Навечно преданный (СИ)

Чем больше король размышлял над этим неутешительным обстоятельством, тем больше убеждал себя, что леди Морстен здесь совершенно ни при чём, а виной всему, конечно же, его личное нетерпение и то давление, которое он так неосторожно оказал на Шерлока, грубо сминая хрупкий росток свободной воли доверившегося ему Преданного. И что, возможно, содеянное было необратимо.

Но сожалея с тоской и даже отчаянием о том, что процесс «размораживания» Шерлока так неожиданно и глупо прервался, Джон всё-таки не мог не признать: случись той ночью то, чего он так желал, и ситуация бы усложнилась ещё больше. Беря Преданного под своё покровительство, Его Величество совершенно забыл и о собственных планах, и о леди Морстен, и о данной ей надежде. Признавая за своей избранницей неоспоримые достоинства, король меж тем сильно сомневался, что может доверить ей объединяющую их с Шерлоком тайну. И как объяснить в дальнейшем супруге выходящую за обычные рамки привязанность секретаря к своему королю, а главное — государя к слуге, он не представлял. Единственное, на что Джон надеялся, так это на то, что однажды они с Мэри станут действительно по-настоящему близки, и тогда он сможет доверить ей этот важный секрет — как партнёру и близкому другу. Пока же холодность Шерлока была довольно своевременной, давая Джону возможность отложить трудное до невозможности объяснение, и заодно подтверждая, что решение короля относительно собственной женитьбы является правильным и, в сложившихся обстоятельствах, вполне уместным.

Многократное повторение подобных доводов в конце концов почти успокоило Его Величество, и день собственной помолвки он встретил если и не с полным восторгом, то, по крайней мере, достаточно уравновешенным.

Уделив с утра внимание неотложным делам, король терпеливо, хотя и без особого энтузиазма, отдал себя в руки пребывающего как раз в самом восторженном состоянии камердинера, после чего его покои приобрели вид дорогой галантерейной лавки и примерочной в портняжной мастерской одновременно. Анджело распорядился даже принести роскошное напольное зеркало, дабы государь смог лично оценить свой великолепный вид.

К огорчению старого слуги, Его Величество к собственному великолепию остался равнодушен, что, впрочем, вполне объяснялось волнительностью момента.

Часы пробили шесть, время рокового ужина неумолимо приближалось. Расторопные лакеи покинули королевские апартаменты, оставляя рядом с государем только преданного камердинера.

— Это будет один из самых счастливых дней в моей жизни, — серьёзно произнёс Его Величество, глядя в зеркало, в то время как суетливый Анджело сновал вокруг него, устраняя последние, заметные только его опытному глазу, недостатки в наряде монарха. Джон в зеркале состроил недоверчивую мину. — Да, это так! — король предостерегающе поднял палец, грозно уставясь на своё скептически настроенное отражение. — И даже не вздумай со мной спорить!

— О чём, сир? — удивлённо вскинулся камердинер. — Я даже не думал. Вы бесспорно прекрасны!

Расфуфыренный наподобие заморских павлинов церемониймейстер трижды стукнул жезлом о мраморный пол, требуя тишины и внимания, и громко объявил о выходе монарха.

Ступив под высокие своды убранного для пиршества зала, король не смог не отметить, что его верный помощник потрудился на славу. Сугубо не вникая в тонкости подобранных оттенков элегантных гобеленов, драпировок и скатертей — начиная с бледно-василькового и заканчивая тёмно-лазурным, — в особенности китайского фарфора роскошных праздничных сервизов и изящных, декорированных золотом, богемских бокалов, в зашифрованные на языке цветов пожелания любви и счастья в нежнейших букетах, наполняющих помещение ароматами весны и эдемских садов, и в прочие, составляющие восхитительно-изысканную атмосферу, важные мелочи, Его Величество с первых же шагов почувствовал царящий вокруг дух предстоящего торжества.

Придворные, расступившись, приветствовали короля почтительными поклонами, а музыканты заиграли нечто весёлое и праздничное.

