Любовь и смута

- Все ваши требования незаконны! – заговорил с негодованием Бернард, но государь поднял руку, не разрешив ему высказаться.

Император был в ярости.

- Прежде всего, вы двое, предавшие вассальную клятву! -  обратился он к своим графам, которые знали на что шли и были готовы и к его гневу, и к опале. - Викфред, ты сам понимаешь, цена твоим подлым словам — твоя жизнь. С этой минуты в моем государстве ты вне закона. Как видно, пришла пора напомнить аквитанцам, что их королевство - часть империи франков, а сами они — подданные императора. Аквитания никогда не будет отделена от Франкии, как мечтаешь ты и тебе подобные преступники, даже если мне придется всю выжечь её от Буржа до Тулузы. Теперь, что касается города Орлеан, он переходит в руки графа Бернарда — такова будет компенсация за вознесенную на него клевету. Даю тебе неделю, Матфрид, чтобы ты и твои родственники оставили этот край. – Затем он обратился к сыну: - А ты можешь передать своему брату, коли уж он твердо решил воевать со мной, то я его вызов принимаю! - император поднялся, чтобы покинуть приемную, заметив делегатам напоследок: - Если кто из вас задержится ещё долее во дворце, будет немедля предан смерти.

Император ушёл, так и не сказав больше ни слова прелатам, словно забыв про них. За Людовиком последовал Бернард, а за ним удалились и остальные придворные, весьма оживленно обсуждавшие меж собой немыслимые по своей дерзости требования делегатов, порочившие имя самой императрицы, и возможные последствия этой миссии.

В то время когда делегаты терзали императора жесткими требованиями знати, Лантберт, тщетно пытавшийся разыскать свою супругу, направился прямиком к королеве. Ему пришлось достаточно долго прождать, прежде, чем он был допущен в покои государыни.

Услышав имя того, кто просит её об аудиенции, королева чуть не упала в обморок от негодования - присутствие человека Лотаря, её злейшего врага, было слишком отвратительно и тягостно для неё. Сначала Юдифь хотела приказать схватить его и убить на месте, но потом передумала, поскольку, несмотря ни на что, ей всё же было любопытно взглянуть на мужа ближайшей подруги. Чувствуя себя достаточно уверенно с несколькими вооруженными рыцарями, стоявшими за её троном, королева все-таки допустила в свои покои графа Дижонского.

- Государыня, - поздоровался Лантберт, на мгновение опустившись на колено.

Юдифь холодно смотрела на него,  не говоря ни слова, за деланным спокойствием скрывая боль обжигающей её душу ненависти. Перед ней стоял человек, желавший смерти её сыну.

- Могу ли я увидеть свою жену, графиню Дижонскую, которая служит у вас? - сказал Лантберт.

Королева смерила его уничижительным взглядом.

- Среди моих придворных дам нет такой женщины, - отвечала она.

- Но среди ваших придворных дам наверняка есть женщина по имени Альберга, дочь сеньора Викфреда Буржского, - проговорил Лантберт, ради любви укрощая свою гордыню.

Юдифь мгновенно оценила его самоуничижение и всю силу привязанности этого человека к её подруге.

- Альберга? Ах да... несчастная девушка...мне очень жаль… - с искренней печалью в голосе произнесла королева, с удовольствием наблюдая, как Лантберт побледнел при мысли о случившемся с любимой несчастье, как мучительная тревога переменила выражение его лица, а от бессилия перед страшной неизвестностью сжались кулаки.

- Государыня, ради Бога, скажите, что с моей женой и где она теперь? - проговорил Лантберт, пристально взглянув на королеву.

- Альберга так же несчастна, - продолжала королева, - как была бы на её месте несчастна любая другая девушка, на которой женились не по любви, а по приказу. Неужели ваш король действительно предполагал, что моя преданнейшая подруга будет помогать вам  в ваших злодеяниях против меня? Какой просчет!

- Я женился лишь по приказу своего сердца, государыня, - только и проговорил в ответ Лантберт, пораженный этим злобным выпадом.

- Вы лжете, - произнесла королева, бросив в Лантберта острый и холодный, словно сталь кинжала, взгляд. - У вас нет сердца.

Лантберт до последней минуты сомневался в предательстве жены, но после этих слов вынужден был признать, что его возлюбленная всё-таки пошла против него и выступает на стороне противника.

- Как близкая подруга, я желаю Альберге только добра и обязана спасти её от этого позорного и тягостного союза, к которому её принудили её продажные родственники, - говорила Юдифь. - Бедняжка достаточно настрадалась в тот день, когда  её заставили стать вашей женой. Хватит с неё мучений.

Лантберт слушал жестокую речь королевы, все больше темнея взглядом. В глубине души он не уважал её, считая падшей женщиной, теперь же, после этих лживых, несправедливых слов, в его отношении к ней добавилась ещё и острая личная неприязнь.

- Любовь это не мучение, любовь это счастье и блаженство, государыня, -  заметил Лантберт, приправив свои слова вызывающим взглядом.

- Что? Вы сказали любовь?! - вне себя от гнева воскликнула королева, пораженная не столько его дерзкой речью, сколько тем, что этот бессердечный, злой, преступный человек осмеливается произносить вслух священное слово «любовь», тем самым оскверняя его. - Да откуда вам знать истинный смысл этого слова? Насилие и убийства - вот что хорошо знакомо вам и вашему королю. Вы творите зло так же легко как дышите. Скольким женщинам вы причинили страдания и позор? скольких девушек погубили - вы их и не вспомните теперь. Это вы насилие называете любовью? Да вы обезумели! Вы родились с душой убийцы! вы не способны любить! зато с каким наслаждением вы готовы уничтожить все живое и любящее, женщин, детей, всех, кого прикажет вам убить этот зарвавшийся, жестокий, подлый, бесчестный злодей!

Лантберт и в самом деле едва не сошел с ума, слушая эту тираду. Никогда в жизни он ещё не был вынужден выслушивать подобные речи, не имея при этом возможности убить на месте человека, произносившего их.

- Альберга моя законная жена, - преодолевая ярость, холодно проговорил он в ответ, - никто не смеет прятать её от меня.  Вы творите беззаконие, разрушая благополучие и счастье людей, обвенчанных перед образом Пресвятой Девы Марии.

Юдифь снова почувствовала, что вот-вот потеряет сознание – от возмутительного, сверхнаглого лицемерия этого негодяя ей уже становилось невмоготу.