Соблазнение Джен Эйр

Однако, когда мои умозаключения дошли до этого пункта, квадратная, плоская фигура и сухое, даже грубое лицо миссис Пул во всей своей неприглядности представились моему мысленному взору столь отчетливо, что я решила: «Нет. Невозможно! Мое предположение ошибочно. И все же, — раздался тайный тоненький голосок, который живет в сердце каждого из нас, — сама-то ты тоже не красавица, и мистера Рочестера это ничуть не смущает. По крайней мере тебе так казалось. Вспомни эту ночь. Вспомни его слова, вспомни его взгляд, его голос. Вспомни его объятия! Этот поцелуй…»

Все это я помнила очень хорошо и тут же живо представила себе его речи, взгляд и интонации. Сейчас я находилась в классной комнате. Адель рисовала, а я, склонившись над ней, направляла ее карандаш. Неожиданно она, слегка вздрогнув, подняла голову.

— Qu’avez-vous, mademoiselle? — спросила моя ученица. — Vos doigts tremblent comme la feuille, et vos joues sont rouges, mais, rouges comme des cerises! [22]

— Просто кровь прилила к лицу оттого, что я наклонилась, Адель, — ответила я и провела по щеке дрожащей рукой.

Она вернулась к рисованию, а я — к размышлениям.

Первым делом я прогнала ненавистную мысль о том, что Грейс Пул и мистера Рочестера может связывать какая-то тайна. Это подозрение было мне отвратительно. Я сравнила себя с Грейс и нашла, что мы с ней совершенно разные. Но мне никак не удавалось отделаться от подспудно тревожившей меня мысли, что мы обе состоим на службе у мистера Рочестера и он вправе выбирать.

Я вспомнила Бесси. Однажды она сказала, что я — настоящая леди, и девочка была права. Я леди. А сейчас еще и выгляжу лучше, чем в то время, когда меня видела Бесси: посвежела, поправилась, стала живее и здоровее, потому что теперь надежды мои ярче, а удовольствия — острее.

«Вот и вечер близится, — сказала я себе, посмотрев в окно. — За весь день я так и не услышала ни голоса мистера Рочестера, ни его шагов, но наверняка еще увижу его. Утром я со страхом думала о встрече, но теперь она мне желанна: ожидание стало таким долгим, что переросло в нетерпение».

Когда стемнело и Адель ушла играть в детскую, я уже не могла дождаться встречи с ним. Я то и дело прислушивалась: не звенит ли звонок, не поднимается ли ко мне Лия, чтобы позвать меня. Иногда мне казалось, что я слышу шаги самого мистера Рочестера, и я поворачивалась к двери, ожидая, что она вот-вот распахнется и он войдет в комнату.

Я представляла себе, как он быстро подойдет ко мне и обнимет, как обнимал тогда ночью. Я думала о торопливых словах извинения, которые он зашепчет мне на ухо, но они будут для меня совсем не важны, потому что от чувства облегчения мое сердце до краев наполнится радостью.

Однако дверь оставалась закрытой. Сквозь окно в комнату проникла темнота, хотя было еще не очень поздно. Часто мистер Рочестер посылал за мной в семь, а то и в восемь часов, а сейчас было только шесть. Не может быть, чтобы он не позвал меня сегодня, когда мне столько нужно ему сказать! Я хотела снова поднять вопрос о Грейс Пул и услышать его ответ. Хотела спросить его прямо, считает ли он, что это она совершила жуткое покушение на его жизнь, и, если это так, почему он держит в тайне это преступление.

Но больше всего мне хотелось узнать, что он думает о случившемся между нами и не жалеет ли об этом. Не упала ли я в его глазах? Изменил ли наш поцелуй его так же, как он изменил меня? И главное: какими теперь станут наши отношения? Моя рука непроизвольно скользнула по платью, мне вспомнилось ощущение его плоти, прижавшейся к моему животу сквозь тонкую ткань ночной рубашки, и от желания у меня закружилась голова, хоть я и понимала, что удовлетворенным ему не быть.

На лестнице скрипнула ступенька. Наконец! В комнату вошла Лия. Но, как оказалось, только для того, чтобы сообщить мне, что у миссис Фэрфакс меня ждет чай. Я с радостью отправилась вниз. По крайней мере там я буду ближе к мистеру Рочестеру.