Джон бегло осмотрел пёструю толпу. В почти машинальном поиске, глаза вдруг остановились на знакомой фигуре, неброская элегантность которой привлекала внимание похлеще блестящего и помпезного вида многих высокопоставленных дворян. Нет, Его Величество не мог хорошо рассмотреть выражения лица скромно стоящего в стороне Шерлока. Но одного взгляда на Преданного оказалось вполне достаточно, чтобы нарушить зыбкое душевное равновесие монарха.

Ему вдруг показалось, что всё происходящее — всего лишь странный спектакль, подобный тем, которые они с Гарриет и друзьями устраивали в детстве в честь Рождества или просто чтобы развлечься самим и порадовать своей незамысловатой игрой родителей. Всё чушь, ерунда, иллюзия! Нет никакого выбора, нет принятого решения, обманчиво правильного и подозрительно сомнительного. И это всего лишь роль: пройти между нарядными дамами и кавалерами, приветливо улыбаясь и благосклонно кивая, занять место в заменяющем королевский трон роскошном кресле, принимая восхищённые комплименты толпящихся вокруг вельмож и сановников, которые с плохо скрываемым нетерпением уже готовы обрушиться на Его Величество с поздравлениями, ведь ни для кого не секрет, по какому поводу устроено это пиршество. Всё заранее расписано и подчинено строгому плану, и ничего нельзя изменить или нарушить, выйти за рамки предписанной роли, хотя больше всего Джону сейчас хотелось бы плюнуть на предписания, пробиться сквозь всё это сборище просто к стоящему у затейливо задрапированной колоны стройному и отчаянно желанному парню, без лишних объяснений взять в ладони тонкое аристократическое лицо и поцеловать капризные ждущие губы.

Меж тем церемониймейстер, вновь потребовав внимания громким троекратным стуком, с особой торжественностью уже представил входящую в зал даму — действительно, самую изысканную и привлекательную из всех — и, подав леди руку, галантно сопроводил её к продолжающему безотчётно улыбаться королю.

Мэри была красива, мила и непостижимым образом соединяла в себе трогательную скромность и поистине королевское достоинство. Её взгляд сиял от счастья, а улыбка обещала блаженство мужчине, решившему назвать её своей избранницей.

Приняв руку леди Морстен, Джон слегка растеряно моргнул. Заранее изученный сценарий напрочь вылетел из венценосной головы, оставив вместо себя звенящую пустоту. Но изящные пальчики избранницы подрагивали в его ладони молчаливым призывом оберегать и защищать, и он мягко сжал их, успокаивая этим жестом и себя тоже — нужно вспомнить слова, просто вспомнить слова! Все замерли в ожидании, смазливый паж с ангельским личиком и золотыми кудряшками поднёс на бархатной подушечке маленький шедевр ювелирного искусства, предназначенный скрепить взаимные обещания и украсить руку невесты, как только король объявит о своём выборе. Отступать было слишком поздно, да и немыслимо. И Его Величество, набрав в грудь побольше воздуха, решительно, и даже немного пафосно, произнёс:

— Господа! Я хочу представить вам свою невесту и вашу будущую королеву — леди Мэри Морстен! Она оказала мне честь, приняв моё предложение, и не позднее мая станет моей законной супругой, о чём я сейчас с радостью и объявляю.

На большее воздуха почему-то не хватило, и Джон, подцепив с синего бархата изумительнейшей работы перстень — сапфир над россыпью бриллиантов — поспешил водрузить знак своей любви и верности на тонкий пальчик счастливо улыбающейся невесты.

Миллион подспудных сомнений Его Величества тут же был погребён под громом оваций и перебивающих друг друга пожеланий любви, благополучия и долгих лет процветания. Вино полилось в бокалы; бравурная музыка заполнила зал, выплёскиваясь сквозь приоткрытые окна в вечернюю стылость; забегали слуги, ловко и почти незаметно осуществляя нескончаемые перемены блюд; гости провозглашали тосты, соревнуясь в затейливости и демонстрируя королю и его избраннице самое искреннее расположение и вечную преданность.

Джон несколько отстранённо наблюдал за происходящим, рассеяно слушая непрекращающиеся поздравления и методично осушая неизменно наполняемый лакеем кубок. Королевская невеста, напротив, откровенно наслаждаясь оказываемыми ей почестями, хоть и выказывая приличествующее новому статусу смущение, едва притрагивалась к питью и кушаньям — видимо, из-за сильного волнения.