Соблазнение Джен Эйр

Он назвал себя простофилей, но меня совершенно очаровала эта романтическая история, когда я представила, как мистер Рочестер ведет свою возлюбленную в театр, целует ее руки в перчатках и смотрит на нее затуманенными от любви глазами. Наверное, Селин Варанс была бессердечной, эгоистичной женщиной, но, пытаясь вообразить их отношения, я могла думать только о том, что чувствовала бы сама, случись со мной все то, что он описывал.

Мысленно пройдя через все стадии их отношений, я наконец достигла сцены ожидания на балконе. Лицо мужчины окутано дымом сигары, язык оглаживает во рту шоколадную конфету. Я увидела, как он наблюдает за прибытием любимой в экипаже, увидела я и молодого офицера, которого мистер Рочестер так презирал.

Вот они входят в будуар Селин. Мистер Рочестер подсматривает сквозь гардины и вдруг узнает виконта — его я представила юным блондином. Пальцы офицера скользят по обнаженной коже Селин, и он целует ее груди, продолжая обсуждать мистера Рочестера.

Однако фантазия моя не смогла продвинуться дальше этого мимолетного мгновения чувственности, которое мистер Рочестер описал таким сухим языком. И тем не менее даже намека на плотские удовольствия, в которых он, похоже, прекрасно разбирался, оказалось достаточно, чтобы мое воображение разгорелось. Интимная обстановка того парижского будуара в моих мыслях облеклась в такие явственные цвета, запахи и звуки, что я на какое-то время забылась, как будто смотрела на ожившую картину.

Что бы произошло, если бы мистер Рочестер оказался не столь непреклонен или змееподобная ревность не погасла бы так стремительно? Что, если бы он остался очарован прекрасной певицей и не ворвался бы в будуар, чтобы бросить вызов ее любовнику? По какому сценарию стали бы разворачиваться события?

Что, если бы Рочестер увидел виконта (моего виконта, такого, как я представляла) в менее отталкивающем свете? Что, если бы Селин Варанс, будучи столь искусной обольстительницей, сумела бы соблазнить мистера Рочестера из моей фантазии и заманить его в свою кровать, чтобы он присоединился к ней и офицеру?

Эта мысль поразила меня, молнией ударила в самое сердце. И удар этот был тем более сильным, что хозяин рассказал мне эту историю, считая, будто она не вызовет у меня порочных мыслей. Но именно это произошло, и я с наслаждением отдалась сладостным объятиям порока, который расползался внутри меня, как клякса на листе белоснежной бумаги.

Я закрыла глаза, понимая, что не освобожусь, пока не доведу эту сцену до завершения. Я сдалась, я представила себя Селин Варанс, прекрасной чувственной певицей, и это меня начали раздевать двое мужчин, оба с одинаковой силой жаждущие показать, чего они стоят.

Столь явственная фантазия отличалась от всего, что я испытывала до сих пор. Двое мужчин в моих воображаемых объятиях не были похожи на обнаженные фигуры с гобеленов наверху, куда я не ходила со дня приезда мистера Рочестера. Эти двое казались мне до того реальными, столь маняще близкими, что я почти чувствовала их дыхание, их запах.

Мне почудилось, будто моя комната расширилась, а детали обстановки словно заволокло туманной пеленой, когда я сосредоточилась на том, что происходило на кровати, и ощутила, как во мне пробуждается невиданная доселе чувственность. Дерзнув наблюдать со стороны, я увидела, как двое мужчин расстегнули мой корсаж и освободили напрягшиеся груди из тесного плена. К обоим соскам припали мужские губы, стали сдавливать их, ласкать, сосать. Я увидела, как двое мужчин подняли на меня глаза и улыбнулись, когда соски затвердели под их языками. Мужские руки заскользили по моему телу, сначала по животу, потом вниз, по ногам, и обратно наверх, задирая юбки. Две руки, принадлежащие разным мужчинам, едва ощутимо прикасаясь к коже над чулками, пробирались к моему лону.

