Любовь и смута

Итак, направляясь по одной из галерей, Альберга с досадой заметила появившихся с противоположной стороны баронов из свиты Лотаря.

- Как видно, Господу угодно испытывать наше терпение, коли уж он посылает нам на встречу этих грубиянов, - молвила она вполголоса подруге.

- Гляди, ахенские крали, - сказал Лантберт другу, заметив девушек, - эти дамы зачем-то рядятся в шелка и самоцветы, а сами надменны как жертвенные весталки.

- Ага, красивые, - кивнул Леон.

В это мгновение Лантберт перехватил взгляд приглянувшейся ему Альберги.

Каким-то непостижимым волшебством глаза этой незнакомой девушки вернули ему разом все забытые воспоминания и чувства, что когда-то ярким пламенем пронеслись по его жизни, оставив в сердце так и не зарубцевавшиеся ожоги. Боль утраты после смерти матери, горечь разочарования после предательства отца, одиночество и острое желание самоутвердиться среди старших товарищей, лихорадочное волнение и ни с чем не сравнимый пьянящий восторг первого боя, когда под стягами короля они выбили норманнов из Нанта. Но откуда обо всем этом могла знать ахенская гордячка?

Под впечатлением этого завораживающего колдовства Лантберт, чьи ноги словно приросли к полу, не нашел ничего лучшего, как остановить проходившую мимо камеристку, грубо схватив её за руку.

- Оставьте мою руку, барон, иначе не досчитаетесь глаза, - сказала Альберга, схватившись за кинжал, висевший у неё на поясе.

Теперь она смотрела иначе, однако, и этот её, другой взгляд - разгневанной амазонки, Лантберту тоже понравился. Глуповато улыбнувшись, он отпустил её руку. Девушки заспешили прочь.

- Ах, как я испугалась! - воскликнула Ингитруда, едва они скрылись из злополучной галереи. - И ни слова... он, наверное, немой...

- Дорогая, где это видано, чтобы дикие звери умели разговаривать, - ответила ей Альберга, у которой от пережитого волнения всё ещё бешено колотилось сердце.

- Да, друже, - со смехом говорил в то же самое время Леон. - Бог мне свидетель, ты умеешь ухаживать за дамами!

- Не старайся, я и сам понимаю, что выглядел как последний кретин, - отмахнулся Лантберт и добавил, мечтательно глядя в ту сторону, где скрылись девушки, - Леон, послушай, поди, узнай, чья она дочь!

Заметив этот мечтательно-безумный блеск в глазах друга, Леон перестал смеяться.

- Ладно, ладно, узнаю, нет ничего проще, - заверил он побратима, пожелав самому себе никогда не влюбляться.

***

После полудня представители франкской духовной и светской знати, прибывшие в Ахен на внеочередное собрание, не спеша потянулись в большой королевский зал. Чинно приветствуя друг друга и общаясь на самые разные темы, главной из которых, конечно же, был повод, собравший их всех здесь, то есть новый закон о престолонаследии, они степенно занимали места в зале согласно традиции и своему статусу.

 Епископы рассаживались в боковом амфитеатре, словно возносившем их над всем залом и над остальными присутствующими.

- А что его святейшество думает обо всем этом?

- Рассмотрено ваше ходатайство о присуждении этому городу епископского статуса?

- Отец Иессе, поправилось ли драгоценное здоровье вашего племянника? - доносились из епископской ложи обрывки разговоров.

В центре амфитеатра для духовенства, на мраморе, покрытом коврами, восседал архикапеллан императора Людовика, аббат крупнейших монастырей Франкии (Сен-Дени, Сен-Жермен-де-Пре в Париже и Сен-Медард в Суассоне) его святейшество отец Хильдвин, один из влиятельнейших прелатов из знатного и могущественного франкского рода Агилольфингов. Святейшие отцы напрасно пытались угадать по его лицу истинное положение дел, ибо, хотя отец Хильдвин и старательно соблюдал свой обычный уверенный и глубокомысленный вид, но на деле пребывал в замешательстве. Рим упорно отмалчивался на предмет нового закона о разделе Франкии, и поэтому принимать все решения по этому вопросу приходилось самостоятельно, на свой страх и риск. Архикапеллан не видел никакой возможности предугадать на чью сторону встанет папа. С одной стороны, понтифика связывали с императором Людовиком давние политические договоренности и личная дружба, но с другой — император Лотарь, будучи королем Италии, имел в своих руках все методы воздействия на Григория. В конце концов Лотарь мог попросту припугнуть Папу, что вполне было в духе старшего сына Людовика.

Посреди большого тронного зала рядом друг с другом возвышались два массивных деревянных кресла с высокими спинками, украшенными стягами — пока пустующие троны Людовика и Лотаря. В зале, отделенном от императорских тронов пространной пустой площадкой, на расставленных полукругом скамьях рассаживалась светская аристократия — властительные сеньоры, без чьего мнения и одобрения не мог быть принят к исполнению ни один королевский капитулярий.

- Людовик Немецкий, король Баварии! - провозгласил сенешаль.

В сопровождении своих приближенных и под приветственные крики знати в зал прошел не без щегольства одетый молодой человек, чей наряд, сшитый из самых изысканных тканей и отороченный белым горностаем, пестрел фибулами из самоцветов, золотыми пряжками, а на рукояти меча красовалась искусной выделки серебряная фигурка льва. С несколько рассеянной улыбкой кивая на приветствия окружающих, вместе со своей свитой Людовик занял ближайшие к императорским тронам места.

- Лотарь, император Западной империи, король Италии!

Лотарь появился в сопровождении графа Лантберта и ещё десятка двух приближенных баронов, под бурные  приветствия аристократии. Прежде всего он поздоровался с августейшим братом, который поднялся ему на встречу, чтобы обняться c родственником.

- Рад видеть тебя, брат, - с открытой улыбкой сказал Лотарь, - как твоя  семья, надеюсь твои жена и дочь здравствуют и процветают?

- Благодарю, брат, все благополучно, - отвечал Людовик, как бы нехотя.

Отдав дань учтивости, Лотарь направился к трону, по дороге перемолвившись с Лантбертом: