Соблазнение Джен Эйр

Я воображала, как предстану перед вами в скромном кружевном платке, который приготовила для своей плебейской головы, и спрошу, достаточно ли он хорош для женщины, которая не красива, не богата и не может снабдить мужа полезными связями. Я отчетливо увидела, как вы на меня посмотрите, услышала в ответ ваши страстные республиканские восклицания и высокомерное отрицание какой бы то ни было необходимости увеличивать свое богатство и улучшать положение в обществе женитьбой на денежном мешке или на золотом венце.

— Надо же, как хорошо ты меня знаешь! — рассмеявшись, вклинился в мой страстный монолог мистер Рочестер. — Но что ты нашла в этой вуали, кроме вышитых узоров? Яд? Или, может, кинжал? Из-за чего у тебя сейчас такой скорбный вид?

— Нет-нет, сэр. Помимо легкости и богатства ткани я увидела там лишь гордыню Фэрфакса Рочестера, которая меня ни капли не испугала, потому что вид ее мне привычен.

— Что ж, справедливо.

— Но, сэр, когда сделалось темно и ветер усилился, мне так захотелось, чтобы вы были дома! Я пришла в эту комнату, и от вида пустого кресла и потухшего камина мне сделалось так муторно, что потом я не могла заснуть. Меня терзало ощущение тревожного беспокойства. В завывании ветра мне слышались приглушенные печальные ноты. В доме раздавался этот звук или же за окном, я сначала разобрать не могла, но он повторялся снова и снова. Мне казалось, что ветер в сомнении, но скорбно произносит мое имя.

Я забылась беспокойным, лихорадочным сном и несколько раз, вскрикивая, просыпалась. А потом, когда мне приснился третий по счету страшный сон, я открыла глаза и увидела проблеск света. Я подумала: «Уже рассвело!», но ошиблась. Это была всего лишь свеча.

Она стояла на туалетном столике, а дверь гардероба, куда, прежде чем лечь спать, я повесила подвенечное платье и вуаль, была открыта. Из гардероба раздалось какое-то шуршание. Решив, что, пока я спала, в комнату вошла миссис Фэрфакс или Лия, я спросила: «Что вы там делаете?»

Ответа не последовало, но из гардероба появилась какая-то фигура. Она взяла свечу, подняла над головой и осветила мое платье, висевшее на вешалке. «Лия! Лия!» — снова воскликнула я, но фигура продолжала безмолвствовать. Тогда я встала и направилась к ней. Сначала меня охватило удивление, потом я растерялась, а потом кровь застыла у меня в жилах. Мистер Рочестер, то была не Лия и не миссис Фэрфакс. То была даже не эта странная женщина, Грейс Пул. В этом я была уверена тогда и не сомневаюсь сейчас.

— Но это наверняка был кто-то из них, — возразил мой хозяин.

— Нет, сэр. Я клянусь, что это был кто-то другой. Стоявшая передо мной фигура никогда прежде не попадалась мне на глаза в Тернфилд-Холле. Рост и очертания были мне незнакомы.

— Опиши ее, Джен.

— Это была женщина, сэр, высокая и красиво сложенная, с густыми темными волосами до середины спины или даже ниже. Не знаю, что за платье на ней было надето, заметила только, что оно красное.

— Ты рассмотрела ее лицо?

— Сначала нет. Но потом она взяла мою вуаль, долго смотрела на нее, после чего накинула на голову и повернулась к зеркалу. И тут в высоком темном стекле я увидела отражение этого лика.

— И как оно выглядело?

— О, сэр, никогда прежде я не видела подобного лица! Гладкая смуглая кожа, огромные зеленые глаза. Она как будто сошла с картины — столько надменного величия было в ее чертах.

— Привидения обычно отличаются бледностью, Джен. И что сделало это?

— Сэр, она сняла вуаль со своей узкой головы, разорвала на две части и яростно бросила их на пол.

— А потом?

— Отдернула занавеску и выглянула в окно. Наверное, кто-то приближался к дому, потому что женщина-призрак взяла свечу и направилась к двери. Но у моей кровати остановилась. Ко мне обратились горящие глаза, и прямо к лицу приблизилась рука со свечой. Это существо затушило ее перед моими глазами. Я чувствовала его дыхание и запах дыма. Зловещая фигура склонилась надо мной — в глазах странный, непонятный мне голод, но в это мгновение я потеряла сознание во второй раз в жизни. Второй раз за всю свою жизнь я лишилась чувств от страха.

— Кто был с тобой, когда ты очнулась?

