Ома Дзидай (СИ)

Я это так не оставлю.

Руки сами вцепились в ее горло и затрясли, как ивовую ветку, едва мы поравнялись. Девочка не успела и вскричать, не понимая, за что ее губят.

Впечатанная в толстый тополиный ствол, она раскраснелась, пытаясь вобрать в себя хоть чуточку воздуха. Гортань вдавливалась в шею, так что ее потуги были напрасны. Чистые голубые глазки облепили трещины. Они были на мокром месте и гасли.

Насилие с моей стороны застало Сачико врасплох. Она не шевелилась. Думала, что накликает большую беду – сопротивляться или покориться. Может, останови она меня тогда, все сложилось бы иначе.

Никто и никогда этого не узнает.

Жажда жизни взяла верх. Слабеющие руки потянулись к моим. Слишком поздно. Не успели они коснуться меня, как соскользнули и упали обратно безвольными плетьми.

Тело Сачико слабело. Колени гнулись к земле. Глаза закрывались. Девочка сползала вниз по тополиному стволу. Она должна была узнать кое-что прежде, чем умрет.

«Хандзо – только мой!» – сказала я злобно, желчно и ядовито, как никогда ранее.

Бедняжка услышала, но испустила дух, не поняв толком, что я имею ввиду.

Пальцы отцепились от шеи. Труп опустился на сырую землю меж корней. Я уселась под соседним и тяжело задышала. Не верилось, что все-таки сделала это.

Всегда считала, что опыт убийства обойдет меня стороной: это совсем не по-женски. Если и лишу человека жизни, еще долго буду корить себя. Ан нет.

Было приятно нарушать запрет, который сама себе выдумала. Восхитительно…

Не думая о последствиях, я упивалась сладостным безумием. Пробило на громкий смех, распугавший всех птиц и зверей вокруг. Они бросились в разные стороны, поспешно покидая насиженные ветви и холмики.

Внезапно я осознала: мне мало достигнутого. Но сколько ни издевайся над трупом, душа покинула тело, а мертвецам плевать.

Сердце подсказало мне, что делать. Мысль пугала до мурашек, но звучала заманчиво. Несмотря на омерзение я подчинилась позыву.

Съешь её. Съешь её. СЪЕШЬ ЕЁ.

По-другому стереть ее с лица земли я не могла. Лучик здравого смысла истончился и после погас. Пожрать труп в один присест маловероятно и тошнотворно. Казалось бы…

Одержимая резким голодом, я опустилась перед бездыханной Сачико на колени. Скрюченные до дрожи пальцы потянулись к ней.

Труп был раздет быстро. Смородиновые кусты прогнулись под тяжестью ее одежды. Я также сняла все с себя, не желая пачкаться.

Голая покойница опустилась в мокрую траву: я бережно перенесла ее туда, чтобы не вывалять в сырой земле.

Безжизненные глаза смотрели с холодным осуждением, несколько забавляя. Приступать к людоедству я не спешила. Хотелось прочувствовать мгновение.

Сачико не заслужила быть такой красивой. Она не заслужила внимания Хандзо. Я – да. Мне так хотелось быть ей! Но кто знал, что получится?..

«Хандзо, мы ведь всегда будем вместе?» – спросила я его однажды, подперев ладонью подбородок.

«Конечно, Нагиса. Ты и я вдвоем прошагаем через всю вечность!» – обнадеживающе отозвался он, с закрытыми глазами разлегшись на татами рядом.

Он не знал, о чем говорит. Я не знала, что спрашиваю.

Эти слова были писаны вилами по воде.

Стеснительно наклонившись к ее лицу, я попыталась откусить немного от щеки. Зубы легко оторвали от Сачико часть, а вкус был таким нежным и изысканным…

Истинное блаженство обняло меня за плечи. Я зажмурила глаза, не веря проводникам чувств.

Объедение.

Желудок наполнялся, но там всегда было еще место, куда пихать останки. И я питалась дальше, безотрывно. Совсем не осознавая, как с глаз пропала сначала голова, потом – туловище с руками, ноги.

Когда я опомнилась, от Сачико остались только пятна крови на травинках – остальную жадно впитала земля. Сытость клонила в сон…

***

Очнулась я через час где-то. Случившееся позабылось.

Когда я попыталась подняться, кожный покров Урагами Нагисы разорвался. Было непонятно, что происходит. Но вот я оглядела себя…

Перед глазами предстали перепончатые ладони. Раскрылся не рот – раздвинулась пасть. Из легких вылетел не вопль ужаса – вырвался утробный заунывный рев.

