Ома Дзидай (СИ)

Коногава не успел ни позвать стражу, ни защититься. Подорвавшись и вгрызаясь зубиками в шею, я достала до сухожилий, питавших мозг кровью, – порвались мгновенно.

Вишневые глаза начали гаснуть.

Личико залило красным потоком. Вкус, который не спутаешь ни с чем, коснулся языка. Из его рта вывалился сдавленный хрип и полились слюни вперемешку с кровью.

Я немедленно оттолкнула насильника от себя, предупреждая падение, и повалила на спину локтем. Быстренько взобравшись на живот, повторила заход и резко вырвала кадык, смачно им захрустев по мере вбирания в рот. Проглотив и его, откусила от отпрыска Дзунпея еще немного. И еще. И еще…

Неспособный дышать, говорить и управлять собственным телом, Коногава Горо умирал. Мучительно. В ужасе. Не веря в случившееся, но понимая, что будет съеден – и съеден до последнего кусочка…

Комментарий к Часть седьмая. Слезы Женщины (7-1)

161. Хангёку – ученицы гейш в Токио.

========== Часть седьмая. Слезы Женщины (7-2) ==========

Глава двадцать шестая. Наизнанку

Три часа спустя

Пир впопыхах занял приблизительно полчаса. Сладостный вкус человечины застыл на языке и подбадривал продолжать трапезу. Доводил до истомы: для убийцы она была сущим лакомством, какую часть в рот ни положи.

И я, на четвереньках склонившись над трупом, позабыла, сколь гадостно представлять людоедство. Гадостно, пока это не происходит здесь и сейчас.

Я усердно работала челюстями и поглощала жертву с верха до низа, угождая внутренней сущности на пользу себе и не задумываясь, что ем.

Зубки взрезали грубую кожу и без разбора шинковали жесткую, но сочную плоть и неописуемо нежные внутренности. Легко и просто они доводили все это до однородной кашки, как при кормежке беззубого малыша.

Их острота и прочность не колебались перед сухожилиями, хрящами и даже костьми. Словно между молотом и наковальней, те крошились в щепки.

Прикладывая пальчики к губкам, я жадно чавкала и глотала пищу. Следила, чтобы ничего не выпало. Каждый комочек представлял ценность для полноты нового образа.

От Коногава Горо осталась только кровь. Багровые разводы опорочили белизну простыней. Она вытекала изо рта и, змеясь по подбородку и шее вниз, пачкала грудь и животик, чтобы в конечном счете свернуться.

Единственным напоминанием в опочивальне, что отпрыск Дзунпея существовал, остался его праздничный наряд. Мне еще предстоит примерить его. Здесь стояло зеркало, так что можно было посмотреться и оценить внешний вид.

Хрустя большим пальцем с левой ступни Горо, я заканчивала есть. Лениво разлеглась на футоне, широко улыбнулась и, как кошечка, свернулась клубочком, проглотив месиво и довольно посапывая.

– Было очень вкусно, – хихикнув, прошептала я.

Требовалось время, чтобы труп растворился в бездонном желудке.

Глазки прикрылись. В надежде занять себя, я думала о случившемся.

Долгожданный опыт ужасен, но я наконец-то переспала с мужчиной. Что более важно, моя вероятность успеха резко подпрыгнула вверх.

Любая запрашиваемая цена того стоит.

Спастись от преследования было просто. Коногава бы в жизни не догадались, что благодаря дару, граничащему с проклятием, я скрывалась под девичьей личиной.

Но вызволить папу, просто позаимствовав у подружек из ханамати облачение хангёку и попав на о-дзасики, я не сумела бы. А моя любовь к нему перевешивала все.

Животик облегчился от груза. Я прочла мертвеца, как свиток, – повадки, память, страхи и предпочтения. Ничего примечательного: обычный потаскун, которому повезло родиться в первой семье страны. Отныне он – часть меня, как три других лица, прячущихся одно за другим, как слой за слоем.

Уже можно было переодеться в него. Ласково погладив себя вокруг пупка, я встала на ножки и, охая, потянулась: по телу расходился прилив новых, небывалых сил.

Я не спала порядка двадцати часов. Утомленное тельце само валилось наземь. Но сырой ужин не оставил сна ни в одном глазике: счетчик сброшен, сутки начались заново.

