жар, опаляя чувствительную внутреннюю поверхность бёдер, пробирался выше и нырял к промежности, к краям сжимавшейся вокруг пробки растянутой плоти и дальше, внутрь…

Я судорожно выдохнула ртом и словно очнулась от звякнувшего ремня, который он только что расстегнул, а сейчас вёл бегунок молнии вниз. Брюки упали на пол, он переступил, высвобождая ноги. Мятый край белой рубашки закрывал таз, и я не видела того, чего мне так хотелось. Хотелось? Совсем сбрендила, дура? Он же сейчас тебя реально трахнет и снимет это на камеру. Подумала, что потом будет? А если в сеть выложит?

Он тем временем спустил белоснежные облегающие трусы, и большая, блестящая розовая головка с до предела натянутой кожей выглянула между занавесок рубашки, будто говоря: «Ну, здравствуйте, а вот и я». Это какой-то абсурд! Этого не может быть на самом деле! Что происходит?! А его ловкие пальцы уже расстёгивали мои джинсы, тянули вниз, открывая бледную передавленную кожу. Блеснул край скотча.