Навечно преданный (СИ)

— Избегающая? Вы уверены? — король скептически цокнул языком и вновь гневно зашипел: — Да вы хотя бы понимаете, ЧТО вы совершили?! Это шпионаж в пользу врагов государства или же моих личных, предательство короны, вы представляете себе, что с вами будет, если я вынесу данное происшествие на решение совета?

— О, Джон! Прошу Вас! Поверьте мне! Сжальтесь! Я никогда бы не пошла на это, если бы…

— Если бы не что? Вас пытали? Что-то я не вижу следов раскалённого железа на вашем теле, которое доступно глазу, а судя по вашему недавнему стремлению показать мне и то, что скрыто одеждой, могу сделать вывод, что их нет и под ней!

— О, если б Вы только знали… — продолжала рыдать она.

— Так поведайте мне, сударыня!

Джон привычно, как всегда у него бывало в момент крайнего волнения или гнева, прошёлся из угла в угол элегантно обставленной комнаты и вновь уставился на коленопреклонённую у его ног женщину. Мэри всхлипывала.

— Мой король, смилуйтесь, не заставляйте меня рассказывать Вам ВСЕГО…

— И почему же?

— Потому что тогда Вы точно меня разлюбите, Вы никогда не захотите меня больше!

У Джона от такого заявления вырвался истерический смешок:

— Дорогая леди, о какой любви вы сейчас говорите? О каком желании? Думаю, вам стоит сейчас позаботиться о более важных для себя вещах. — Он сдвинул брови и угрожающе веско пояснил: — Вашей жизни, например.

Женщина отшатнулась и нервно потёрла лоб тыльной стороной ладони, задевая накрашенные ресницы, отчего следы тёмной краски пометили кожу, не предназначенную для подобных батальных полотен. В маленькой белокурой головке зрело и оформлялось решение.

— О, господи… Да, Вы правы, Ваше Величество. Что ж, я расскажу. И пусть после этого я больше никогда Вас не увижу и буду наказана по всей строгости закона, но, по крайней мере, буду уверена, что, в конце концов, была абсолютно честна с Вами…

Леди Морстен, прижав на миг переплетённые замком пальцы к побледневшим губам, глубоко вздохнула, словно собираясь с силами.

— Они… Они напали неожиданно, остановили карету, связали слуг, а меня схватили и притащили в какое-то жуткое место. Там была кровать под таким кроваво-алым балдахином, они бросили меня на неё, а потом… Потом… Они… Он… насиловал меня. Снова и снова. Бесконечно… — голос её срывался, но она настойчиво продолжала с таким трудом начатое повествование. — Мне было сказано, что либо я соглашусь… докладывать… либо это будет продолжаться, пока я не умру… О Боже! Я каждую ночь вижу во сне эти красные простыни и узкие бойницы вместо окон в той каморке… Мои собственные крики стоят у меня в ушах… О, как я умоляла!.. — Мэри ещё ниже склонила аккуратно причёсанную голову, открытые королевскому взору плечи конвульсивно содрогались. — Я должна, обязана была умереть, мой король! Я знаю!.. Но я так хотела жить! Так хотела быть с Вами! Быть Вашей любимой Королевой! Я так надеялась, что когда ею стану, Вы сможете защитить меня от моих преследователей! Я была малодушна, простите меня, Ваше Величество!

Джон закрыл глаза и покачнулся. В первую очередь — от неожиданности и внезапной внутренней пустоты. Желудок подскочил к горлу, заставив несколько раз сглотнуть заполнившую рот горечь. Не то, чтобы насилие над женщиной было чем-то редко встречающимся в их неспокойное время. А на войне — так вообще обыденным. Сам король никогда не был участником такого рода святотатства и, разумеется, не стал бы им ни при каких обстоятельствах. Но как командующему войсками, ему приходилось порой закрывать глаза и не на такие богопротивные действа, хотя он и старался по возможности пресекать подобное. Однако, то была война, там были иные обстоятельства и приоритеты… Изнасилование же леди из приближенного к венценосной особе круга в глазах благородного и благовоспитанного Джона было чем-то вовсе из ряда вон выходящим. Недопустимым и невозможным. И потому — возмутительно вышибающим из колеи, путающим мысли, окунающим в жалость и бесконечное сочувствие к распростёртой перед ним жертве чьей-то неумеренной жестокости.

