Игра на двоих (СИ)

Питер слегка высовывается в окно и, ни на секунду не переставая улыбаться во все тридцать два белоснежных зуба, машет рукой всем собравшимся. Прим, взглянув на него, на меня и на людей, стоящих на станции, присоединяется к будущему сопернику. В ее глазах читается страх и смущение, но губы растягиваются в приветливой улыбке. Прижав сжатые в кулачки руки к груди, она с любопытством разглядывает пеструю, словно радуга, толпу. Пит наклоняется и шепчет ей на ухо два коротких слова: «Не бойся». Девочка кивает и тоже поднимает руку в приветственном жесте.

То, что я вижу, глядя на своих подопечных, настораживает меня и в то же время заставляет задуматься о том, в каком свете будет лучше представить их публике. Но волнение растет и мысли пролетают мимо. Они не такие, как их соперники, и мне пока не совсем понятно, хорошо это или плохо. Их улыбки и смех слишком искренние для Капитолия. Все, кто хотя бы немного знает настоящие правила Голодных Игр, ждут, когда трибуты наденут маски, призванные скрыть подлинные чувства человека, отправляющегося на Арену, навстречу Смерти. Но ни Питу, ни Примроуз не нужно притворяться: они в самом деле испытывают все те эмоции, тень которых я вижу на их побледневших лицах. Это как насмешка — их первый вызов, брошенный зачерствевшему капитолийскому обществу, подобно тому, как это делаем мы с Хеймитчем. Они тоже смеются в лицо предрассудкам. Только в их смехе не слышно тонких, едва уловимых нот горечи и разочарования. Пока не слышно.

========== Глава 32. Истории не повторяются ==========

Один за другим мы покидаем вагон. Примроуз и Пит идут впереди, мы с Хеймитчем и Эффи следуем за ними. Пронзительные крики толпы просачиваются сквозь стены вагона, обитые тонкими листами железа и заглушают даже звонкий стук головокружительно-высоких и угрожающе-острых каблуков Бряк. Я спешу к выходу, не оборачиваясь: мне ведь известно, что за единственным мимолетным взглядом последуют долгие часы щемяще-тоскливой боли в груди и жгучее желание вернуться в родной Дистрикт, в родной лес, в Деревню Победителей, в мир и покой. Ворвавшийся сквозь приоткрытое окно порыв ветра приносит новые запахи. Они сладко-пряные, густые и липкие, словно утренний туман поздней осенью. Но, в отличие от свежего аромата серой дымки, здесь я чувствую лишь горечь. Зябко передернув плечами, прикрываю глаза и почти на ощупь направляюсь к выходу. Я больше не одна. Рядом со мной идут еще два человека, которые, судя по их притихшему виду, так же страстно жаждут вернуться домой. Сейчас это кажется невозможным, но мы должны сделать все, чтобы помочь хотя бы одному из них осуществить свое желание.

Чувствую, как на плечо ложится рука Хеймитча. Ах да, вот и еще один пленник Капитолия и Голодных Игр. От его прикосновения сердце успокаивается и на несколько секунд замедляет свой бег. Однако стоит нам выйти на платформу, и оно снова несется в бешеном ритме, словно готовясь выпрыгнуть из груди. Приветливо улыбнувшись, мы дружно поднимаем руки и долго машем собравшимся. Тут и там мелькают вспышки камер, слышатся приветственные крики и одобрительный свист. Прим оборачивается и одаривает меня вопросительным взглядом. Я вижу, как трудно ей находиться в самом центре внимания незнакомых людей, несмотря на всю ее наивную открытость этому миру. Мне остается лишь ободряюще кивнуть. Хеймитч слегка подается вперед и, наклонившись к Питу, что-то тихо говорит ему на ухо. Тот понимающе кивает и покровительственным жестом обнимает за плечи свою юную напарницу. Я с сомнением смотрю на Эбернети, но тот лишь усмехается краями губ и незаметно подмигивает. Кажется, у одного из менторов уже есть план.

Час спустя мы прибываем в Центр Подготовки. В просторном холле трибутов уже дожидаются помощники стилистов и, не успеваем мы войти в зал, как Прим и Пита уводят в подсобные помещения — «смывать серость Двенадцатого», как любит выражаться Эффи. Меня, Хеймитча и Бряк провожают в небольшие, просто обставленные гостиные: по традиции, пока команда подготовки превращает трибутов в чистые листы, на которых можно творить все, что только заблагорассудится капитолийцам, менторы встречаются со стилистами, чтобы обсудить образ, в котором их подопечные предстанут на Большом Параде перед многотысячной публикой.

