Возвышение падших (СИ)

— Откуда эти мысли, Хюррем? Глупости. Выбрось их из головы.

— Счастье не бывает долгим, — отозвалась та, задумчиво смотря куда-то вдаль. — Как, впрочем, и человеческая жизнь. Ты слышала, что творится в Топкапы? Вчера вечером Альказ, вернувшись, рассказал мне, что повелитель при смерти. Шехзаде Сулейман и его семья мертвы, и, заметь, погибли в то время, когда Эсен Султан была в Манисе. Не стоит обладать особым умом, чтобы понять — это её рук дело.

— Не будь столь уверена в этом. Не думаю, что она смогла бы.

— Отчего, не могу понять, все вокруг считают её честной и непорочной? — усмехнувшись, возмутилась Хюррем Султан. — В отличие от тебя, Гевхерхан, я видела её истинное лицо. Она способна и на ложь, и на преступления, если её власти что-то угрожает. Хотя она упрямо твердит, что борется за себя и своих детей. Чем её детям поможет власть в султанском гареме, за которую она боролась с мной, или, например, интриги против меня и моей свадьбы, которые она плела вместе с нашим братцем?

Гевхерхан Султан ничего не ответила. Да и что ей было говорить? Её сестра казалась вполне убедительной, а её слова были разумными.

Эта мысль заставила Гевхерхан Султан усмехнуться. Было странно считать слова её сестры разумными и убедительными, поскольку она привыкла считать её не шибко умной, лишь озабоченной своими чувствами и самолюбием. Смерть валиде, Айше, после совместно пережитые волнения и проблемы сблизили их.

Но отчего-то и Гевхерхан Султан казалось, что всё это — сон, иллюзия, обман. Что будет, когда они проснутся?

Топкапы. Покои Карахан Султан.

В небольших покоях, оформленных в золотой и голубой цвета, было светло. Возле окна, выходящего на цветущие сады Топкапы, на тахте сидела Карахан Султан. Она в задумчивости смотрела на чистый лист бумаги, лежащий у неё на коленях, а между пальцев крутила перо.

Зафер-ага, вошедший в покои, поклонился с подобострастным видом. Султанша обратила к нему свои ярко-зелёные глаза, а после устало вздохнула.

— Что-то случилось, моя госпожа?

— Я думаю, как мне поступить, — ответила Карахан Султан, откладывая бумагу и перо на столик.

— Мне казалось, вы всё решили ещё несколько лет назад, — осторожно, но с нажимом произнёс Зафер-ага. Он подошёл ближе, остановился и, посмотрев на бумагу и перо, понимающе улыбнулся. — Я понимаю. Вам трудно снова пойти на убийства. Но только так шехзаде Махмуд выйдет из тени своих старших братьев, только так он станет повелителем и только так вы обеспечите и ему, и себе благополучную жизнь.

— Я знаю, — процедила Карахан Султан, раздражённо отмахнувшись рукой. — Просто…

— Просто в вас проснулась совесть, — закончил за неё евнух, после чего удостоился изумлённого взгляда султанши. — Да, именно так. И совесть пробудила в вас сомнения. А сомнения — путь к краху. Потому задушите совесть, если хотите дойти до конца.

Некоторое время Карахан Султан раздумывала над его словам, а после решительно взяла в руки бумагу и перо и передала их Заферу-аге.

— Шехзаде Баязид похож на того, в честь кого был назван, Зафер. У него доброе сердце, но он наивен и постоянно борется за правду и справедливость. И чтобы заставить его пойти путём ошибок, нужно сыграть на его чувствах: на наивности и жажде справедливости.

— Что мне писать, моя госпожа?

— Пиши от имени повелителя. Сначала несколько добрых слов, после сообщи о том, что наследником выбран шехзаде Мехмет. И вырази своё сожаление. Не забудь передать почтение Дэфне Султан. Повелитель никогда не забывает об этом в своих письмах к шехзаде Баязиду.

— Как вам будет угодно. Но как же султанская печать, подтверждающая подлинность письма?

— Оставь это мне, — ухмыльнулась Карахан Султан.

Мечеть в Манисе.

Тем временем в Манисе погода стояла до сих пор ясная и жаркая. Летнее солнце опаляло всё своими лучами, и, сощурившись от их яркости, Джихан-калфа стояла возле пяти могил и мрачно смотрела на надгробные камни.

