Игра на двоих (СИ)

— Я выполнил твою просьбу?

— Ты про костюмы? Да, спасибо, — я посылаю ему слабую, но полную благодарности улыбку. Это все, на что я сейчас способна. — Черный бы смотрелся на ней ужасно. Она слишком маленькая.

— Кто бы говорил… — с хитрой усмешкой на тонких губах протягивает мужчина.

— Вы с Цинной не раз повторяли, что я особенная, — ухмыляюсь я, повернувшись к нему.

Ментор подходит ближе и проводит кончиками пальцев по моим волосам. Я слегка подаюсь вперед, следуя за его ладонью. Не убирай руку. Мне страшно. Я не знаю, отчего. Я не имею права на страх. Но ты все равно не отпускай меня.

Нас прерывают. Эффи разгоняет всех по спальням: пора отдыхать завтра сложный день. Заглянувшая на балкон Прим желает нам спокойной ночи. Кивнув ей в ответ, разворачиваюсь, чтобы уйти, но мужчина ловит меня за руку и быстрым шепотом спрашивает:

— Я тут подумал… Не хочешь попробовать тренировать ее?

— Попробовать? — насмешливо переспрашиваю я. — Хеймитч, мы не можем «пробовать», у нас не будет второй попытки в случае провала.

— Тренировки с тобой принесли бы ей больше пользы, — упрямо говорит ментор. — Как ты сказала мне год назад, когда просила меня стать твоим тренером? Ты знаешь, что такое Игры, лучше всех остальных. Ты сама пережила их.

— Это неважно. В этих тренировках не будет смысла. Она не может даже взять в руки оружие. Я не раз видела, как старшая сестра пыталась научить ее охотиться.

— Это другое. Она сможет, если ты ее научишь.

— Девочка не воин, Хейм. И необязательно быть бойцом, чтобы победить на Голодных Играх. Я лишь буду тратить ее время, которое она может использовать по-другому, с умом.

— Ты успела неплохо узнать ее за эти несколько дней. А то, что случилось сегодня утром, доказывает что ты лучше всех остальных знаешь, что ей нужно. Обычный тренер не сможет подготовить ее так, как это сделаешь ты.

Я не хочу уступать, я ведь все давно решила. Глубоко вздохнув, я терпеливо, словно маленькому ребенку, объясняю ментору:

— Ей нужно знать, где спрятаться и переночевать и как не замерзнуть и не умереть от голода. А эти элементарные навыки выживания она сможет получить, тренируясь в общем зале. Я ей для этого не так уж и нужна.

Последние слова звучат отстраненно и равнодушно. Мне почти удается убедить себя и своего собеседника в правильности принятого решения не вмешиваться.

Ухожу с балкона. Мне в спину летят слова, которых я страшилась больше всего.

— Ты боишься еще сильнее привязаться к ней.

Останавливаюсь в дверном проеме, но не оборачиваюсь.

— Нет. Я лишь хочу дать нам обеим шанс. Ей — победить. Себе — не сойти с ума. Я ведь учусь у лучших, Хейм.

На следующее утро я заглядываю в столовую, чтобы взять кофе, и, ни говоря ни слова Эффи и Хеймитчу, ухожу в тренировочный зал. В теле чувствуется неприятная слабость, а покрасневшие после бессонной ночи глаза раздражает даже приглушенный свет. Я провожу там весь день, наблюдая с балкона за трибутами. Профи из Первого, Второго и Четвертого не выпускают из рук оружие, умники из Третьего учатся делать ловушки и разводить костры. Более сильные мечут ножи и копья, стреляют из лука и арбалета. Те, кто послабее, осваивают основные принципы выживания и маскировки. Со стороны может показаться, что я не отрываю взгляда от соперников, но на самом деле, на кого бы я ни смотрела, перед глазами все время стоит Примроуз. Она знает, что я наблюдаю за ней. Я знаю, что она делает все с оглядкой на меня. С каждым часом она кажется все слабее, а я все чаще отвожу глаза, когда замечаю на себе ее взгляд. Нет, Цинна, ты не прав. Той истории со счастливым концом не суждено повториться.

