Навечно преданный (СИ)

— А я смогу отказаться, если оно мне не понравится? — обреченно вздохнул тот, исполненный самыми противоречивыми предчувствиями.

Тонкие губы его собеседника привычно дёрнулись в лёгкой ухмылке, но ответ прозвучал коротко и не предполагая сомнений в сказанном:

— Нет, дорогой мэтр. Не в этот раз. Не в этот раз.

Щедрые ветры, подув с Атлантики, принесли в Эдинбург пропитанное солёной влагой внезапное тепло — для конца декабря явление исключительное. И без того тонкое снежное покрывало, едва наброшенное скромницей-зимой на промёрзшую землю, растаяло, оставив после себя скудные лоскуты, прячущиеся в самых тенистых закутках придворцового сада. При этом флегматичное северное солнце вовсе не торопилось внести свою лепту в неожиданную оттепель: свинцовое низкое небо, казалось, еле сдерживалось, чтобы не разрыдаться, а громоздящиеся на тисовых ветвях серые вороны вовсе не добавляли живописности в раскинувшуюся за окнами королевских покоев и без того безрадостную картину. Впрочем, печальный пейзаж, представший перед глазами шотландского монарха в утро одного из самых важных дней его жизни, нисколько не разочаровал Его Величество — он был слишком созвучен с тем настроением, что царило в душе венценосного жениха.

А вот миссис Хадсон, неотступно следовавшую за королём с того самого момента, как было объявлено о новой дате венчания, подобные капризы природы не только не огорчили, но и позволили внести в план предстоящего празднества некоторые весьма подходящие для подобного мероприятия предложения.

— А почему бы не накрыть во дворе и в саду дополнительные столы? — вдохновенно сияя очами, вещала королевская кормилица, всем сердцем желая, чтобы торжественность предстоящей церемонии была достойна её любимого Джонни. — Поставить палатки на случай дождя, украсить всё еловыми лапами, флагами и гирляндами, развесить фонари… После освящения первой брачной ночи и фейерверка гости могли бы насладиться вином и закусками на свежем воздухе — не даром же небо посылает Вам свадебный подарок в виде столь тёплой погоды!

Джон досадливо скривился: и как это он позабыл об этом старинном обычае, который даже с приходом христианских проповедников в земли древней друидской магии не исчез, а лишь несколько видоизменился, хитроумно упрятав себя в покровы новой религии? Хотя ритуал и совершался теперь не под предводительством украшенного оленьими рогами жреца, а под чтение пресвитером приличествующих моменту молитв и отрывков из Святого Писания, суть его оставалась прежней, да и форма мало чем отличалась от сложившейся за тысячи лет традиции, по которой ровно в полночь гости — достаточно пьяные и весёлые, чтобы навязанное строгим воспитанием ханжество не помешало им участвовать в этой несколько сомнительной затее — шумной толпой провожали самодержавных молодожёнов в приготовленную для первой брачной ночи опочивальню, и, когда дверь за счастливой парой затворялась, отправлялись под окна спальни и там сперва сообща возносили Богу молитвы о счастливой жизни для новоиспечённых супругов и ниспослании им наследника в самое кратчайшее время, а затем под взрывы и вспышки потешных огней принимались распевать песенки вполне определённого содержания и выкрикивать пожелания, также не отличающиеся излишней стыдливостью. Считалось, что таким образом к брачному ложу приманиваются древние духи, способные наделить жениха небывалой силой, а невесту — особой плодовитостью.

Намеренно или нет, но Шерлок, чудесным образом способный держать в голове сотни мельчайших деталей, призванных превратить предстоящее венчание в событие поистине имперского размаха, об этой славной традиции определённо забыл, что, кстати, привело миссис Хадсон в неописуемый восторг: она тут же вызвалась организовать всё необходимое для «пира под открытым небом». Секретарь без всяких возражений уступил кормилице это право, то ли из уважения к почтенной даме, то ли по иным причинам, о которых Его Величество предпочёл даже не задумываться.