— Никого, сэр, но уже было совсем светло. Я встала, облила голову и умылась, выпила воды. Я, хоть и ослабела, чувствовала, что не больна, и решила, что никому, кроме вас, не расскажу об этом видении. А теперь, сэр, скажите, кто эта женщина.

— Порождение возбужденного рассудка. Нужно поберечь тебя, мое сокровище. Твои нервы не созданы для грубых потрясений.

— Сэр, поверьте, мои нервы меня не подводят. Это создание действительно существовало. И все, о чем я рассказала, произошло на самом деле.

— Джен, уже почти настал день, который свяжет нас неразрывно, и когда мы соединимся, эти воображаемые ужасы оставят тебя, верь мне.

— Воображаемые ужасы, сэр! Как бы мне хотелось, чтобы это было так! А сейчас тем более, раз даже вы не можете объяснить эту жуткую загадку.

— Я не могу ее объяснить, Джен, следовательно, ничего не было.

— Но, сэр, когда сегодня утром я сказала себе так же и когда осмотрелась по сторонам, чтобы успокоиться и набраться смелости от вида знакомых вещей при солнечном свете, — на ковре я увидела разорванную пополам вуаль!

Я почувствовала, как мистер Рочестер вздрогнул, а потом быстро наклонился и обнял меня.

— Слава Богу! — воскликнул он. — Слава Богу, что, если вчера ночью к тебе действительно приблизилось нечто злое, пострадала только вуаль. О, страшно подумать, что могло случиться!

Задыхаясь, он прижал меня к себе так сильно, что я едва не задохнулась сама. После нескольких минут молчания он продолжил подчеркнуто бодрым тоном:

— А теперь, Джен, я все объясню. Это был отчасти сон, а отчасти явь. Да, некая женщина действительно вошла в твою комнату, это несомненно. И той женщиной могла быть только Грейс Пул. Ты и сама называешь ее странной, не так ли? И у тебя имеются на это причины. Помнишь, что она сделала со мной? С Мейсоном? Находясь в состоянии между сном и бодрствованием, ты увидела, как она вошла к тебе и чем занялась, но в страхе, даже почти в бреду, ты придала ей черты, отличные от ее истинного облика. Я вижу, тебе хочется спросить, почему я держу такую женщину в своем доме. Когда мы поженимся, я расскажу. Но не сейчас. Ты удовлетворена, Джен? Принимаешь мою разгадку?

Я задумалась. Иного объяснения действительно не было. Удовлетворена я не была, но, чтобы доставить удовольствие ему, сделала вид, что успокоилась, и ответила сдержанной улыбкой.

— Довольно мрачных мыслей. Гони прочь пустую тревогу. Слышишь, в какой шепот превратился ветер? Он уже не бьет в окна. Взгляни. — Хозяин встал, подошел к окну и приподнял штору. — Какая чудесная ночь!

Он был прав. Половина неба была безупречно чиста. Облака выстроились на востоке длинными серыми рядами, луна мирно расточала белесое сияние. Я подошла к мистеру Рочестеру и посмотрела на серебристую лужайку.

— Я знаю, как тебя успокоить, — сказал он, целуя меня в шею с той особенной нежностью, которая, я знала, предшествует взрыву страсти. — Комната уже прогрелась, — продолжил он грудным голосом, который лишал меня воли и заставлял подчиняться его желаниям. — Долой одежду! Ты обнаженная ляжешь со мной у очага, и я стану целовать тебя в его мягком свете.

Он тихо запер дверь на ключ, и я вспомнила, как когда-то в этой самой комнате он изображал цыганку. Каким взглядом он на меня смотрел… Мистер Рочестер молча нежно раздел меня, и я, уступая желанию, кротко отдалась его объятиям. Поначалу мне хотелось, чтобы было хорошо ему, но потом, когда он уложил меня рядом с камином, стал осыпать поцелуями мой живот и его язык скользнул ниже, прямо в лоно, во мне пробудился огонь.

Он долго оставался внизу, головой у меня между ног. Я молила его подняться и войти в меня, но он как будто не слышал моих призывов, доводя меня до таких вершин блаженства, что я начала таять, растворяться в нем. И когда я оказалась у наивысшей точки на краю пропасти, он вдруг навис надо мной и вошел в меня своим огромным, горячим членом. От столь неожиданного ощущения наполненности я едва не задохнулась, по телу прошла дрожь. Затем, все еще балансируя на пике наслаждения, я почувствовала его мощные толчки, увидела устремленный на меня взгляд, пот на лбу… Глаза его затуманились, дыхание сделалось отрывистым.