Старик и ящер (СИ)

Дабы успокоить свои сомнения, Эйза выпросила у Атры зеркало обратно.

– Иди со мной и возьми еще трех прислужниц. Мы отправимся к сосновому бору, что лежит у кровавого водопада, именно он являлся мне в видениях, и я знаю, что зверь обитает там.

Ночью отправились. Атра и трое ее сестер кольцом окружили Эйзу, сама она, идя между ними, пятилась спиной к лесу, разглядывая его в зеркале. Ибо тварь должна была показаться лишь в отражении, недостаточно сильная, дабы войти в явь. В окружении прислужниц, с кинжалом в руке, Эйза чувствовала себя спокойнее и потому говорила громко:

– Вот она я, зверь, живущий во тьме! Или ты думал, я не узнаю лес, где ты мне явился! Встань предо мною, и, клянусь отцом моим, островным богом, я не причиню тебе вреда!

Только сказала – в зеркале зажглись два желтых огонька. Нынче они были не по правую руку от нее, а вверху, словно животное взобралось на вершину бурелома, оставленного тут давнишней бурей. Теперь огоньки горели так четко, словно и вправду существовали в яви, и Эйза, не удержавшись, обернулась.

Зверь был там. Он стоял на поваленных деревьях, взирая на Эйзу сверху вниз, и, будь ночь хоть немного светлее, ей удалось бы разглядеть его очертания.

– Держите его! – закричала Эйза, указывая на вершину бурелома.

Тотчас Атра обернулась львицей, а ее сестры – волчицами. В один прыжок достигнув сваленных стволов, четыре хищницы бросились на зверя, застывшего наверху. Спасаясь от погони, тварь спрыгнула на землю и помчалась прочь. Прислужницы Эйзы устремились следом, но их госпожа уже не видела, что происходит. Звери скрылись за стеной бурелома, и только звуки яростной гонки могли поведать о них. Эйза осталась одна на опушке леса с бесполезным теперь зеркалом в руке.

Некоторое время она стояла неподвижно, прислушиваясь к погоне: визг и рычание преследователей, треск ветвей, попавших под лапы, громкий вой – и вот все стихло.

У ближайшей сосны зажглись два золотых огонька. Эйза вздрогнула. Пальцы ее ослабли, и зеркало с тихим стуком упало на землю. Тварь, очевидно, оторвалась от погони и вернулась, и Эйза ждала с замиранием сердца, когда зверь бросится на нее.

Казалось, прошло полночи, пока они молча смотрели друг на друга, затем златоглазое животное отвернулось и исчезло между деревьями.

Прислужницы вернулись ни с чем, и вновь, умываясь, Эйза видела злосчастные огоньки. Только теперь ей стало казаться, будто не одни глаза, но очертания звериной морды видятся ей в воде. Животное, кем бы ни было, становилось все плотнее, все больше входило в мир, куда позвали его Эйза да ее неосторожность. Кто знает, успеет ли отец спасти ее до того, как однажды ночью чудище окрепнет, выйдет из зеркала и перегрызет ей горло. Потому через несколько дней после встречи в лесу, в голове Эйзы родился новый замысел.

Всю ночь до того над островом ярилась буря. После полудня налетели тучи, завыл ветер, зашумел океан. Слышно было, как бьются волны о прибрежные скалы, с какой яростью набегают на отмель. К вечеру разразился свирепый шторм, но Эйзе не было до него дела. Она сидела у окна, вперив застывший взгляд в стену дождя, и размышляла о незавидной своей судьбе и о том, как вернуть прежние беззаботные времена. Сон сморил ее глубокой ночью, а к утру мысль о спасении сделалась ясна как небо в солнечный день.

Выйдя на широкое поле перед домом, она запрокинула голову к небу и закричала:

– Господин мой крылатый, золотой змей, вот она я и никуда от тебя не денусь. Приди и слушай, что я тебе скажу!

Сердце не отбило и сотни ударов, как в небе появилась золотистая тень. С земли ящер походил на чудовищную птицу, и, не знай Эйза, что он питает к ней самые добрые чувства, испугалась бы, что змей хочет ее сожрать.

– Милый ящер, – сладко заговорила Эйза, не дав поприветствовать ее, – я знаю, что ты не потерял надежды взять меня в жены, и, как всякая невеста, хочу испытать твою силу и смекалку. Вот мое задание: найди Синюю звезду, что лежит на дне океана и избавляет своего обладателя от злых чар. Найди и принеси мне – тогда я буду твоей женой.

– Милая Эйза, – отвечал ящер, – ты получишь Звезду, не успеет смениться луна на небе.