Рождение и становление каждого она наблюдала. Весёлая и уверенная в себе наложница Эмилия до сих пор жила в её памяти, как и её смех, когда-то покоривший султана Орхана. С годами она превратилась в Гюльхан Султан, и Джихан-калфа помнила каждый миг её жизни и её борьбы.

Шехзаде Сулейман, Айсан Султан, шехзаде Орхан, Фюлане Султан — она наблюдала и их жизни. Они жили, а сейчас лежали рядом друг с другом в могилах.

Их история подошла к концу, так и не успев начаться.

— Джихан-калфа, — раздался женский голос, и, обернувшись на него, Джихан-калфа увидела Элмаз-хатун, которая сопровождала её на похороны. — Вы говорили, что после похорон я могу уехать.

— Езжай куда хочешь, — равнодушно отозвалась женщина, отворачиваясь от могил и медленно бредя прочь. — Здесь нам больше делать нечего.

— А куда вы отправитесь? — спросила Элмаз-хатун, последовав за ней. — Я в Стамбул, к сестре. Она… работает в Топкапы.

— Поеду к дяде по отцу в Эдирне. Он обещал подыскать мне дом и работу.

— Тогда… Всего вам доброго.

— И тебе, хатун.

Топкапы. Султанские покои.

Синие глаза касались затуманенным от слёз взглядом волос, когда-то угольно-чёрных, а сейчас покрытых серебром зарождающейся седины. После лица, когда-то смуглого, а сейчас зеленоватого из-за болезненной бледности.

Тонкая женская рука медленно поднялась и дотронулась до грубой мужской руки, холодной и неподвижной, которая лежала поверх одеяла.

— Когда мы виделись в последний раз, ты был здоров, — раздался тихий женский голос. — Ты даже улыбался. И я улыбалась. Мы ещё не знали, что нас ждёт. Не могли даже предположить, что всё это произойдёт.

Судорожно вздохнув, Зеррин Султан, не отпуская отцовской руки, второй рукой стёрла слёзы со своих щёк, но несколько всё же упало на одеяло.

— Они ушли, — продолжила она, надеясь, что, несмотря на бессознательное состояние, повелитель слышит её. — Сначала мама, потом Сулейман, Орхан и Фюлане. И теперь ты…

Ей показалось, что его закрытые веки слегка затрепетали будто в намерении открыться, и Зеррин Султан замерла. Но шли секунды, минуты — ничего не происходило. Она разочарованно поникла, а после в ней будто что-то взорвалось.

Сдерживаемые рыдания прорвались наружу, и, уронив рыжеволосую голову на одеяло возле отцовской руки, она всецело отдалась им. И спустя довольно долгое время, когда она немного успокоилась, ей стало легче. Стало легче дышать, легче жить.

Распрямившись, Зеррин Султан снова взглянула на лицо повелителя.

— Отец, ты последнее, что у меня осталось… Прошу тебя, прошу Всевышнего, приди в себя. Поправляйся. Не оставляй меня. Всех нас…

Раздался скрип распахнувшихся дверей, и, поспешно утерев слёзы, Зеррин Султан обернулась через плечо с недовольным выражением лица.

В султанские покои медленно, но уверенно вошла Карахан Султан. На ней было неуместно яркое одеяние из голубого шёлка, дополненное золотыми украшениями и диадемой с бирюзой, возвышающейся в золотисто-русых волосах.

На её красивом лице не было ни одной эмоции — абсолютная невозмутимость.

Сложив руки перед собой в замок, Карахан Султан поклонилась.

— Султанша.

— Что ты здесь делаешь? — несколько резко спросила Зеррин Султан. Поднявшись с отцовского ложа, она повернулась к нежеланной гостье и будто бы закрыла собой лежащего на ложе султана Орхана.

— Я пришла навестить повелителя, — с той же невозмутимостью ответила Карахан Султан.

— Неужели? — презрительно усмехнулась рыжеволосая девушка. — Сомневаюсь. Скорее уж потешить себя состоянием повелителя, лелея надежду на его смерть и на то, что твой сын сможет занять османский трон.

В ответ Карахан Султан натянуто улыбнулась, и, медленно сократив расстояние между ними, правдоподобно изобразила на лице понимание.

— Я понимаю. Вы потеряли всю семью, а теперь и повелитель — ваш отец и последний родной человек — на грани жизни и смерти. Вам больно, но не стоит срываться на людях, ни в чём неповинных. Лучше вспомните, кто является причиной всего того, что произошло с Гюльхан Султан, с шехзаде Сулейманом, его женой и его детьми.