Любовь и смута

- Это подарок жены, он показывал нам его, когда мы сидели под Реймсом, - заметил Варнар.

- Видать гулящая, раз её оберег не подействовал, - проговорил Леон и, сложив, вернул вещь убитого на её прежнее место около уже остановившегося сердца.

- Похоронить бы его... - сказал Гунтбальд, не скрывая слёз скорби. Конрад был его другом.

- Само собой, - кивнул Леон, - останьтесь здесь и похороните. Конрад был доблестным воином, упокой Господь его душу. - Леон перекрестился, остальные последовали его примеру.

За деревьями послышался шум и на заставе появился Адельгар. Он тащил за собой еле передвигавшегося связного, с трудом волочившего перебитую дротиком ногу.

- Почему ты не убил его? - недовольно спросил командир.

- А ты послушай, как складно он поёт, тебе понравится, - довольно проговорил Адельгар, тяжело дыша, и сбросил с себя пленника на землю.

- Что такого он может нам сообщить, чтобы мы сохранили его никчемную жизнь?

Гундбальд, с ненавистью глядя на связного, обнажил кинжал, желая, во что бы то ни стало, отомстить за смерть друга.

Сплюнув, связной окинул мрачным взглядом окруживших его врагов и проговорил:

- Я знаю подземный ход, что ведет в Ахен.

- Годится, -  кивнул Леон. - Придется тащить его к графу, - добавил он, обращаясь к Адельгару и делая вид, что не замечает устремленного на него, полного негодования и смертельной обиды, взгляда Гунтбальда.

***

От Альберги не было вестей, и королева все больше отчаивалась увидеть сына живым. По ночам её мучила бессонница, а днем невыносимо болела голова. Нечего было и думать, чтоб заняться каким-нибудь делом — шитье выпадало из рук, а буквы в латинских кодексах приобретали очертания странных, непонятных и даже зловещих символов. Она целыми днями ходила по комнатам, погруженная в горькие думы о том, где сейчас её сын и что с ним, жив ли он и есть ли ещё надежда на его спасение. Иногда она выходила из своих покоев и бродила по дворцовым коридорам, некогда оживленным, а теперь пустынным и тихим — большинство придворных отправились на войну вместе с её мужем. Останавливаясь в открытой галерее, она окидывала ничего не видящим взглядом большой двор, где теперь разместился военный лагерь — единственное многолюдное и оживленное место во дворце.

Людовик знал со слов своей жены, которой всегда безгранично верил, что его сын находится у родственников Юдифи, и сейчас она завидовала мужу почти черной завистью, его счастливому заблуждению о судьбе Карла. Император отправился на войну, оставив в Ахене многочисленный гарнизон под командованием графа Бернарда и своего шурина графа Рудольфа, а также расставив заставы на подступах к дворцу, а она осталась — ждать и каждое бесконечное мгновение умирать от страха за жизнь сына и мужа.

Единственный человек, которому она поведала всю правду, был граф Бернард. Услышав, что она доверила жизнь принца Альберге, граф посмотрел на королеву как на безумную, и этот взгляд добил последние остатки её душевных сил.

- Юдифь, вы отдали Карла в руки графини Дижонской, чтобы она спрятала его под кровлей наших врагов?

Эти безжалостные слова вновь и вновь звучали в голове и больно ранили сердце. Королева не могла понять, какое наваждение заставило её поступить так безрассудно. «Нет, нет, - пыталась уговорить она сама себя, вспоминая тот день, когда графиня убедила королеву поверить ей. - Альберга преданна мне, она спрячет Карла в надежном убежище и враги не доберутся до него!» - но подобные проблески веры с каждым новым восходом солнца всё реже и реже озаряли её душу.

В эти дни рядом с королевой оставались только Бегга и Ингитруда, остальные придворные дамы разъехались по домам — их родственники поспешили забрать своих жен, сестер и дочерей из опасного теперь Ахена. Бегга была настолько преданна Юдифи, что скорее предпочла бы быть растерзанной на части, чем оставила бы королеву, она с радостью отправилась бы за государыней даже на эшафот, а что касается Ингитруды, то ей просто некуда было уезжать.

Ингитруда чудом уцелела после нападения  норманнов на её родной Руан. Матери у неё не было с рождения — графиня Руанская умерла в родах. Отец и братья нашли свою смерть, защищая крепостную стену. Когда горожане, а вместе с ними и графская дочь уже не чаяли спастись, подоспело войско императора Людовика, разгромившее врагов. Много слышавшая о доброте императора, Ингитруда набралась смелости и обратилась к нему за помощью, с горестью поведав о потери всех родных. Людовик отнесся к несчастьям сиротки с сочувствием. Назначив для руанцев нового графа, он забрал Ингитруду в Ахен и представил королеве. Юдифь нашла юную девушку весьма милой и с радостью оставила при себе, пообещав, к тому же, что со временем выдаст её замуж за достойного человека. С тех пор дворец стал для Ингитруды родным домом, здесь она взрослела и расцветала в ожидании счастья и обретения собственной семьи.

Дамы сопровождали королеву в её молчаливых прогулках или занимали её чтением.

- И вот сделалось великое землетрясение... - читала вслух Бегга. Королева сидела в кресле, пребывая в мрачной задумчивости, которая не покидала её со дня отъезда её мужа, Ингитруда прилежно вышивала, внимая чтению камеристки.

- Ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба...

«Я убила его...  я погубила своего сына и обманула мужа... я никчемная мать и преступная королева...» - такой вердикт вынесла себе Юдифь, вовсе не прислушиваясь к чтице.

- Вид его был как молния, и одежда его бела как снег... - всё читала камеристка.

- Бегга! - вдруг обратилась к ней королева, оборвав чтение на полуслове.

Дама подняла глаза на королеву и ужаснулась — такой она никогда не видела свою государыню: Юдифь была необычайно бледна, её глаза лихорадочно блестели, но их взгляд казался холодным и помутневшим, будто незрячим.

- Принеси мне настойку волчьих ягод...

Придворные дамы растерянно уставились на государыню.

- Почему ты медлишь? - на бледном лице королевы вспыхнул румянец гнева. - Бегга, что означает твое неповиновение? Разве и ты, ты тоже предала меня?! - королева перешла на крик. -  Все вы неблагодарные, продажные твари! Да низринет Всевышний вас в ад за ваше предательство! - с этими словами Юдифь закатила своей камеристке две звонкие пощечины.