Но было ещё кое-что, едва позволяющее сейчас не рухнуть на колени рядом со своей наречённой и не взвыть вместе с нею в голос. Что-то, до конца не оформившееся для понимания, но надвигающееся неотвратимой катастрофой, подобной землетрясению или волне цунами.

— Кто? Кто это сделал? — прохрипел он, не открывая глаз.

— Я не знааааююю! — в который раз зарыдала Мэри. — Они все были в масках! И тот, кто приказывал, и тот, кто… бесчестил, и те, кто смотрели на это!

— А голоса? Они не показались знакомыми? — руки Джона дрожали. Чтобы справиться с неподобающей монарху слабостью, он сжал кулаки. И открыл глаза. Леди Морстен, глядя на Джона снизу вверх, прошептала:

— Говорил лишь один.

Джон всматривался в опухшее от слёз лицо, стараясь не упустить ни единого намёка на чувства, уловить правду, даже если она не будет произнесена вслух.

— Вы дрожите… Леди, вы обещали мне не лгать! — уже сам Джон почти умолял, настаивая на ответе.

— Я не уверена! Мне показалось… Но я видела этого человека лишь пару раз, я могу обвинить невиновного!

— И всё же вы должны мне дать хоть какую-то зацепку. Ну же!

Леди Морстен прижала ладони к лицу и после продолжительной паузы, возможно, ещё раз взвешивая то, что намеревалась произнести, а возможно, просто собираясь с силами, выдавила:

— Мне показалось, что это… Лорд Магнуссен… — и тут же снова запричитала: — Но я правда не уверена! Мне было так плохо, я была так истерзана! Это длилось целую вечность, и я… Было невозможно терпеть дальше, просто невыносимо! Мне пришлось согласиться, пришлось! Меня отпустили, а потом мне доставили клетку с голубями и приказ оповещать о всех событиях при дворе! Я старалась не сообщать ничего особо значимого, но не могла вообще игнорировать задание! Я не знала, что этими короткими посланиями могу нанести серьёзный вред Вам и, уж тем более, короне! Мне было так страшно! Они угрожали никогда не оставить меня в покое и закончить начатое, если я обману!

Его Величество уже почти не слушал. Внутреннее землетрясение швыряло сердце короля, разбивая его в клочья о грудную клетку. Цунами накрывало с головой, захлестывая мельтешащими перед глазами картинками чужих кошмарных сновидений. «Всё было красное… Она так кричала… Я это СДЕЛАЛ, Джон…» Господи, этого не может быть…

Он открыл было рот, но очередные слова застряли в горле. Наконец, чуть прокашлявшись, ему удалось произнести:

— Почему вы сразу не рассказали мне?

Мэри горько улыбнулась сквозь потоки смешанных с краской слез:

— О, Джон! Как я могла? Рассказать о своём бесчестье, о своём позоре? Вам, мужчине? Вам, тому, кого я боготворю? Я так боялась разочаровать, так не желала огорчать Вас!

Джон потёр переносицу и пробормотал, больше про себя, нежели вслух:

— Вы преуспели в этом и без признаний, — он строго взглянул на леди Морстен. — Это всё, что вы можете рассказать? Вы больше ничего от меня не скрываете?

— Как Вы можете сомневаться, государь? — в отчаянье прошептала женщина. — Что я могу ЕЩЁ скрывать?

— А ваше желание… довольно странное для той, что перенесла насилие… Скажите мне хотя бы сейчас правду — чем оно было продиктовано? — осознавая жестокость подобных вопросов, Джон всё-таки решил выяснить всё, чтобы больше не мучиться от беспочвенных сомнений.

Мэри зарделась, пряча взгляд, но ответила, ясно понимая, что убедительное объяснение для неё — скорей всего, единственная возможность сохранить жизнь.

— Мне хотелось почувствовать Вашу любовь, мой король, хотелось с её помощью очиститься от всей пережитой грязи… Убедиться, что я смогу дать свою любовь Вам, — едва слышный шёпот женщины казался абсолютно искренним.

Джон все больше ощущал, как его сердце наполняется сочувствием к несчастной. Но необходимость закончить допрос, не впадая в излишние сантименты, победила: в конце концов, невеста ему лгала. И говорит ли всю правду сейчас — не известно. Невероятные выводы Шерлока вновь вспыхнули в голове, теперь уже не подлежа никакому сомнению. Король горестно вздохнул. Неужели она действительно не подозревает, что беременна? Он знал — такое бывает. Да и какой ей смысл в данный момент лгать об этом?