Вообще, всё то время, что прошло с момента их с Шерлоком разговора возле камина, Джон старался всячески избегать любых мыслей, способных вызвать у него даже тень сомнений по поводу принятого решения. Это было крайне сложно, особенно если учитывать то, что объект истинных королевских желаний — так и не угасших, несмотря на все старания, а лишь загнанных в самый дальний угол мятущейся души — находился возле Его Величества почти круглосуточно: днём — в своём реальном, вдохновлённом приготовлениями к свадебному торжеству образе, в котором Джон с каким-то злым азартом невольно пытался уловить хотя бы намёк на сдерживаемую печаль, а с приходом ночи превращаясь в яркие и чувственные грёзы, захватывающие монаршее сознание воплощением самых прихотливых фантазий и удивительной реалистичностью сновидений.

Просыпаясь по утрам от таких дразнящих и опьяняющих снов, Его Величество спешил к леди Морстен, чтобы напомнить себе о причинах, побудивших его сделать именно такой выбор. Мэри, совершенно оправившаяся после всех перенесённых тревог, встречала короля неизменно приветливой улыбкой, исключительно доброй и понимающей, щебетала что-то о парче и кружевах, рассыпалась в благодарностях за преподнесённые подарки — которые, кстати, тоже целиком и полностью были молчаливо перепоручены совести и вкусу всё успевающего Преданного — а Джон, в пол-уха слушая беззаботный голосок невесты, старался подавить в себе приступы глухой злобы. Уверенного, что бедная женщина ни в чём не виновата, короля, тем не менее, до алых сполохов в глазах бесила мысль, что его будущая жена может так спокойно лгать ему в лицо и даже ни разу не покраснеть при этом, не отвести взгляд, не смутиться. Да Бога ради! Леди Морстен не могла не знать о своём положении — слишком велик был срок, чтобы будущая мать продолжала оставаться в счастливом неведении относительно последствий приключившегося с ней несчастья! Но при этом на её милом личике не было даже малейшего намёка на печальную тайну, которую женщине приходилось хранить…

Джон мог понять причины, по которым Мэри старалась скрыть от него правду, но его невероятно коробила та виртуозность, с коей будущая королева играла избранную для себя роль. А больше всего Его Величество раздражала необходимость участвовать в этом дурацком фарсе. Господи, какой же это бред: делать вид, что веришь той, которая тебе лжёт! Начинать семейную жизнь с подобного жутко не хотелось. Разве об этом он мечтал, разве об этом видел сны в то благословенное время, когда его жизнь ещё не была так нагло испорчена грубым вмешательством Чарльза Магнуссена?

Выслушивая очередное бессодержательное щебетание леди Морстен, Джон снова и снова внутренне сжимался от неприятного, угнетающего душу чувства. «Ах, если бы вы знали, миледи, что вам незачем обманывать меня! Незачем придумывать уловки и оправдания, оскорбляющие нас обоих,» — думал он, вежливо кивая в ответ на невинную болтовню. Если бы он мог быть честным с этой женщиной! Но разве можно доверить сокрытую в королевском сердце тайну той, которая предала его, пусть даже и под угрозой жестокого насилия? К тому же, было в этом секрете то, что Джон не смог бы доверить никому — даже верному Лестрейду: если хотя бы одна живая душа узнает, что будущий наследник — ребёнок Преданного, всех участников этой безумной драмы ждут самые непредсказуемые, но, в любом случае, ужасные последствия. Допустить такого Джон не мог. А это значило, что отныне его жизнь будет наполнена ложью и лицемерием, как бы отвратительно это ни звучало.

На фоне подобных тоскливых размышлений Его Величество меньше всего беспокоили и случившаяся оттепель, и все вытекающие из неё возможности. Без всякого воодушевления приняв предложение миссис Хадсон и избавившись таким образом от её навязчивой, хотя и искренней заботы, король тут же безропотно перепоручил себя в руки Анджело, явившегося во главе целой армии лакеев готовить Его Величество к грядущему бракосочетанию.

— Господи, как же Вы бледны, мой король! — беспокоился камердинер, с тревогой всматриваясь в осунувшееся лицо Его Величества. — Невозможно же так изводить себя государственными заботами! Не ровен час, уважаемые гости решат, что Вы нездоровы или, того хуже, не рады предстоящему супружеству. Пойдут слухи, сплетни… Позвольте, я приглашу Джакомо: он настоящий художник своего дела, накладывает пудру и румяна так, что щёки расцветают, словно розаны, к нему многие придворные обращаются — и дамы, и кавалеры.