Старик и ящер (СИ)

– Благодарю тебя, – искренне сказала она. – Что это за камень?

– То камень лалеит. – В голосе Ормаса послышалась некоторая горделивость. – Весьма редкая вещь.

– Так вот он каков! – воскликнула Эйза. – Прав был отец: ярче солнца сияет. Не обидится ли, что ты нашел его раньше?

– А ты ему не показывай, – рассмеялся Ормас, и Эйза рассмеялась вслед за ним.

– По нраву мне твой подарок, – призналась она. – Отныне, если ты будешь в чем-нибудь испытывать нужду, я дам тебе все, что ни попросишь. Мой дом – твой дом, и все, что здесь находится, принадлежит тебе так же, как и мне.

Растроганный Ормас поднялся из-за стола и поклонился.

– Благодарю тебя, молодая госпожа, век не забуду твоей доброты.

Когда закончили трапезу и разошлись, Эйза велела передать Ормасу наборный пояс с золотыми накладками – в благодарность за браслет. Присутствие гостя ободрило ее дух, но, чем ближе подступала ночь, тем яростнее делалась тревога. Зеркало все еще оставалось в лесу, где уронила его Эйза, и вряд ли опушку можно было счесть надежным местом для укрытия сокровища. Потому, как только луна поднялась над островом, Эйза набросила плащ и выскользнула из дома, не сказавшись слугам. Ей не хотелось, чтобы гость прознал о творящемся на острове колдовстве и с тем утратил бы к ней всякое доверие.

Луна заливала опушку белым светом. Выглядывая место, где уронила зеркало, Эйза заметила в стороне бурелома какое-то шевеление. Между вывороченных стволов промелькнула тень.

– Эй! Эй, это ты? – позвала и не получила ответа.

Она направилась было к бурелому, но наступила на нечто гладкое и холодное и поняла, что разыскала зеркало. Стараясь не глядеть в темную гладь, Эйза завернула волшебную вещицу в полу плаща и собиралась уйти, как вдруг со стороны бурелома послышались возня и писк, словно хищник душил там жертву. Замерев, до боли в глазах всматриваясь в громаду сваленных деревьев, Эйза ждала, когда ночной гость явит себя. Но шло время, сердце отбивало вторую тысячу ударов, на опушке царило полное безмолвие.

Не оборачиваясь, Эйза поспешила вернуться в дом.

Наутро она снова велела накрыть для них с Ормасом стол на террасе. Перед тем, как покинуть спальню, взглянула в зеркало из полированного золота, лежавшее в изголовье кровати. Утомленное лицо все же оставалось красиво, и глаза зверя из отражения – о, теперь Эйза не сомневалась в том, что это именно глаза, – светились тускло и слабо. Ему понадобится много времени, чтобы обрести плоть и явиться в мир, и Эйза не будет ждать его, лежа беззащитной в своей постели. О, зверя встретит лунный клинок, и еще неизвестно, кто выйдет живым из их схватки. В этом относительно неплохом расположении духа Эйза вышла к Ормасу. Завидев ее, купец тут же встал и поклонился, она ответила таким же поклоном и лучезарной улыбкой.

– Доброго дня тебе, Ормас. Как спалось, все ли было спокойно, всем ли ты доволен?

Купец заверил ее, что в этом доме его все устраивает, и некоторое время ели в полном молчании. Затем, желая ободрить гостя, Эйза сообщила:

– Радб сказала, слуги нашли две бочки с серебряными обручами. Твои ли?

– Мои, спасибо, молодая госпожа, я уж не чаял вернуть свой товар, – отозвался Ормас, но непохоже было, что он рад.

– В чем дело? – спросила чуткая Эйза. – Мы не нашли все, но скоро разыщем, и потери твои не будут стоить даже меры пшеницы.

– Дело не в том, – покачал головой Ормас. Некоторое время на его лице можно было наблюдать борьбу двух противоположных стремлений, затем он сказал: – Пойдем, госпожа, я покажу тебе.

