Игра на двоих (СИ)

После ужина мы перебираемся в гостиную, чтобы посмотреть запись церемонии отбора в других Дистриктах. Соперники наших подопечных не идут ни в какое сравнение с атрибутами прошлого года: такого разнообразия возрастов я не видела уже давно. Особенно мне запоминается пара из Одиннадцатого — крепкий звероподобный парень и маленькая девочка, на вид ровесница Прим. Профи Первого, Второго и Четвертого выглядят так же устрашающе, как и мои покойные противники. Все трибуты кажутся на удивление уверенными в себе, своих силах и шансах на победу. К концу записи лица обоих подопечных становятся мертвенно-бледными, напоминая мне убитых соперников. Хотя расклад гораздо лучше, чем в прошлом году, это не сильно утешает. Ведущие вовсю обсуждают новых трибутов, так же, как и мы, сравнивая их с участниками прошлого сезона. Наконец изображение гаснет. Я оглядываюсь по сторонам: Хеймитч сверлит взглядом висящий на стене телевизор, Эффи недовольно ворчит — ей не понравилось, как она выглядела на сцене, Пит нервно постукивает пальцами по подлокотнику дивана, в глазах Прим стоят слезы.

Бряк отправляет всех спать. Стянув джинсы и майку, заворачиваюсь в тонкое одеяло и растягиваюсь на шелковых простынях. Прошедший день был настолько утомительным, что я моментально засыпаю и просыпаюсь только с первыми лучами солнца. Той ночью меня не беспокоит никто — ни ставшие привычными кошмары, ни Хеймитч. Сквозь сон думаю, что теперь, с появлением в нашей команде новых людей, нам с ментором надо быть намного осторожнее и осмотрительнее, чем раньше. И в то же время меня неотвязно преследует мысль о том, что причина, по которой он не пришел ко мне, — в другом. Однако на рассвете оказывается, что я ошибаюсь. Мое утро начинается не с традиционного крика Эффи «Пора вставать! Нас ждет большой день!», но с тихого стука и скрипа двери. Это сон? Когда я наконец открываю глаза, то вижу, что рядом со мной на постели сидит Хеймитч. С прошлого вечера в нем ничего не изменилось: все те же вытертые джинсы и мятая рубашка. Все те же покрасневшие глаза и виноватая улыбка.

— Прости за вчерашнее.

— Все в порядке, — я мягко усмехаюсь в ответ и, протянув руку, провожу по небритой щеке.

Пока пальцы скользят по его лицу, очерчивая четкий контур губ, мужчина блаженно закрывает глаза и слегка наклоняется ко мне. Вспомнив, что вся одежда так и лежит на полу, а на мне нет ничего, кроме нижнего белья, плотнее заворачиваюсь в одеяло и сажусь на постели. Хеймитч подвигается ближе и обнимает меня за обнаженные плечи. От его осторожных прикосновений кожа моментально вспыхивает огнем. Я прячу лицо у него на груди и закрываю глаза. Ментор крепче прижимает меня к себе. Это неправильно, знаю. Но я в силах отказаться от чувства защищенности, которое посещает меня каждый раз, когда Хеймитч рядом, и чем ближе, тем лучше. Это сильнее нас. И я, и он давно перестали бороться: битва с самим собой проиграна. А может, дело не только в этом. Мы оба бунтари, нас привлекает опасность. Мы нарушаем правила и смеемся в лицо всем тем, кто ждет от нас определенного поведения и пытается навязать общепринятые нормы. Мы бежим прочь из общества, полного запретов. Это не для нас. Мы сами по себе.

Мы приходим в столовую позже всех: даже трибуты уже на ногах. Эффи уничтожает нас взглядом, но не говорит ни слова. Так же молча мы приближаемся к столу и садимся на свободные места. Я внимательно смотрю на девочку, сидящую рядом со мной, словно вижу ее впервые. Она переоделась: вместо широкой юбки и блузки явно с чужого плеча худенькое тело скрыто за светло-голубыми джинсами и белой рубашкой с закатанными рукавами и расстегнутым воротником, обнажающим выступающие ключицы. Пергаментная кожа, сквозь которую просвечивает сетка голубоватых вен. Кажется, если приглядеться, то можно увидеть алую кровь, струящуюся по артериям. Тонкие руки и ноги, хрупкие плечи, заостренное лицо, скрытое завесой пепельных волос. Она выглядит не человеческой девочкой, но невинным ангелом, по ошибке спустившимся с небес в полный грехов земной мир. Когда Эффи принимается учить ее правильным манерам, та немедленно выпрямляется, и я почти уверена, что вот-вот увижу два невесомых белоснежных крыла за ее спиной. Я уговариваю себя перестать уделять ей так много внимания. Я не должна опекать ее. Не должна привязываться. Ее ждет смерть: она погибнет от рук одного из своих соперников. Этому ангелу недолго осталось быть среди людей. Через несколько дней она будет свободна и сможет наконец расправить крылья и улететь обратно, в мир и покой. Ее ждет смерть и свобода. А что ждет меня?