========== Глава 33. Один-ноль в пользу Добра ==========

Пять дней, отведенные трибутам на подготовку к Играм, истекают слишком быстро. Стоя на балконе зала для тренировок, я почти слышу как песчинки падают на дно песочных часов. Они совсем крошечные, но звук, с которым эти кусочки времени касаются стеклянного основания, разносится по комнате неожиданно громким и гулким эхом. Двенадцать, двадцать четыре, сорок восемь. Какой глупец решил, что детям хватит ста двадцати часов, чтобы научиться выживать? Простого инстинкта самосохранения здесь явно недостаточно.

На самом деле время идет как обычно медленно для меня и остальных менторов. Не знаю, так ли это происходит у других, но лично я наблюдаю за его бегом, глядя в глаза Примроуз. Чем меньше дней остается до начала Игр, тем скорее взгляд девочки наполняется страхом. Он опутывает ее своей сетью, словно паук — пойманную добычу. Наши комнаты находятся рядом и почти каждую ночь, проходя мимо спальни Прим, я слышу, как она плачет. Негромко, без криков и завываний, без истерического смеха. Так жалобно скулит проголодавшийся волчонок. Так умеют плакать только дети. И каждый раз я прохожу мимо, прячусь в своей комнате и плотно закрываю дверь. Я знаю, что это неправильно. Я знаю, что должна что-то сделать. Но я не могу. Делая вид, что не замечаю уничтожающих взглядов Эффи, я стараюсь проводить с трибутами как можно меньше времени. Не появляюсь по вечерам в гостиной, когда там собирается вся команда, чтобы обсудить прошедший день. Заказываю еду прямо в номер, заглядывая в общую столовую, только убедившись, что Пит и Примроуз на тренировке. Избегаю разговоров и оставляю вопросы без ответа.

Я стараюсь думать, что без меня, ей будет легче. На первый взгляд мы с ней похожи — не внешне, но так, как нас видят зрители. Однако им не видно, что Прим и есть та маленькая девочка, которой в свое время казалась я. Мне известна разница и я не хочу, чтобы она увидела пропасть, разделяющую нас. Я хочу, чтобы она верила. Но, судя по заплаканным глазам девочки, у меня не получится убедить ее в этом одним своим отсутствием на законном месте рядом с ней. Юная мисс Эвердин, конечно, не понимает моих мотивов, а потому я часто ловлю ее обиженный взгляд, когда, не проронив ни слова, прохожу мимо накрытого к ужину стола и скрываюсь в своей спальне. Со временем страх в ее глазах уступает место вопросам. Один из них я уже знаю. Тот самый, что девочка задала мне в поезде, — о смерти. Я помню, как растерялась, когда услышала его. А сейчас даже интересно, о чем еще она спросила бы меня, будь у нас возможность поговорить. Но я не даю ей подобного шанса.

Вместо этого я провожу долгие часы в мастерской Цинны, обсуждая образы наших подопечных для интервью. Стилист работает днем и ночью, и я чувствую себя неловко за то, что не делаю для трибутов и части того, что делает он. «Ты и не должна», — как-то говорит парень. — «Твое время придет чуть позже». И, потупив взгляд, добавляет: «Я делаю это только потому, что не могу уснуть. Ты ведь тоже не спишь ночами… »

Смутившись, отворачиваюсь от рабочего стола стилиста и невидящим взглядом смотрю в окно. Не сплю. По губам пробегает горькая усмешка. Уснешь тут. По ночам ко мне приходит Хеймитч. Но это не то, о чем мог подумать любой, кто прочитает эти строки, или о чем, судя по всему, думает сам Цинна, видимо, слыша наши голоса и редкий смех. Мы сидим в креслах у приоткрытого окна, пьем кофе и разговариваем до самого рассвета. И, знаете, таких слов, как «Голодные Игры», «Арена», «победа» и «смерть» в наших полуночных разговорах нет. Мы говорим о другом. Об истории, о времени, о доме, о семьях, о самих себе. Иногда я признаюсь в преследующем меня чувстве вины. Иногда ментор признается в неослабевающем страхе. Уже под утро, когда действие кофеина прекращается, я забираюсь в кровать и жду, когда Хеймитч ляжет рядом и крепко обнимет меня. Мы прижимаемся друг к другу и только тогда нам обоим хватает смелости, чтобы закрыть глаза.