Они покинули террасу и направились в гостевой покой. Сперва Эйза не понимала, что такого особенного хочет показать ей Ормас: все в помещении было на своих местах. Купец подошел к накрытому шерстяным покрывалом сундуку и сдернул ткань. Оказалось, у сундука не было крышки – лишь три доски, приколоченные поперек, с широкими отверстиями между ними. Когда Ормас снял покрывало, из сундука раздалось ворчание, заставившее Эйзу содрогнуться. На миг ей показалось, что Ормас поймал и заточил в сундук зверя из зеркала, но это было полной бессмыслицей. Наклонившись, Эйза взглянула на содержимое сундука и побледнела. Там лежали три маленьких уродца, похожие на тех, что преследовали ее во сне. Все трое были покрыты бурой кровью с ног до головы, их бесчисленные раны испускали невыносимое зловоние. Двое не шевелились – очевидно, они были мертвы. Третий вяло ворочался на телах товарищей, но ясно было, что дни его сочтены. Воцарившееся молчание нарушил Ормас:

– Прошлым вечером я пошел в лес, думал присмотреть деревья, что подойдут для моего корабля. Я так увлекся, что задержался до темноты, тогда и нашел этих малышей. Я знаю этих тварей, молодая госпожа, они рождаются в сырых и темных местах, в оврагах и пещерах, но превосходно чувствуют себя даже на самом жарком солнцепеке. Они ловки как обезьяны и голодны как волки, а кроме того обладают неизмеримой силой. Мало найдется существ, способных ранить такую тварь, не говоря уж о том, чтобы убить ее. Когда я вспомнил об этом, то спросил себя: кто на острове мог растерзать эту троицу, и решил, что это был зверь, живущий в отражениях предметов, ибо здесь лишь у него хватило бы сил уйти от них живым. Разуверь меня, если я неправ.

Он замолчал, и Эйза понимала, что купец хочет услышать опровержение собственных слов. Но вместо этого она сказала:

– Ты во всем прав, милый Ормас. Когда отец отбыл на материк, я открыла покой за тремя засовами красного железа. Там ничего не было, только шкатулка с зеркалом и надписи на стенах, я быстро забыла о нем. Но вскоре меня стало преследовать существо из ночных кошмаров. Я пыталась скрыться и перехитрить его, но оно настигало меня, где бы я ни пряталась. Мы пытались поймать его, но все без толку, я даже не сумела его разглядеть. Оно сильно как тысяча быков и быстро как тысяча кобр. До сей поры мне казалось, что оно живет лишь в отражении и явь пропускает его в себя лишь отчасти. Но вот я вижу израненных обитателей пещер, и в моем сне зверь из зеркала сражался с ними. Эти трое – не первые его жертвы и не последние, ибо мой преследователь не отступится и не оставит меня в покое, пока я жива.

Снова замолчали. Наконец, Ормас проговорил:

– Тяжела твоя беда, госпожа, но не верю, что непоправима. Ты меня спасла и приютила, и я постараюсь помочь тебе. Ходила ли ты в лабиринт на западном берегу?

– На берегу была, – подтвердила Эйза, – но в лабиринт не ступала. Отец не велел приближаться к нему – лабиринт похуже зверя будет.

– Будет, – согласился Ормас. – Но, в отличие от зверя, у него к твоему батюшке есть долг, закрепленный клятвой. Твой отец рассказывал мне о нем, когда тебя еще не было на свете. Стоял этот лабиринт на материке – не то в Лурде, не то в Герне, плохо помню. Кто его выстроил – уж доподлинно не узнать, может, боги, но, когда первые люди поселились в этих местах, лабиринт уже был построен. Никто не выходил из него живым. Люди быстро прониклись к нему почтением, приносили кровавые жертвы, отдавали захваченных врагов. По всему югу материка лабиринт обрел зловещую славу, а слава – стрела о двух наконечниках. То ли Небесному Отцу не по нраву пришлась его жестокость, то ли небесная матушка осерчала, что кровавые дары достаются не ей, только обрушились на лабиринт молнии, громы и ветры. Как ни крепок был заколдованный камень, а все же медленно разрушался под яростью небес. Случилось твоему отцу бывать в тех местах, увидел он лабиринт, да и пожалел. Он вообще жалостливый мужик, жалостливый и добродушный. Я уж не знаю, как, но выкопал он его и перенес к себе на остров. Здесь нет людей, и даров никто не приносит, вот и владыки неба не трогают лабиринт. С тех пор он поклялся твоему отцу, что станет служить ему. Думаю, и тебе не откажет.

– Что же мне делать?

– Я слышал, твой отец – единственный, кто может войти в лабиринт и выйти. Полагаю, и ты сможешь, ведь в тебе его кровь. Войди и брось зеркало – пусть зверь выберется и пойдет следом. Уверяю тебя, если я хоть немного знаю это сооружение, он не дойдет. А чтобы лабиринт точно исполнил просьбу, принесем ему кровавый дар, как в старину.