Две войны (СИ)

Эллингтон смотрел на него так, словно видел всю его боль, горечь, страх и ужас воспоминаний - таких же темных для него, как зимняя ночь для людей за окном.

- Может, мне лучше уйти? – Закрыв глаза, прошептал лейтенант и вздрогнул от пронзительного воя ветра, вклинившегося в голову острой иглой.

Эллингтон легко провел кончиками пальцев по его подбородку, едва коснулся жесткого края бледных губ и коротко рассмеялся:

- Ты никуда от меня не денешься. – И Джастин вдруг услышал в его голосе теплоту, почти нежность; он говорил тихо, однако в голосе его чувствовалась жесткость, которая заставила повиноваться без дальнейших сомнений. – Поцелуй меня.

Джастин совершенно не колебался, когда придвинулся ближе к его лицу и невесомо дотронулся до губ. Алекс улыбнулся и провел вдоль его губ языком, выхватив тихий вдох, ощутив глубинный отклик в худом теле, полном жизни и желания, которое выгнулось ему навстречу. Алекс углубил поцелуй, слегка закусив нижнюю губу, но тут же ласково поглаживая, скользнул по ней и от его смелого напора, его нетерпения, Джастину пришла в голову мысль, что тот ждал этого слишком давно и мог получить сразу же, не спрашивая, не прося, не медля. Алекс отстраняется, ловя каждый его тяжелый вдох, и Джастин теперь больше всего боялся, что никакие годы не смогут стереть из мыслей эту ночь и все предыдущие: они будут преследовать его во снах, в его воспоминаниях. Вкус этих губ никогда не даст ему покоя. Джастин чувствует, как скулы обжигает огнем, он шумно втянул через ноздри воздух, и нетерпеливо запустил пальцы в короткие волосы Алекса, опять припав к его губам призывным поцелуем. Должно быть, потому что он больше не играл, не подражал актерам в театре — эта роль была выполнена прилежно, не будучи ролью вообще, а став неотъемлемой частью его натуры, которая пробуждала в нем только порочные чувства и желания. Калверли развел ноги, в более скованной позе, чем того хотело его тело, прямо отдающееся искушению, словно бы он сдается без борьбы, которая требует выдержки и мужества, оставшись без сил к сопротивлению с самим собой. Джастин был готов к тому, что Эллингтон возьмет его сразу, но капитан мягко положил руки на его полусогнутые колени и, помедлив немного, достал из прикроватной тумбочки флакон, выплеснув небольшое количество жидкости себе на ладонь.

- Не торопись, - прошептал он, неторопливо растирая на пальцах масло.

В паху у Джастина все сладко и болезненно дернулось от предвкушения, он почувствовал, как Алекс вводит в него один палец, совершенно безболезненно преодолевая сопротивление тугих мышц. Даже наоборот, словно угадывая все чувствительные точки его нутра, будто зная наперед, что Джастин вскрикнет и выгнется дугой, насадившись на умелые пальцы, - добавляет второй, продолжая срывать с сухих губ сладкие стоны. Наклонившись, Алекс касается его щеки губами, рука все так же медленно, но настойчиво впитывает жар гибкого тела, страстно и жадно принимающего его внутри себя. Чуть прикрыв глаза, Алекс неотрывно наблюдал за каждым движением, каждой новой эмоцией, своей, теперь уже добровольной, жертвы. Как скрипач, виртуозно перебирал пальцами чувствительные струны его тела, и удовлетворенно жмурился, глядя, как мечется Джастин и, задыхаясь, втягивает в себя раскаленный воздух. Пальцы легко выскользнули, мягко помассировали мышцы вокруг ануса, потом рука поползла вверх, нежно погладила яички, прошлась по всей длине крупного, возбужденного члена Джастина, и переместилась вниз, на ягодицы, раздвигая их еще шире.