Несколько воздушных шажков наискосок – и я напротив зеркала, смотрю и диву даюсь. В отражении на меня оживленно уставилась девушка, выглядящая по-звериному дико, но притягательно.

– Здравствуй, красавица, – немного грустно поприветствовала я себя.

Вряд ли кто-то оценил бы эту красоту также, как и я. Высохшая кровь на белоснежной коже, все портит. Но именно она отличала меня от других девиц, склонных к нагому самолюбованию, пока их не видят мужчины от мала до велика.

Водянисто-голубые глазки разливаются шумными водами моря. Оно не тускнело даже при блеклом свете ночных фонарей в комнате. Бледно-синие волосы до плеч кажутся продолжением небосвода в ясную погоду.

Миловидные черты личика – дутые чистые щечки, пухленький кончик по-детски узенького носика, тонкие губки, вороватая улыбочка, маленький подбородок, невысокий лобик, скрытый косой челкой, – наталкивают безнадежных воздыхателей на мысли о сходстве с котятами.

Я смущенно смеялась, слыша такое. Звучит немного нелепо, на мой взгляд. Но все-таки приятно.

Утонченное тельце, отвечающее общественному видению безупречной внешности и женственности, с его длинными ножками, худенькими ручками, плоским животиком, умеренной пышности грудью и округлыми бедрами просто сводят мужчин с ума. На радость мне же!.. Отчасти. Потому что я не всегда была такой красивой…

Когда я выворачиваюсь наизнанку, переодеваясь в съеденного мертвеца, переход течет быстро. Мимо врожденного, ненавистного тела юноши, но обязательно через истинную, безобразную потаенную сущность без имени, без рода.

По Мэйнану бродят разные ёкаи . Но среди всех этих таинственных и опасных существ не нашлось подобного внутреннему убийце. Никто о нем слыхом слыхивал. Может, и не ёкай это вовсе, а… нечто большее, совсем нам чужое.

В ту ночь наши взгляды – меня и убийцы – встретились вновь.

Красавица превратилась в чудовище, сбрасывая отмершие ткани, как паук. Самый храбрый самурай забился бы в угол, наблюдая мое перевоплощение.

Линька завершилась. Девичья оболочка потускнела и ороговела. Стала рваться под давлением ускоренного роста и трещать. Но из причудливой скорлупы выберется далеко не цыпленок.

Хрупкий кожный слой рушился. Из брешей зиял неестественный сиреневый цвет обновленных покровов, как у членистоногих. Старая шкура осыпалась, как шелуха, вскрывая иные очертания и уродливые изгибы. Самые настоящие.

Свет потух: масло в ночных фонарях кончилось почти одновременно. Сырая прохлада просочилась внутрь комнаты.

Один рывок туловищем – и я, провалившись в темноту, приняла облик внутреннего убийцы, освободилась от оков ныне бесполезной скорлупы. Она, разлагаясь, оборотилась в кучку пыли под когтистыми лапами и скоро распадется до мелких частиц, не видных невооруженным глазом.

В зеркало, склонившись из-за чрезвычайного роста и учащенно дыша, молчаливо смотрело чудовище происхождения поистине внеземного.

Внутренний убийца визжал, вопил, рычал, стрекотал, но говорить не умел.

Из-за оттопыренных тонких губ выглядывала жуткая пасть, скрывая подвижный змеиный язык за частоколом из зубов.

Выставленный наружу череп строением напоминал объемный крест. Не имея глазниц и ноздрей, он поддерживал разделенные полушария мозга, обтянутого гладкой и тонкой сетчатой оболочкой. Через нее чудовище слушало, осязало и смотрело на мир вокруг себя.

Мягкую плоть и внутренности существа надежно скрывала естественная броня. Вряд ли удара мечом хватит, чтоб пробить ее, но проверять мне пока не приходилось.

Еще одним открытым участком тела были перепончатые широкие ладони. Из кончиков длинных пальцев росли раздвоенные загнутые когти.

Чудовище умело прекрасно сливаться с окружением. Оно подарило мне согласованность между наружностью и духом, которой так не хватало изначально: Урагами Нагиса родилась в чуждом, непрошеном теле. Мужском теле…