Комната, в которой мы ожидаем появления Цинны и Порции, не в силах поразить воображение своими размерами, однако приятно удивляет по-домашнему уютным стилем. Ни резких линий и цветовых контрастов, ни стеклянных стен и изогнутой в самых немыслимых позах мебели — только привычные чуть шершавые деревянные поверхности и мягкая ткань обивки дивана.

— Надо же, мой любимый трибут стал ментором! — звуки голоса друга звучат для меня ничуть не хуже мелодии, сыгранной Хеймитчем на старом, чуть дребезжащем рояле.

Губы сами собой растягиваются в широкой улыбке; Цинна белоснежно улыбается в ответ и, подойдя ближе, заключает меня в крепкие, но бережные объятия.

— Рад тебя видеть, Генриетта.

— Взаимно, Цинна, — я ласково треплю его по отросшим волосам и чувствую, как в груди появляется знакомое ощущение теплоты и спокойствия.

Еще один верный друг и защитник рядом. Наши объятия слегка затягивается: я уже слышу деликатно покашливание Порции и тихое ворчание Хеймитча за спиной. Оставив напоследок легкий поцелуй на моей щеке и удостоившись за это подозрительно-ревнивого взгляда ментора, Цинна наконец отстраняется. Я здороваюсь с Порцией, после чего мы рассаживаемся вокруг низкого деревянного столика и приступаем к исполнению наших прямых обязанностей.

— Уже видел свою подопечную? — с любопытством спрашиваю я.

— Да, — чуть помедлив, отвечает стилист, — я смотрел запись церемонии Жатвы.

И, немного помолчав, добавляет, не сводя с меня испытующего взгляда:

— Кажется, история повторяется…

— Нет, Цинна, — я резко обрываю парня, не позволив его словам посеять зерно надежды. — Она не такая, какой была я. На этот раз все будет по-другому.

В глазах стилиста мелькает тень.

— Жалеть нужно не меня, а Примроуз, — холодно и сухо отвечаю я на так и не заданный, но витающий в воздухе вопрос.

И мы возвращаемся к работе.

Следующая пара часов, за которую Флавий, Вения и Октавия, наверное, успели снять с моей подопечной несколько слоев кожи, пытаясь отмыть ее от угольной пыли, проходит в обсуждениях и спорах. Ломаются черные карандаши, сминаются белые листы бумаги. На самом деле Цинна уже давно подготовил несколько эскизов, но, взглянув на них, я лишь задумчиво пожимаю плечами. Недоуменно — обиженный взгляд стилиста. Судорожный вздох Порции. Недовольство на лице Эффи. Ну да, я же позволила себе усомниться в гениальности нашего гения. Переглянувшись с Хеймитчем, незаметно для остальных закатываю глаза и обреченно выдыхаю. Какие же они чувствительные, эти капитолийцы.

Еще полчаса уходит на то, чтобы убедить Цинну, что его видение и вкус как никогда безупречны. Дело совсем не в образе, который он выбрал для трибутов Дистрикта-12. Дело в том, как этот образ будет смотреться на одном из них.

— Публика заметит и запомнит Прим, как это произошло год назад с тобой, — убеждает меня стилист. — Это не обычная серая роба, в которой все кажутся на одно лицо!

— Лучше подумай, кем она предстанет перед зрителями и спонсорами, — упрямо возражаю я. — И что те о ней подумают!

— О чем ты? — непонимающе моргает парень. — Сейчас нам всего лишь нужно, чтобы она произвела впечатление. Это первая встреча трибутов с Капитолием…

— …и она слишком важна для их будущего, чтобы обращать внимание лишь на внешность!

Я начинаю злиться. Почему он не понимает таких простых вещей? Почему не может взглянуть на проблему чуть глубже, не так поверхностно? От внезапно накатившего приступа раздражения в глазах темнеет, а мысли путаются и разбегаются в разные стороны. У меня не хватает слов. Я не могу объяснить, что именно имею в виду, потому что не сразу понимаю, почему Цинна не понимает меня. Поднявшись с дивана, молча беру со стола листок с эскизом костюма для Прим и, встав у окна, пристально рассматриваю рисунок, пытаясь представить, как это будет выглядеть в реальности. Цинна сверлит меня непонимающим взглядом. Вдруг мне становится грустно. «Он не знает, что значит быть трибутом, и потому не в силах понять тебя с полуслова», — с горечью думаю я, глядя в темно-карие глаза стилиста. Глубоко вздохнув, я возвращаюсь к команде и протягиваю эскиз Цинне.