Алекс осторожно, но быстро закинул правую ногу Джастина себе на поясницу, а второй тот сам обвил крепкое тело, подавшись вперед, чувствуя, как от нетерпения сводит ступни. Джастин знал, что боли не будет, поэтому, когда Алекс прижал влажную, от масла и выступившей смазки, головку члена к слегка приоткрытому отверстию и, войдя в любовника одним рывком, замер, он, не теряя ни минуты, сам стал насаживаться, прижимаясь сильнее, еще глубже принимая в себя член. Капитан чуть придержал его порыв и слегка наклонился, словно бы стараясь избежать любой неосторожно вызванной боли, упоенными и страстными толчками входя в трепещущее тело, с той обжигающей воинственной отчаянной страстью, что свойственна только мужчинам. Скользя потными ладонями по напряжённым бедрам, наклоняясь вперед и откидываясь назад, он был так божественно прекрасен и гибок, что Джастин готов был кончить от одного взгляда на него. Он вбирал в себя это невиданное, потрясающее воображение зрелище, но удовольствие, словно тягучая карамель, растягивалось в теле горячим липким наслаждением. Налитая мошонка вздрагивает в то мгновение, когда головка скользит по бугорку простаты, и Джастин цепляется руками за мокрые плечи, живо отзываясь на каждое движение внутри себя - либо стоном, либо судорогой плотных мышц, мягко обхватывающих член Эллингтона. Алекс поймал ногу, оказавшуюся рядом с его лицом, и запечатлел на щиколотке короткий поцелуй.

Джастин сам задавал ритм, поднимал бедра, бросаясь навстречу движениям, принимая в себя истекающую плоть, не контролируя заходившееся в поте и крике тело: разрядка наступила неожиданно и сильно, накрыв теплой волной. Джастин почувствовал, как его тело, освобождаясь, пропускает через себя пульсирующий спазм, услышал, как протяжно стонет Эллингтон, также ощутив это, в тесноте сокращающихся вокруг его члена стенок. Джастин шумно выдохнул в последний раз и резко обмяк, распластавшись на сбитых простынях. Капитан соскользнул с него и почти упал вперед, уткнувшись лбом в колени Джастина, тяжело дыша и простонав что-то непонятное.

Он чувствовал усталость и приятное покалывание в конечностях, оглушительное ощущение завершенности, когда даже пошевелиться страшно, потому что тишина, повисшая в комнате, кажется пугающе хрупкой и до сих пор держит рассеивающийся звук их стонов и криков, которые сейчас, казалось, принадлежали другим людям, - более смелым, более счастливым, тем, кто вольны были слушать желания своего тела, а не слепые рассуждения разума.

- Алекс, - Джастин повернул голову и посмотрел на капитана, и почему-то стало больно дышать, как будто легкие забило дымом. - Алекс…

Тот привстал и Джастин быстро поддался вперед, сев рядом, глядя в зеленые глаза и смутно подмечая, что уже светает, и комната, залитая голубым светом, становится все меньше, будто сужаясь к изумрудным глазам. - Как жаль, что ты безумен, - ему казалось, что слова разъедают горло, стекают вниз, словно кислота, а глаза его приросли к горящему взгляду напротив, - как я боюсь этого. Я вижу это по тому, как ты смотришь на меня, как дотрагиваешься, вижу по твоим поступкам. Этот страх убивает меня…

Джастин покачнувшись, упал ему на грудь, стискивал его плечи и, закрывая глаза, чтобы не видеть лицо: оно казалось болезненно искаженным, бледную кожу прорезали глубокие морщины. Как же сильно он хотел произнести другие слова, в которых бы прозвучало больше надежды и тепла, для них обоих, но истина была сильнее и она ютилась в самом центре сознания, предостерегая. Джастин почувствовал, как согревает затылок теплое осторожное дыхание, сильные руки, касающиеся его виска, зарываются в его волосы, и нашел губами нежные пальцы, начал исступленно, как сумасшедший, целовать их, прижимая к себе ладонью и тихо шепча:

- Ты знаешь, как мне больно видеть тебя таким? Я хочу помочь тебе, но я не знаю как…

- Ты умудрился все во мне разнести к чертям, а сейчас пытаешься собрать воедино по кускам? – Алекс обхватывает лицо Джастина ладонями, заставляя посмотреть в глаза, нервные пальцы, все еще влажные от масла, скользят по скулам. - Не думаешь ли ты, что тот человек, которого ты стремишься создать, станет на порядок хуже, чем сейчас?

- Хуже быть не может, а лучший - мне не нужен. – Он сказал чистую правду, утомленно послав доводы трезвого рассудка к чертям: опьяненный, оглушенный, задыхающийся, дрожащий, как после тяжёлого боя, он понимал, что теперь игра бесповоротно окончена, оставив после себя руины бывшей жизни, на просторах которой играл и завывал одинокий зимний ветер, - режущий, колющий, пронизывающий.