Не переставая задавать самой себе вопросы, ответы на которых мне не получить, я продолжаю наблюдать за растерявшейся девочкой. Как обитательница Шлака она не привыкла к плотному завтраку и разнообразию блюд на столе, а потому теперь не сводит недоуменного взгляда с тарелок, полных еды. Повинуясь внезапному порыву, подвигаю к ней большую чашку с густой, темно-коричневой жидкостью и протягиваю булочку.

— Горячий шоколад. Это вкусно, попробуй.

Та благодарно смотрит на меня, берет кружку и делает осторожный глоток. Я с улыбкой наблюдаю, как ее глаза слегка расширяются от удивления — напиток приходится ей по вкусу. Внезапно странное умиротворение в моей душе сменяется глухим раздражением. Обозлившись на себя за проявленную слабость, беру стакан апельсинового сока и сэндвич и вылезаю из-за стола. Усевшись на подоконник, неторопливо завтракаю, смотрю в окно и стараюсь не замечать удивленно-погрустневший взгляд девочки-ангела и обеспокоенный — Хеймитча.

Пит осторожно расспрашивает мужчину о том, что нас ждет по прибытии в Капитолий. Тот недовольно хмурится, но все же решает удовлетворить его любопытство и, отставив в сторону опустевшую тарелку и налив кофе, рассказывает ему и Прим о встрече со стилистами и подготовке к Большому Параду Трибутов. Объясняет, почему так важно нравиться капитолийской публике. Приказывает во всем слушаться трех человек — себя, меня и стилиста. Эффи недоуменно приподнимает выбеленные брови и готовиться возразить, но тут купе погружается во мрак. Прим испуганно вскрикивает, и слуги моментально включают искусственный свет. Я с отвращением отворачиваюсь от окна. Поезд въезжает в темный туннель, пробитый несколько десятилетий назад в цепи высоких гор, — последнее препятствие на пути в столицу. Не знаю, как Хеймитч, но лично я чувствую себя погребенной заживо под грудой камней. Кажется, будто мы больше никогда не увидим света — настоящего, солнечного света, а не его жалкого подобия, которое ютится в крошечных лампах на потолках и стенах наших домов.

Непонятно как и почему, но Прим снова оказывается рядом со мной. Она так близко, что я слышу ее прерывистое дыхание и чувствую слабый травяной запах, исходящий от ее пушистых волос.

— Что это? — испуганно спрашивает девочка.

— Сейчас увидишь, — я становлюсь ближе к окну и жестом приглашаю ее присоединиться. — Не знаю, понравится ли это тебе или нет, но на первый взгляд выглядит довольно интересно.

Туннель заканчивается, и вагон заливает свет. Я чуть приоткрываю окно и с удовольствием смотрю на голубое небо с редкими белоснежными облаками. Мы мчимся по узком мосту, по обе стороны от которого тянется залив, а вдали уже виднеются небоскребы Капитолия. Как по команде Пит и Прим бросаются в мою сторону и буквально прилипают к стеклу. Я вижу в их глазах восхищение, смешанное со почтительным страхом. Да, ребята, Капитолий умеет впечатлять. Интересно, как скоро вас постигнет жестокое осознание того, что на самом деле представляет собой столица Панема и ее обитатели?

Мы проезжаем еще один, на этот раз освещенный, туннель и прибываем на станцию. На вокзале нас уже ждет толпа из нескольких тысяч человек — репортеры, журналисты, сопроводители, отряды миротворцев и мирные жители — все как один разукрашенные так, что одного взгляда хватает, чтобы ослепнуть. Хеймитч поднимается из-за стола и, встав у нас за спинами, готовится напомнить трибутам произнесенные несколько минут назад советы по завоеванию симпатий зрителей, но, лишь мельком взглянув на девочку и парня, понимает, что это ни к чему. На его губах появляется одобрительная улыбка.