Возвышение падших (СИ)

Если она потеряет контроль над собой, то окончательно потеряет контроль над ситуацией. А она не может этого позволить. Она годами ждала, годами по крупицам создавала свой безжалостный и амбициозный план по обретению власти, а теперь уничтожила целую семью, не пожалев даже невинных детей. Всё это не может быть напрасным. И не будет.

Дворец санджак-бея в Амасье. Покои Дэфне Султан.

— Филиз, — мягко произнесла Дэфне Султан, и, приобняв сидящую рядом с ней на тахте невестку, ободряюще ей улыбнулась. — Будь мудрее.

— Я не знаю, что мне делать или думать, — сокрушённо призналась та, будто не слыша её слов. — Никого не было, кроме меня. Никогда. Только я. А теперь… Он ведёт себя так, будто ничего не произошло!

Дэфне Султан не сдержала усталого вздоха, и, отстранившись, посмотрела на Эсму Султан, что прошла мимо них в сторону террасы, делая вид, что ничего не слышит.

— Она мусульманство приняла и новое имя с его подачи, — продолжала сокрушаться Филиз Султан, и, всхлипнув, с мольбой посмотрела на Дэфне Султан. — Умоляю, сделайте что-нибудь!

— Что я могу? — отрицательно покачала светловолосой головой та. — Мой лев пожелал сделать её своей фавориткой, посвятить в нашу веру и дать новое имя. Ты должна это принять. Смириться. Таковы правила гарема.

— Не могу.

— Будь мудрее, — настойчиво повторила Дэфне Султан. — Все женщины, являющиеся фаворитками либо шехзаде, либо повелителя, через это проходят. И я через это прошла. Было больно, но со временем я смирилась. Не может быть, чтобы мужчина всю жизнь интересовался одной женщиной, сколько бы её не любил. Тем более, когда есть сотни рабынь в его гареме, с нетерпением ожидающих его внимания.

— Эмине, — снова не слыша её, произнесла Филиз Султан с горечью. — Так он её назвал.

— Филиз, успокойся, — неожиданно строго отозвалась Дэфне Султан. — Не желаю больше слушать этого. Тебя называют главной наложницей, женой моего сына. И ни Эмине-хатун, ни кто-либо ещё не смогут отнять у тебя этого, как и твоих детей. Ими, кстати, и занимайся, а о подобных глупостях забудь.

Филиз Султан хотела было возразить, но в опочивальню вошла Миршэ-калфа с письмом в руках. Поклонившись, она подошла ближе и протянула его Дэфне Султан.

— От кого письмо? — насторожилась та, принимая его и разворачивая.

— Оно было прислано шехзаде Баязиду, но он велел передать его вам, дабы вы также ознакомились с его содержанием. Полагаю, в нём нечто важное.

Дэфне Султан и Филиз Султан обменялись обеспокоенными взглядами.

Опустив серые глаза, Дэфне Султан принялась читать содержимое письма, и, закончив, тут же побледнела и ошеломлённо выдохнула.

— Что такое? — беспокойно спросила Филиз Султан, наблюдая за её реакцией.

— Шехзаде Сулейман и вся его семья предстали перед Всевышним всего несколько дней назад, — неверяще покачав светловолосой головой, ответила Дэфне Султан. — Аллах, сохрани… Что же теперь будет?

Вечер.

Топкапы. Покои Эсен Султан.

С каждым днём тучи сгущались. Эсен Султан чувствовала, как они темнеют, наливаются тяжестью. Вот-вот разразится буря, и она её предчувствовала.

Всё началось не сегодня. Она не знала, что именно послужило причиной того, что её жизнь медленно, но верно становилась всё мрачнее. Как её счастье сменилось горестями. Некогда она не думала о том, говорить правду или лгать, потому что знала, что единственно верно — говорить правду.

Наверно, гибель Шах Султан стала первым ударом по прежней Эсен Султан. После гибель новорождённой дочери, в которой она винила только саму себя. Затем всё то, что произошло в Манисе. После всего этого Эсен Султан попросту не может быть прежней. Той девушкой, которая ценила невинность, правду, милосердие. Её нет.

Есть только женщина, пережившая как минуты счастья, так и горести, потерявшая единственного друга и названную мать в лице Шах Султан, собственными руками убившая новорождённую дочь, и, наконец, убившая целую семью и ни в чём неповинных детей.