Я представила, что притянула к себе молодого офицера и заставила поцеловать себя, зная, какую волну ревности это вызовет у второго. Представила, как наши языки соприкоснулись на виду у мистера Рочестера, который, продолжая держать во рту мой сосок, буравил меня своими черными, как ночь, глазами.

Мне не было видно, чья рука прикоснулась ко мне под юбками — мистера Рочестера или виконта, — но я закрыла глаза, удерживая в сознании эту картину. Ощущения были такими явственными, будто все это происходило на самом деле.

Я снова поцеловала виконта, и на этот раз лицо Рочестера оказалось рядом с моим, и я немного повернула голову, чтобы принять и его поцелуй.

Я попыталась остановить себя, задержаться на самом пике ощущений, но мое воображение оказалось неуемным, и, чувствуя, как две руки исследуют мой влажный, жаждущий наполнения вход, я ощутила такой физический порыв, что в тот же миг поняла: моей фантазии пришел конец.

Сгорая от стыда, я повалилась на подушки, изможденное тело задрожало под одеялом, когда Селин Варанс и двое ее любовников исчезли. А потом свеча у кровати, дрогнув пламенем, погасла от сквозняка, оставив меня в темноте.

7

За последующие недели отношение мистера Рочестера ко мне переменилось. Теперь каждая случайная встреча была ему желанна, он всегда находил для меня слово, а иногда и улыбку. А когда он приглашал меня к себе, то удостаивал радушного приема, и я начала думать, что действительно поднимаю ему настроение и что наши вечерние беседы доставляют ему не меньше удовольствия, чем мне.

Сама я говорила сравнительно мало, зато жадно слушала его. Ему нравилось раскрывать неискушенному уму нравы и обычаи мира. Я имею в виду не порочные нравы и не постыдные обычаи (в каком свете воспринимала его рассказы я), но общий уклад и особенности жизни. С особым удовольствием я прислушивалась к его рассказам о том, что мне еще не было известно, рисовала в воображении картины, которые он описывал. О Селин Варанс он больше не упоминал, а я не расспрашивала его о жизни в Париже. Но его рассказы провели меня по всей Европе, и у меня сложилось впечатление, что французская любовница была лишь одним из многих увлечений, которые превратили его в умудренного опытом человека.

Новый поворот моей жизни до того захватил меня, что я перестала думать о чем-либо другом. Ущербный месяц моей судьбы словно вступил в новую фазу, пустóты в моем существовании начали заполняться, тело окрепло и набралось сил.

Казался ли мне теперь мистер Рочестер некрасивым? Нет, читатель. Признательность и множество других впечатлений, среди которых не было неприятных, превратили его лицо в мой любимый объект для созерцания. Его присутствие в комнате согревало лучше, чем самый яркий огонь в камине.

Однако я не забывала и о его недостатках. Вообще-то я и не могла забыть, потому что он то и дело о них напоминал. Мистер Рочестер был горделив, насмешлив и резок со всеми, кто находился ниже по статусу. Я знала, что доброе отношение ко мне перевешивают суровость и несправедливая резкость в обращении со многими другими. Еще он часто впадал в странное, ничем не объяснимое уныние. Сколько раз, когда он посылал за мной, я находила его в библиотеке сидящим в одиночестве, сложившим руки и повесившим голову. Когда он поднимал ее, на лице лежала тень, оно было угрюмым, почти злобным.

Я верила, что частые перемены его настроения, его грубость и былые нравственные недостатки (я говорю былые, потому что теперь он, похоже, избавился от них) вызваны жестоким ударом судьбы, который, в чем я была почти уверена, связан каким-то образом с самим Тернфилдом. Хотя причин для подобной уверенности я и не видела.

Однако я была убеждена, что от природы он человек лучших побуждений, более высоких принципов и более чистых устремлений, чем те, которыми наделили его обстоятельства жизни, воспитание или рок. Мне представлялось, что у него были превосходные задатки, которые к настоящему времени замерли или переродились, и я не могу отрицать, что скорбела о его скорби и многое бы отдала, чтобы хоть как-то утешить его.