Старик и ящер (СИ)

В конце концов, Эйза решила, что не случится ничего дурного, если оставить зеркало себе. Она огляделась с тревогой, но покой был пуст. Тогда Эйза закрыла шкатулку, вышла и опустила засовы. Чудища мрачно смотрели со стен, и она поспешила убраться.

Прошло несколько дней, жизнь текла как обычно, и зловещие предостережения вскоре совсем выветрились из памяти. Эйза полюбила новую безделицу, и зеркало изо дня в день все больше доказывало свою колдовскую природу. Когда Эйза смотрела на отражение в покое со шкатулкой, оно казалось ей на диво точным и ярким, но ничуть не странным. Теперь же, когда она принесла чудесный предмет в свою спальню и гляделась в него едва не по десять раз на дню, отражение стало меняться. Поначалу Эйза испугалась, когда поверхность затянулась дымкой и затем отразила вовсе не лицо своей обладательницы. В зеркале, словно в окне, проступили очертания сумрачного леса: черные вершины сосен упирались в стремительно темнеющее небо, с левого края зеркала на лес наползали облака. Эйзе показалось даже, что она слышит свист ветра между стволов, чувствует запах прелой земли и хвойной подстилки. Сверкнула молния, на сосны обрушился частый дождь, и отражение сделалось совсем темным. Забыв о времени, смотрела Эйза на хвойный лес, и, хотя в нем не было решительно ничего любопытного, само чувство творящегося волшебства захватывало ее.

Вскоре сделалось так темно, что даже верхушек сосен не стало видно. Эйзе показалось, что в этой темноте она видит тусклый огонек, словно окно охотничьей избушки зажглось на окраине леса. Некоторое время она неотрывно смотрела на огонек, пока отражение не стало расплываться перед глазами, затем осторожно постучала по кедровой оправе.

Тотчас изображение перед ней изменилось: Эйза снова увидела собственное лицо и очертания ложа за спиной. Лишь огонек в нижнем углу никуда не делся – он продолжал гореть, но при дневном свете сделался совсем тусклым. Эйза оглянулась на край постели, где стоял сундук с ее платьями, но огонька ни на нем, ни возле него предсказуемо не нашлось.

– Волшебной вещице – волшебная придурь! – весело воскликнула она и думать о том забыла.

Вскоре Эйза выяснила, что зеркало по своему усмотрению показывает ей картины далеких стран: она видела горячие пустыни Западного Лаурадамана и огненное кольцо, вблизи которого всякое существо высыхало заживо. Видела морские глубины: причудливые создания рыскали на дне и у поверхности воды. Видела чудесные сады, где деревья ломились под тяжестью плодов, сияющих, будто солнце. Стоило, однако, постучать по оправе, как зеркало показывало отражение самой Эйзы и того, что находилось за ее спиной. Огонек в нижнем углу так никуда и не девался: он становился то тусклее, то ярче, и Эйзе стало даже казаться, будто он увеличивается и делится пополам, но это не слишком ее волновало. На третий день после посещения сокровищницы случилось одно происшествие, к которому Эйза не знала, как относиться. Она купалась в озере, когда увидала на берегу огромное существо, напоминающее подвижную груду золота. Не испугавшись, подплыла ближе и увидела, что то был крылатый ящер, покрытый золотой чешуей. Голову на длинной шее венчали несколько шипов, образующих некое подобие диадемы. Эйзе стало немного не по себе, но не пристало ей, дочери островного бога, бояться здешних существ. Она выпрямилась, поднимаясь из воды, и громко обратилась к ящеру:

– Я Эйза, дочь хозяина этих мест. Кто ты и что здесь делаешь?

Ящер склонил венценосную голову, будто признавал ее право, и заговорил:

– О, прекрасное создание, ты напрасно тревожишься: я не причиню тебе вреда. Я хочу лишь взглянуть на тебя, ибо никогда не видел существа очаровательнее, даром что много где бывал. Я родом из безжизненной пустыни на востоке материка. Я преодолел полземли и видел множество мест, населенных и диких, но нигде не встречал красавиц, подобных тебе. Будь моей женой, милая Эйза, и я пронесу тебя над миром, увенчаю солнечной короной, звезды сброшу с неба и вплету в косы…

Он шагнул к ней и уже не ящером – змеем обвил ее ноги. Золотые глаза смотрели ей в лицо, и Эйза испугалась его напора.