Со всех сторон над головой птицы бросились врассыпную, крича на весь лес. От них воняло ужасом.

Я проснулась в истинном обличии. Чудовищем.

Судорожно поползла к ближайшей луже, чтобы убедиться. Осознанные движения поднимали страх из глубин разума, но кровь не стыла – нагревалась.

Отражение было убийственным. С зубов соскользнул визг, от которого задрожал воздух. В лужу опустилась мутная слюна, растянувшаяся по водной глади гнойно-зелеными разводами.

Нет. Нет… НЕТ!

Я лихорадочно разглядывала себя и ощупывала лапами. Уж не настигла ли меня неведомая божья кара?

Но ничего подобного никогда не приключалось. Мэйнанцы постоянно питались трупами в голодные годы войны. И они оставались людьми!

Что делать, кто я теперь, я не знала. Разгадка пришла неожиданно. Когда я представила себе покойницу, желая раскаяться.

Тело сразу затвердело. Отчаянные попытки выбраться вскоре увенчались успехом. Скорлупа разорвалась, и я упала в лужу.

Грязная и подавленная, поднялась я уже Сачико. Ее черты открылись в успокоившейся воде. Наступило самосознание.

В лесной глуши люди не видели меня нагую, но стыдно было так ходить. И прохладно. Надев на себя одеяния синеволосой девушки, я прильнула к тополю поблизости и взглянула на все с иной стороны.

В голове проносились яркие оборванные воспоминания трупа, подтверждая слова Хандзо. Цепочка событий вновь выстроилась в ровный ряд.

Любовь моя…

***

Я до сих пор осуждаю себя за произошедшее: не придумала ничего лучше, кроме как пойти за любимым…

Найти. Рассказать все, как есть. Предложить, о чем давно мечтала.

Последствия такого необдуманного поступка могли выйти мне боком, но…

Теперь-то я девочка. Самая настоящая девочка! Наконец-то…

Хандзо сидел в тени той самой ивы. Я окрикнула его, махая рукой – также развязно, как Сачико.

Он был рад видеть меня такой. Куда больше, чем Нагису-мальчика. Но радовался не долго, ведь я, осмелев, с лету выпалила все произошедшее.

Кадзитани Хандзо выслушал, но только рассмеялся, похвалил за «богатство воображения» и нежно взял меня за руки, предлагая проводить до деревни.

Смешанные чувства овладели сердцем. Но я не позволила искушению взять верх.

Я не Сачико.

«Это правда!» – вырвалось у меня родным голосом. Неосознанно, разумеется. Но слово – не воробей; вылетит – не поймаешь.

Улыбка сошла с его лица. Глаза потускнели. Он поверил.

«Послушай, Хандзо, я… очень люблю тебя. И… хочу быть с тобой всегда. Давай забудем о Сачико. Ты очень хвалил ее красоту… я точно знаю. Ну… вот она! Вся твоя! Только попроси! Возьми меня! Если тебе она так нравится, пожалуйста. Позволь быть рядом. Я не прошу большего. А когда придет время тебя женить, убежим ото всех и будем только вдвоем. Соглашайся!.. Умоляю… Пожалуйста!..»

Открыв потусторонний дар, дитя возомнило себя властелином людских жизней.

Так нелепо.

В тот день поломались целых три судьбы: одна из них сменила ситок развития, вторая – перекрутилась, а третья – вовсе остановилась.

«Т-ты-ты-ты… ты н-не человек… Как?.. Ты сожрал ее. П-просто взял… и сожрал. Чудовище. Жадное до крови… тупое животное. Боги, что ты такое?!.»

Хандзо прятал глаза, сдерживаясь, чтобы не пуститься в плач по утрате.

Я не была такой стойкой – слезки катились вниз по щечкам.

Веревки, державшие мост нашей дружбы, были перерублены.

«Хандзо, прошу, услышь меня…»

«Заткнись, ёкаево отродье! Сейчас же! Убирайся! Прочь! В леса! Тебе там самое место! И чтобы мои глаза больше не видели тебя. Потеряйся, слышишь?! Потеряйся!» – кричал он, надрывая голос.

Я потянулась к нему, чтобы обнять, задавить его гнев и печали. Но Хандзо было страшно даже просто находиться рядом. Нагиса был мертв для него. Отныне перед его глазами стоял перевертыш, оборотень, людоед, ёкай.