Ома Дзидай (СИ)

Я шла к нему, а сердце обливалось кровью: он был сам на себя не похож.

Привычного пурпурного кимоно больше не было – содрали. Голыми ступнями он стоял на мокром и холодном камне. Мешковатая и изодранная, ноги прикрывала одна только тюремная хакама.

Розги дождя хлестали его с самого вечера. Над ним поиздевались вволю. Вид был кричаще подавленный и измотанный. Но то – лишь поверхность непроглядного моря.

Дальнейший осмотр показал пугающие подробности, распалявшие во мне огонь злости и жажду мести. О пытках говорили многочисленные кровоподтеки: его били долго и упорно. Пары ногтей на пальцах ног… не доставало.

Дыхание резко сбилось: только не папу.

На месте выдранных ногтей были видны багровые разводы: запекшуюся кровь размывал дождь.

Нетронутым оставили только лицо. Не просто так, если помнить, какую участь уготовили папе. Собираемые по утрам в пучок на затылке, теперь волосы свисали, мокрые и безвольные, до шеи.

Любой человек будет выглядеть жалко после того, как с ним обошлись так же. Но для меня папа оставался сильным, храбрым и великим. Самым лучшим. Даймё Фурано, несгибаемо пережившим страдания.

Папа не хотел встречаться с Горо взглядом. Но ожидание затянулось, а разговор не начинался. Когда он посмотрел в мои глаза, а я – в его, мне было трудно ответить, что расстраивало больше. Истязание над папой, или же злоба, с которой он посмотрел.

Смутившись, я потупила взор и отвернулась. Сама виновата. Замешкалась и не выстроила мост для полноценного общения. Не сделала так, чтобы он сумел разглядеть своего ребенка.

– Долго мы будем так молчать? – утомленно спросил папа. – Не трави мне душу.

Женский голосок, который он точно узнает, вырвался наружу, но из-за потрясения прозвучал тихо и тонко, напоминая стихающий плач.

Ни о чем не догадываясь, папа даже не принял это во внимание.

– Ну же.

Общество сёгунского сынка ему не нравилось.

– Папа, это я. Нагиса, – сказала я чуть громче, следя, чтобы меня не услышали стражники, на нас косившиеся. Когда я обернулась и гневно посмотрела, они уткнули глаза в пол, будто ничего не было.

– Нагиса? Неужели? Ты…

Папа находился на грани беспамятства и не сразу воспринял услышанное. Когда до него дошло, он широко распахнул глаза.

– Как?.. Зачем?..

После ссоры с Хандзо папа решил выяснить, почему я плакала по ночам. Тонко чувствуя подвох, он понимал, что междусобойчиком не обошлось. Я набралась храбрости и рассказала правду.

Ведь, сколько бы я ни баловалась и ни пакостничала вместе с Рэй, он никогда не наказывал. Только выслушивал и объяснял, почему благородные дети так себя не ведут. Его убеждения в воспитании только укрепляли мою любовь и доверие.

Ему было больно от услышанного. На мгновение он потерял из виду свое дитя, обнаружив чудовище. Его надежды на достойного продолжателя рода рухнули в тот день. Сына по имени Нагиса будто бы не существовало. Перед ним сидела девочка и, чуть не плача, ждала, что в этот раз ее все-таки накажут.

Весь мир был бы готов ополчиться – даже собственная мать и сестры, но не папа. Он не собирался отказываться от ребенка, продолжая любить, как и прежде, если не больше. Наверное, ничего другого ему не оставалось.

Папа не понимал мое самоощущение и боялся дара, но стоять наперекор не стал, давая так мне необходимое: быть собой хоть изредка.

Ему хотелось видеть Нагису-мальчика, и я была им в обычной жизни, чтобы никто больше не узнал о моей истинной природе. Когда ничто не препятствовало, я примеряла свою любимую оболочку и ходила гулять в город дотемна. В Оме с этим было еще проще.

Папа обо всем догадался. В общих чертах, но все-таки.

Я была расстроена осуждением, с которым он подошел к этой новости. Все произошедшее играло ему на благо, но он оставался неумолим. Впрочем, ничего нового.

Ведь папа взял с меня обещание, что я никогда не буду больше пожирать людей. Исполнять его не было чем-то трудным, потому как свое я уже получила. Но опасность, грозившая его жизни, сняла прежние ограничения.