– Отпусти меня!

Кольца разжались. Однако золотой змей не спешил удаляться.

– Я не буду твоей женой, что бы ты там себе ни выдумал! С чего ты вообще взял, что можешь подойти и, не спросившись у отца, свататься ко мне. Я от человеческой женщины, а ты от дракона, нам никогда не бывать супругами. Давай разойдемся друзьями, прошу тебя.

– Разве это причина, милая Эйза? – ласково спросил змей. – Твой отец женился на львице, на воде и соли, отчего нам не жениться? Или я противен тебе?

– Улетай, прошу! – взмолилась Эйза. – Мне страшно даже глядеть на тебя.

Ящер вновь принял прежний облик, но мешкал. Между его передних лап, переходящих в крылья, лежала ее одежда, и трудно было понять, что он собирается делать. Эйза осторожно приблизилась к нему, забрала тунику и поспешила в дом. Ящер не препятствовал ее бегству, но глупо было рассчитывать, что он отказался от своего замысла.

Однако минуло три дня, и встреча у озера забылась. Все, на первый взгляд, было как обычно. Эйза вышивала в беседке у дома, пела, ласкала кошек и за весельем думать забыла о зловещем коридоре, да и в зеркало взглянула всего два или три раза. Особенно ей нравилась вышивка: на чистом поле под ее руками явилось красноватое небо и оленье стадо, бредущее к водопою. Впереди шествовал статный вожак с ветвистыми рогами, за ним – несколько важенок с детенышами. Вся картина дышала таким покоем, что при взгляде на нее пропадало любое предчувствие беды.

Череда невзгод и жутких видений, преследовавших Эйзу, началась с того дня, как она решила взглянуть на вышивку через злополучное зеркало. Некоторое время на гладкой поверхности отражалось мирное путешествие стада, но затем будто злой чародей исказил картину своей волей. Словно подкошенный, вожак припал на колени, самки и детеныши встревоженно озирались. Поначалу на полотне было три олененка, но, как только тень опустилась на вышивку, их осталось двое. Это и встревожило важенок. Красноватый закат, изображенный на ткани, сделался ярко-алым, словно обрызган кровью. Ровно такой же закат пылал над землей, заливая зловещим светом ее рукоделие. Не в силах оторвать глаз, смотрела Эйза на огненное небо в зеркальной глади. Цепляясь длинными пальцами за облака, по небу ползло чудовище. Строением тела оно напоминало человека, но так отдаленно, что похожесть лишь добавляла уродства. Уродец был черен как ночь, туловище его не имело никаких изгибов, а представляло собой затупленный треугольник. Челюсти были удлинены и вытянуты вперед, а конечности казались такими гибкими и длинными, что принадлежали будто другому телу. Быстро перебирая ими, тварь подползала к солнечному диску. Все шире распахивалась пасть, усеянная мелкими треугольными зубами. Добравшись до солнца, существо впилось в него клыками и принялось пожирать. Застыв от ужаса, смотрела Эйза на уменьшающийся диск и не могла оторвать глаз, пока существо не проглотило последний кусок и не уползло во мрак.

Отражение исчезло. Вокруг воцарилась кромешная тьма. Вскрикнув, Эйза выронила зеркало и закричала в отчаянии и страхе:

– Сестрицы, милые, помогите!

Ожидание показалось бесконечным, но вскоре на ее зов прибежали слуги со светильниками. Они явно не видели, как ужасная тварь пожирала солнце, и все объяснили по-своему:

– Темна ночь, а ты засиделась допоздна, ничего с собой не взяв.

Но Эйза была уверена, что, если бы темнота опускалась привычно медленно, она точно заметила бы приближение сумерек и поспешила покинуть беседку. О чудовище в зеркале она решила не говорить, как будто, избежав его упоминания, могла избежать беды. Служанки увели ее в дом, где Эйза тут же рухнула на постель и забылась сном. И снилось ей, будто новое солнце нарождается у нее в утробе. Не в силах пошевелиться, Эйза сидела на коленях, а живот ее разрастался с каждым вдохом. Лучи нового светила, пробиваясь через кости, плоть и кожу, сияли чистым золотом. Забыв о жаре, жгущем ее изнутри, Эйза в восхищении смотрела на свет, и чистая радость заполняла ее душу.