С этими словами он взвился в воздух и полетел на восток, в сторону океанского побережья. Эйза смотрела ему вслед. Она не собиралась обманывать ящера и действительно согласилась бы принадлежать ему, если бы он принес ей волшебный амулет. Сердце ее было свободно, а крылатый змей, даром, что казался свиреп и страшен, готов был пылинки с нее сдувать. Проводив ящера взглядом, Эйза собиралась вернуться в дом, как вдруг увидела Радб, бегущую навстречу.

– Госпожа! – вскричала Радб, остановившись. – Госпожа, на берегу лежит человек!

– Кто лежит? – переспросила Эйза. На острове не бывало людей, и корабли никогда не подходили к его берегам. Кроме одного судна, которое появлялось каждые шесть месяцев, чтобы привезти ткани, украшения, оружие, драгоценные камни и все дары, которыми славится материк. Однако до его прибытия оставалось почти полмесяца, и Эйза не ждала купца раньше, чем вернется отец.

Она сбежала на берег и посмотрела, куда показывала Радб. В прибрежном песке торчал нос ладьи, вырезанный в виде змеиной головы. Вместо глаз у змеи были вставлены два куска янтаря, и не оставалось сомнений, что ладья принадлежит Ормасу. Сам Ормас лежал под невысокой скалой выше по берегу. Волны едва достигали скалы, соленая вода лизала его ноги, в бороде запутались водоросли и щепки. Видимо, Атурови, средняя дочь, помнила старого отцова друга и не стремилась его убить. Опустившись на корточки рядом с купцом, Эйза с усилием подняла его и положила животом себе на колено. Изо рта Ормаса хлынула вода, он закашлялся и яростно заморгал, пытаясь сосредоточить взгляд. Казалось, постепенно до купца дошло, куда занес шторм его корабль, и странная смесь радости и досады появилась на его лице.

– Госпожа Эйза! – воскликнул он и тут же снова закашлялся. – Хвала небесам, что течение вынесло меня на твой берег! Я как раз плыл к твоему отцу, и видела бы ты, какие прекрасные камни я вез для него, о, какие прекрасные камни!

– Батюшка отплыл на материк, тоже ищет там камень – лалеит зовется. Может, и вернулся бы до твоего прибытия, если бы не шторм. Ну, да ты не печалься. Если что прибило к берегу, мои слуги разыщут это. Если твой товар утонул близ острова, сестрица Атурови позволит нырнуть за ним. Если же все, что ты вез, смыло в большой океан, все равно не печалься – госпожа воды и соли в обмен сохранила тебе жизнь. Пойдем, я отведу тебя в дом и приму как дорогого гостя.

Она подхватила Ормаса под локоть, а Радб велела распорядиться, чтобы разыскали содержимое ладьи. Купец шел прихрамывая, но видно было, что он рад чудесному спасению. Его провели в гостевой покой, двое слуг принесли ему воду, сандалии и чистую одежду, а к полудню Эйза пригласила его на террасу, где уже накрыли стол из самых лучших яств, что мог подарить остров.

– Благодарю за гостеприимство, молодая госпожа, – непрестанно повторял Ормас. – Даже твой отец не принимал меня лучше. Как тебе живется без него?

– Нетрудно, – отвечала Эйза. – Остров он оставил старшей сестрице, а мне велено себя блюсти.

– Блюдешь?

– Как видишь, – отвечала Эйза, слабо усмехнувшись.

– Ты бледна, молодая госпожа. Неужто заболела?

– Утомилась. – Эйза почти не солгала. Под вопросительным взглядом Ормаса (как можно утомиться, если у тебя все есть?) пришлось добавить: – Солнца долго не было, тоскую по нему, вот и побледнела.

Некоторое время они молчали, затем Ормас сказал:

– Я был в Лурде, госпожа, в прежнем доме твоей матушки. Оттуда я забрал одну вещицу, отцу твоему не сказался, держал ее при себе, потому не потерял в море. Возьми. – Он вынул из-за пазухи небольшой браслет из круглых камешков и протянул Эйзе. – Когда твоя матушка надевала браслет, неизменно радовалась его красоте, и ты порадуйся, ибо прелестью превосходишь все сокровища мира.

Эйза взяла браслет и принялась рассматривать. Зловещее предчувствие овладело ею: камни были гладкие и по виду походили на чудесный металл, из которого отлили поверхность зеркала, принесшего столько тревог. Эйза боялась глянуть на свое отражение в круглых бусинах: не покажется ли зверь, не зажгутся ли огни его глаз. Но зверь не показывался, а само отражение словно было залито золотым светом.