Две войны (СИ)

Мужчина поднялся и, пригладив свои, вечно растрепанные волосы, нервно облизал губы, налил в стакан какую-то светло-серую жидкость из многочисленных бутылок, стоящих на столе и протянул Джастину.

- Пей и ложись, я наложу повязку на глаз.

Тиммонз оставался спокойным словно змея, затаившаяся в засаде и Джастин, почему-то, был уверен, что даже в разгаре неистовой драки он никогда не выйдет из-под самоконтроля и не впадет в истерику, которая явно решила обосноваться у лейтенанта, вынуждая его раздраженно отшвырнуть протянутый стакан с мутным обезболивающим.

- Ни хрена, Тиммонз; пока мы не разберемся с заскоком Алекса, я смогу, разве что, лечь только в гроб, поэтому предпочту оставаться на ногах, пока это в моих силах.

- Ладно, что ты хочешь от меня? – спросил врач, внимательно рассматривая взволнованного юношу.

Так обычно смотрят на преступника, стараясь определить, что же, собственно, выдает в нем преступные наклонности; так и Джастин сейчас - выглядел полностью помешанным, и Тиммонз, в силу своего врачебного опыта, старался узнать, что задумал Калверли, читая его хаотичные мысли по упрямо выступающему подбородку, злобно сжатым губам и бешеному взгляду.

- Работай, черт бы тебя побрал! Делай свое дело! – заорал Джастин, чувствуя, что один из присутствующих в комнате - настоящий кретин или, наверняка, хочет им прикинуться. - Назначь ему лекарство, ты же видишь, что ему все хуже. А что потом? Он и меня и тебя прикончит, если ему в голову сперма стукнет?

- Я остановил на полторы недели прием его таблеток: они могут вызывать привыкание, так что перерыв обязателен. Это не обговаривается, - пристально изучая его встревоженные, широко раскрытые глаза, сказал Эдгар. - Просто делай, как я тебе говорил: помалкивай, поддакивай, не нарывайся.

- И кто здесь из нас долбанутый? – устало фыркнул Джастин, падая на кровать, раскинув руки в стороны. - Бинтуй глаз и дай мне ту дрянь вонючую… ну, которая боль снимает, мне что-то хуже стало.

Когда Тиммонз закончил Джастин уже смело потребовал зеркало и посмотрел на перебинтованный глаз, надеясь, что не все так страшно, как ему казалось. Красный рубец, протянувшийся вдоль носа, вроде и не особо кидался в глаза, но было крайне неприятно видеть набухшую полосу, обильно смазанную какой-то едкой мазью, однако это было меньшее из того, что Джастин ожидал увидеть, но на глаз он так и не решился посмотреть.

Эллингтон появился ровно в пять вечера, под стук часов, к тому моменту Тиммонз уже успел сходить на кухню и попросить приготовить еду для капитана и его «гостя», который сидел на кровати, скрестив длинные ноги, и рассматривал некоторые книги из коллекции Эллингтона, но при виде капитана выронил раскрытую книгу из рук. Александр молча приблизился и поднял книгу Макиавелли, протянув ее обратно ошарашенному Джастину. Тот, не чувствуя собственных рук, взял книгу и, глядя единственным зрячим глазом, молча уставился на капитана снизу вверх.

- Александр, как все прошло? – первым нарушил молчание Эдгар, помогая ему снять с плеч шинель. – Что в городе?

- Беспорядки. – Не очень охотно ответил Эллингтон. - Народ против мобилизации. Западная дорога перекрыта бунтовщиками. Сегодня девятерых повесили за мятеж, пятеро наших ребят ранены. Спустись, осмотри их. Они сейчас в лагере.

Тиммонз кивнул и, забрав свою сумку, вышел за дверь. Джастин понимал, что возможно сейчас он совершит грандиозную ошибку, но он не мог последовать совету доктора и держать язык за зубами.

- Алекс, зачем ты это сделал? – спросил он, посмотрев на Эллингтона жалобным, молящим ответа, взглядом.

Капитан медленно, вдумчиво дотронулся до его волос, легко погладил темные пряди и в каждом его мягком движении, нежном взгляде, Джастин неизменно улавливал скрытность и сдержанность, которые, обычно, были так чужды этому жесткому прямолинейному человеку, словно бы тот боялся не совладать с собственным телом. Джастин поднялся на ноги и резко сократил расстояние между ними. Он был поистине прекрасен, но в глазах его горят странные огоньки, как в глазах отчаявшегося и невозможно понять, о чем он молчит, но, глядя в зеленые глубины его глаз, Джастину, вдруг показалось, что он уже получил ответы на все свои вопросы.