– Я пришла тебя спасти…

Мне очень хотелось обнять его, зацеловать и пожалеть, но так я бы только выдала себя. Да и не принял бы он подобные знаки внимания от Горо.

Папа разочарованно вздохнул и опустил глаза, чтобы собраться с мыслями.

– Тебе не следовало это делать. Лучше бы ты убежала и зажила своей жизнью, как давно хотела. Зваться Урагами нынче постыдно…

– Да что ты такое говоришь, папочка?!.

Его мнение обесценивало трудности, которые мне пришлось преодолеть. Обидно.

– Я так старалась, чтобы хотя бы увидеть тебя! Давай уберемся отсюда поскорее…

– Нет, нет, нет, – качая головой, повторял он, будто пьяный.

Глаза его бешено метались.

– Тысячу раз нет. Я… должен быть здесь. Нельзя мне убегать – не для того я перенес днем столько. Нужно дождаться Рю… Он должен явиться сегодня…

Снова этот Рю…

Неведомый спаситель Мэйнана. Так называемый старший брат, который появился откуда ни возьмись и перевернул с ног на голову саму жизнь Урагами. Папа стал одержим этим воссоединением, равно как и мыслями, что продвигал этот изгнанник.

Возможно, я вела себя строго, не зная Рю лично. Но даже для меня папина привязанность казалась чем-то безумным. На его месте я бы хваталась за любую возможность спастись. Но он – не я.

– Это слишком опасно… папа! Я все продумала! Я смогу освободить тебя. Просто поверь мне! Как и всегда…

С Коногава Горо мы бы сбежали легко. Под предлогом помощи отца в поимке меня взять пару-тройку стражников и выехать за стены замка. На подходах к особняку перебить всадников. Умертвить стражу, засевшую в доме. Окопаться. Дождаться этого Рю – и продолжить дело семьи.

Все просто. И овцы целы, и волки сыты.

Я готова была их озвучить, надеясь, что он сохранил благоразумие. Но он перебил, собираясь предоставить свою точку зрения.

– Не нужно… Нагиса. Милая моя доченька… Это все только усугубит. Лучше, если я останусь тут, а Дзунпей – в неведении. Только так мы сможем свергнуть сёгуна…

Папа тяжело вздохнул от боли, оттопырив большие пальцы без ногтей.

–… Я дорого заплатил. И сейчас вряд ли пойду без сторонней помощи. События решаются быстрее, чем за часы. Наш побег будет замечен, потому что враг повсюду.

С тех пор, как Хандзо отверг меня, я почти не плакала. Но теперь у краешков глаз собирались слезы. Горькие, неостановимые, долгие. Первая сорвалась с ресницы и упала на каменную кладку под ногами.

– Они же… они же убьют тебя… Папа!

– Не будь так уверена. – Он улыбнулся, утаивая муки. – Все будет в порядке, малыш. Просто оставайся в этом обличии, раз мертвецов не воротишь обратно. Дзунпей не позволил бы Горо пропустить все веселье…

Даже мысль об этом ковырялась у меня в груди, подталкивая завопить. Я не хотела, чтобы папа умирал. И уж тем более не хотелось видеть, как.

– Отныне для Рю удобнее всего заявиться посреди казни. Я не успею с собой ничего сделать…

– А если не будет в порядке?..

– Если они опоздают… моя смерть все равно не будет напрасной. Я убежден, что чан ненависти к Коногава почти переполнен. Вероятнее всего, я и стану той каплей, которая заставит ее перелиться через край.

Папа поглядел на меня пару мгновений. С особенной нежностью, которая подавляла во мне всякий мятеж, когда я была маленькая.

– Пожалуйста, Нагиса. Будь хорошей девочкой. Оставь меня здесь. Подготовься к выходу на Великаньи Дубы. Быть может, тогда ты сможешь спасти меня…

Даже просто речь отнимала у него силы. Глаза слипались. Спать отцу оставалось всего каких-то пару часов – сквозь боль.

Он не то, что бы не мог бежать, а совсем не хотел того. Как бы я ни старалась, он не сдвинулся бы с места. Не раньше, чем смерть нависнет над ним.

Ничего не будет в порядке. Совсем ничего!..

– Надеюсь, ты знаешь, на что идешь, – сказала я, смахнув слезы за раз широкой ладонью. – Я люблю тебя, папочка. Сильно-сильно. Так крепко, что пошла на все ради тебя.