Две войны (СИ)

Его разбитый глаз, исчерченная щека, выглядят еще безобразней в сумерках заходящего солнца и даже проходящие мимо южане опускают глаза, видя, как он идет им навстречу. Левый глаз все видел через призму коричнево-бордовой пелены; под вечер он смог открыть второй глаз и со стороны тот казался полностью черным: лишенным белка, радужки и зрачка – сплошная черная дыра в лобной кости. Он идет медленно, устало передвигая ноги, не думая больше ни о чем. Уже вечер, и все пленники расходятся с единственной целью: отдохнуть несколько часов до начала очередного ужасного дня.

Джастин остановился у блока, и устало прислонился к зданию. Он почувствовал терпкий, кисловатый запах пота, из-за которого к коже липла одежда, испачканная грязью и снегом, почувствовал зуд от каменной пыли. Он стёр руками остатки земли с лица, и с отвращением посмотрел на свои руки с искривленными, сорванными, окровавленными ногтями, как руки трупа какого-то бедняка, которого нашли в нечистотах, возле Чёрной Долины, они с Кристофером, будучи ещё мальчишками. Слишком влажный вечер дышал зловонием, зависшим над лагерем. Он медленно побрел дальше. Раздраженный, нервный, злой, не думая ни о еде, ни о сне, только это сильное, потрясающее ощущение своего уродства и резкое, болезненное давление в сердце, готовом разорваться под его тяжестью, лопнуть и разлить вязкую кровь по земле. Он приблизился к бараку и заглянул сквозь открытую дверь, ища глазами Майкла. Похоже, пленники и не подумали оказать своему раненому товарищу помощь, хотя вчера вечером прекрасно видели, что с ним произошло, однако, и не трогали несчастного, что успокоило Калверли. Он не хотел заходить туда, предпочитая подождать пока все уснут: в последнее время он любил прогуливаться в тишине, разыскивая Алекса, наблюдая за ним и тайно желая приблизить их очередную встречу. Сегодня, он не хотел попадаться на глаза Алексу: если тот увидит, что с ним стало, то вряд ли захочет и на триста футов приблизиться к нему. Бесконечные мысли о капитане, отчаяние, пылкие желания и отвращение к собственной беспомощности в агонии этих чувств, терзали Джастина, пока тот бесцельно брел по Вайдеронгу.

Жгучая, жестокая боль в сердце мешала идти быстро, перехватывая дыхание, заставляла шагать, наклонившись набок, так, что приходилось, держаться за стены бараков и хозяйственных построек. Так он и дошел до центрального двора и застыл, не понимая, что творится вокруг. Общий гул толпы заглушали чьи-то бранные выкрики, солдаты толкали друг друга и пихали даже офицеров, которые пытались навести порядок в рядах гарнизона. Такого в Вайдеронге Джастин еще ни разу не видел: было такое чувство, что началась вторая война. Он с трудом, залез на старую телегу у сарая и, все-таки увидел, что в самом центре двора стоит капитан Эллингтон. Окровавленный, в парадном мундире и белых перчатках окрашенных бордовыми пятнами чьей-то крови, он что-то держал в руках, но Джастин не разглядел что именно, однако спокойное, бесчувственное выражение на лице мужчины, ему очень не понравилось: он прекрасно знал, что оно означало.

Вокруг него стоят какие-то офицеры, среди которых он узнал только наглую рожу Эрика Грант, но и тот, в данный момент, был какого-то болезненного бледно-зеленоватого цвета, словно бы его только что стошнило. Остальные офицеры всеми силами пытались приструнить солдат, лезших посмотреть на то, что творилось во дворе. Джастин немигающим взглядом смотрел на капитана Эллингтона, который поднял высоко над головой свою окровавленную саблю, всем на обозрение.

- За что он его так?

Джастин едва услышал через гул толпы взволнованный голос одного из солдат, который стоял справа от него, изумленно вытягивая шею, напряженно прислушиваясь к ответу какого-то дневального, рядом с ним:

- Говорят за предательство.

По толпе пронеслись чьи-то вскрики, другие же наоборот, потеряли дар речи. Джастин ошарашено выдохнул и от неожиданности поддался назад, потеряв равновесие и свалившись с телеги, увидел насаженную на саблю голову сержанта-моряка, с жуткой кровавой линией вдоль горбатого носа, правой щеки и глаза.

*

- Нет, ну ты это видел? Это просто полный… черт, Эдгар! - вскрикнул Джастин, отпрянув от доктора, когда его руки сильно надавили на припухлость вокруг брови, вызвав острый удар в область глаза. – Будь ты трижды проклят, ты мне ответишь, что за бес в него вселился?

- Глаз нормально видит? Переносица болит? – Тиммонз, уже больше часа, осматривал Джастина, едва уловимым, молниеносным движением рук, выуживая из своей сумки все новые принадлежности, назначение которых лейтенант не знал.

Процедура, казалась ему все утомительнее, в большей степени - за счет нежелания Тиммонза отвечать на вопросы о Алексе, в меньшей - за счет огромного количества нарушений, обнаруженных в его организме. Эдгар, после первичного осмотра заявил, что у Джастина навсегда останется уродливый шрам на пол-лица, но самые сильные его опасения касались повреждений правого глаза; глаз покрылся коричнево-желтой пленкой, которую Тиммонз ловко поддел и снял кончиком пинцета, при этом, угрюмо заявив, что у него возможно нарушение восприятия цветового баланса или потеря зрения, поэтому весь день врач прикладывал к глазу какие-то травяные примочки, делал компрессы на переносице, вытягивал из раны легкий гнойный налет, пичкал его пилюлями. Джастин не хотел провести остаток жизни в цирке-уродов, будучи слепым на один глаз, с исполосованным лицом, которое внушает людям только омерзение, но все его терзания почти сразу же исчезали, при мыслях об Алексе.

Калверли этой ночью так и не сумел заснуть. Снова видя в своей памяти насаженную на саблю голову, с точно таким же увечьем что и у него, а тело человека, который еще вчера наводил дикий ужас на весь гарнизон – было схвачено предсмертной судорогой, истерзано и покрыто большими разверстыми ранами, ссадинами и синяками, обнаженное болталось на столбе в центре двора. Только ему и Дереку было достоверно известно, за что, на самом деле, поплатился жизнью этот человек, в отличие от официальной версии, гласившей о предательстве сержанта, который, якобы, передавал информацию конфедератам по ту сторону сектора.

Мысли сокрушали, Джастин был не на шутку взволнован, когда его на следующее утро привели в замок. Эллингтон держался невозмутимо, однако немного насторожено, с Джастином он не обмолвился и парой слов, избегая смотреть ему в лицо, лишь ограничившись коротким: «Буду к пяти», небрежно сказанным Тиммонзу. За весь день, проведенный в компании молчаливого и подавленного Эдгара, от которого практически нереально было добиться внятного ответа, Джастин полностью потерял спокойствие и теперь едва смог сдерживать свои чувства, стараясь не врезать мужчине.

Он в очередной раз выдохнул и медленно сосчитал до пяти, придвинув кресло, пожалуй, чересчур старательно, однако ему все еще никак не удается придать своему взгляду желательную непринужденность и спокойствие.

- Мне что пойти удариться башкой об стену? - Чувствуя, как разрастается его буйство, снова вспыхнул Джастин, нервно отведя с лица длинные волосы. - Это все равно будет аналогично нашему с тобой разговору. Как ты не доглядел его? – Он вдруг запнулся и его голос перешел в тягучий шепот: - Ты что, издеваешься надо мной? Он же придет через несколько минут, и что прикажешь мне делать?!

Тиммонз, впервые за долгое время, посмотрел Джастину в глаза и сказал, с тем хладнокровием, удивительным самообладанием и сдержанностью, которые так сильно сейчас были необходимы бушующему офицеру:

- Ты сам все знаешь, Джастин. Он хотел, чтобы все видели, что он делает с теми, кто ему не угоден.

- Он был его первым помощником, твою мать! – прошипел Калверли, наклонившись к Эдгару. – И он так просто избавился от человека, которому доверял, легко назвав его предателем, чтобы скрыть свои истинные мотивы?!

- Просто для кого? Может для тебя всё просто и легко, но лучше веди себя естественно и не лезь к нему с этим. – Огрызнулся врач, убирая свои инструменты в сумку.