*

Он вскочил, тяжело дыша, сел на кровати и дрожащей рукой вытер пот со лба, задыхаясь, все еще чувствуя землю на зубах. Он весь подался вперед, во тьму, и ему казалось, что он падает, - кости и жилы вытягивались в нем с тупой болью, голова, заполненная одной мыслью: бежать от преследующих покойных друзей, чтобы не оказаться в смертоносной яме. Джастина охватило острое выжидательное напряжение, будто бы сейчас из мрака возникнут блеклые фигуры в серых изорванных мундирах и протянут к нему окровавленные руки, а ему придется опять ползти, глотать землю и выбираться наружу из мрака.

- Джастин? Что случилось? – Эллингтон спал крепко и все же, будто какая-то неведомая сила заставила его пробудиться, почувствовав, что что-то не в порядке; Джастин услышал, как глубокое ровное дыхание прервалось, как сопение перешло в сдавленный, хриплый после сна шепот и Алекс открыл глаза, мутно посмотрев на него.

Джастин чувствует в своем сердце змеиные зубы, понемногу впивающиеся в него, — не сразу, а медленно, неторопливо и чем дальше, тем все глубже проникает в его кровь смертельный яд, разносится по венам, умертвляет его. Он заставляет себя повернуться к Алексу, который, приподнявшись на локте, напряженно смотрит, не торопит, но ждет. Только этот человек дает ему жизнь и Джастин не боится признаться себе в этом, не отвергает очевидного. Знает, что не может расслабиться, лежа в одной кровати со своим злейшим и единственным врагом, так как если он, хотя бы на миг, потеряет бдительность, нарушит правила игры, то его отравленная кровь, станет для него вязким болотом, в котором он захлебнется.

- Кошмар. – Коротко прохрипел Джастин, борясь с неистовым желанием вскочить и кинуться к бару, опорожнить все бутылки разом и там же сдохнуть от алкогольного опьянения.

За два месяца лагерной жизни страдающие, умирающие или мертвые становятся для него настолько обычным зрелищем, что оно его уже не трогает, но если это все остается привычным и обыденным наяву, то даже под покровом ночи, во снах, встают перед ним чудовищные видения: от них нет покоя и отдыха.

- Я думал, уже все закончилось. - Тень, тщательно скрываемого испуга, мелькнула во взгляде Алекса, пригасив на мгновение привычный глумливый блеск.

Капитан сел рядом с Джастином, придвинувшись поближе. Волнения этой ночи выглодали, наконец, из Калверли все человеческое, он чувствовал себя разбитым, глядя неясным взглядом на человека, сидящего рядом, и не мог сказать ему ничего кроме тихого, невнятного:

- Прости.

Через замерзшее окно проникали первые голубоватые лучи восходящего из-за леса солнца, с неба начал оседать сильный утренний мороз и Джастин почувствовал облегчение от осознания того, что ночь подходит к концу и близится спасительный рассвет; за окном всё было снежно и безмолвно. Он ощутил этот холод, обволакивающий разгоряченное тело: он обливался потом, несмотря на то, что дрожал то ли от пережитого ужаса, то ли от ощутимого холода, пронизывающего до мозга костей.

- Я скажу Эдгару, чтобы начал давать тебе успокоительное, - улыбнулся Алекс, и Джастин почувствовал, как ласково скользят по его плечам руки: вопреки температуре в комнате, они были горячими. – Будем вместе глотать эту дрянь. Она помогает. Иногда.

Джастин чувствовал в себе раздвоенность: частью страх, частью отчаяние, он был как два человека, перетягивающих канат. И в этом настоящем он отождествлял себя, в целом, с двумя сущностями – в его душе царил не просто конфликт, а раздор, достаточный, чтобы разорвать его на части. Ему, при всем желании и старании, не удается уменьшить возникшее напряжение, ему никуда не деться от тревоги, не преодолеть своей боли и не выиграть передышку. То ли в его голове свистела и пульсировала кровь, то ли вьюга завывала за окном, засыпая белым полотном все мысли, замораживая все чувства, кроме, пожалуй, одного, - вызванного прикосновениями горячих сухих ладоней, нежно и легко, но настойчиво опрокинувших его обратно на подушки.