— Вам обязательно нужно выпить чаю, — сказала милая старушка, когда я присоединилась к ней. — Ведь вы за обедом почти не ели. Уж не заболели ли вы? — прибавила она. — Вы вся горите, как в лихорадке.

— Нет-нет, я здорова и чувствую себя прекрасно.

— Так докажите это демонстрацией хорошего аппетита! Не заварите ли чай, пока я довяжу этот ряд?

Закончив работу, она встала и опустила занавеску, которую до сих пор держала поднятой, видимо, для того, чтобы работать при дневном свете, хотя сумерки уже стремительно превращались в непроглядный мрак.

— Сегодня чудный вечер, хоть и темный. Звезд совсем не видно, но в общем мистер Рочестер выбрал удачное время для поездки.

— Для поездки? Мистер Рочестер уехал? Я не знала, что он собирался уезжать.

— О, он отправился, как только позавтракал. Поехал в Лийс, имение мистера Эштона, это за Милкотом, от нас милях в десяти. И там, похоже, собралось целое общество: лорд Ингрэм, сэр Джордж Линн, полковник Дент и другие.

— Он вернется сегодня?

— Нет, не сегодня и не завтра. Думаю, он задержится там на неделю или даже больше. Когда такие изысканные господа собираются вместе, они окружают себя такой роскошью, таким весельем, что, имея в своем распоряжении все возможные удовольствия и развлечения, не спешат расставаться. Во время этих собраний особенно рады джентльменам, а мистер Рочестер — человек такой неординарный и так оживляется в обществе, что, я думаю, его там почитают за всеобщего любимца. Особенно его боготворят дамы, хоть вы и скажете, что его внешность к этому как будто не располагает. Но, как мне кажется, богатство и благородная кровь могут скрасить любые недостатки внешности.

Пытаясь не дрогнуть голосом, я спросила:

— В Лийсе будут и дамы?

— А как же! Миссис Эштон с двумя дочерьми (очень элегантные юные особы), Бланш с Мэри Ингрэм, настоящие красавицы, хотя Бланш я видела последний раз лет шесть или семь назад, когда ей было восемнадцать. Она приезжала сюда на рождественский бал, который давал мистер Рочестер. Вы бы видели обеденный зал в тот день! Как он был украшен! А как освещен! У нас тогда собралось, думаю, никак не меньше пятидесяти гостей, леди и джентльменов, все лучшие семьи графства были у нас, и мисс Ингрэм тогда выбрали королевой бала.

— Как же вам удалось ее увидеть?

— Было ведь Рождество. Слугам разрешили собраться в холле, чтобы послушать, как поют и играют дамы. Мистер Рочестер сам пригласил меня, я села в тихий уголок и стала смотреть по сторонам. Никогда я не видела такой прекрасной картины. Дамы просто поражали великолепием нарядов, и большинство из них — во всяком случае большинство молодых — были красивыми. Но королевой бесспорно была мисс Ингрэм.

— И какой же она была?

— Высокая, прекрасный бюст, покатые плечи, длинная грациозная шея, смуглая кожа. А глаза у нее, я бы сказала, напоминали глаза самого мистера Рочестера — большие, темные, сверкали ярче ее драгоценностей. Изумительные черные как смоль волосы были уложены в восхитительную прическу: сзади корона из тяжелых кос, а спереди длинные блестящие локоны. На ней было белоснежное платье и янтарного цвета платок. Переброшенный через одно плечо, он облегал грудь и ниспадал до колена длинными окаймленными бахромой концами. А в волосах у нее был такого же янтарного оттенка цветок. На фоне ее локонов цвета воронова крыла он как будто светился.

— Конечно, ею все восхищались?

— О да. И не только красотой, но и прочими ее достоинствами. Она была среди тех дам, которые пели. Аккомпанировал ей некий джентльмен, а пела она дуэтом с мистером Рочестером.

— С мистером Рочестером? Я не знала, что он поет.

— О, у него чудесный бас, хороший музыкальный слух.

— А у мисс Ингрэм? Какой был голос у нее?

— Очень богатый и сильный. Пела она очаровательно, я даже заслушалась. А потом она еще и сыграла на рояле. Я-то не большой знаток музыки, а вот мистер Рочестер разбирается. Так вот я слышала, как он говорил, что исполнение было на удивление хорошим.