А теперь ко всему этому прибавилась угроза смерти повелителя. Султан Орхан, сколько бы между ними не было ссор и сколько бы она не использовала его для достижения своих целей, был ею любим. По-своему, сдержанно и спокойно, но любим. И она боялась не столько того, что после его смерти жизнь её и их детей изменится далеко не в лучшую сторону, сколько того, что останется одна, потеряет последнего любимого человека.

Она смогла обеспечить своему сыну жизнь, даже несмотря на то, что он может не стать повелителем. Его не ждёт казнь. Но какая жизнь их ждёт после смерти султана Орхана? Никто не знал.

Внутренние переживания и страхи бередили сердце и разум Эсен Султан. Ночь вступала в свои права, потому во дворце и её покоях было темно. Зажжённые свечи едва-едва разгоняли темноту, колыхаясь от любых порывов воздуха.

Сидя на тахте, Эсен Султан задумчиво крутила между пальцев своё обручальное кольцо. Дети, радостно встретившие её по возвращении, уже ложились спать, и из их комнаты раздавался голос Бирсен-хатун, поющей им колыбельную.

Двери распахнулись, и, вздрогнув от неожиданности, Эсен Султан подняла серо-голубые глаза к ним. Медленно в покои вошла Хюмашах Султан. Годы её не щадили. Она располнела, русые волосы покрылись серебристой сединой, а на когда-то красивом бледном лице застыло выражение усталости и сдержанной печали.

Поднявшись с тахты, Эсен Султан поклонилась, пока Хюмашах Султан медленно подходила к ней.

— Здравствуй, Эсен, — хрипло произнесла та, одарив взглядом серых глаз, которые были слегка покрасневшими и воспалёнными.

— Султанша. Чем обязана в столь поздний час?

— Я слышала о том, что случилось с повелителем. Да пошлёт ему Всевышний исцеление. Я навестила его, как только узнала. До сих пор не пришёл в себя.

Эсен Султан нахмурилась от этих слов, и, жестом предложив сесть, вместе с Хюмашах Султан опустилась на тахту. После они в неловком молчании переглянулись между собой.

— Я долго вас не видела, — нашлась, что сказать Эсен Султан.

— Болезни отнимают много сил. Я стараюсь не покидать своего дворца, дабы сохранить их. Я надеялась, ты будешь возить ко мне Михримах, но, похоже, тебе не до этого…

— Дети ещё не спят. Если хотите, я приведу Михримах.

Хюмашах Султан тут же улыбнулась и согласно кивнула седовласой головой. Вскоре Михримах Султан, держась за материнскую руку, вышла из детской комнаты.

— Бабушка, — радостно улыбнулась она, подбежав в пижаме к изумившейся Хюмашах Султан.

— Ты ей рассказала? — обнимая внучку, спросила она, посмотрев на Эсен Султан, оставшуюся стоять в стороне.

— Да. Она знает.

— Это правильно, — отозвалась султанша, и в её серых глазах отразилась благодарность. — Она должна была знать о том, что настоящие мать и отец её очень любили. Несмотря на то, что ты рассказала ей о том, что не являешься для неё настоящей матерью, а это было для тебя трудно и болезненно, я знаю, ты не побоялась рассказать правду. Знаешь, я рада, что наконец-то в султанском гареме появилась женщина, не забывшая истинных ценностей и не изменившаяся ради власти. Ты умна, благородна помыслами и поступками, и, главное, знаешь цену правде и долгу.

Хюмашах Султан вернула своё внимание к Михримах Султан, и Эсен Султан, сославшись на желание навестить перед сном повелителя, покинула покои.

Слова Хюмашах Султан оказались для неё болезненными. Знала бы она, что от той женщины, которую она восхваляла, не осталось следа. Или же что-то осталось?

Что-то от прежней Эсен Султан под толстым слоем страха, совершённых ошибок и злодеяний. Если не было бы, пошла бы она столь спешно и взволнованно в султанские покои, поддавшись какому-то неясному импульсу то ли разума, то ли сердца?

Оказавшись в султанской опочивальне, она замерла на пороге, чувствуя, как за спиной закрылись двери. Полумрак. Только несколько свеч догорали на столике возле широкого ложа, на котором неподвижно лежал султан Орхан.

Медленно подойдя, Эсен Султан села на край ложа и, протянув руку, сжала смуглую руку повелителя. Она была холодна и податлива. Лицо, заросшее бородой, казалось непривычно расслабленным. Эсен Султан привыкла к тому, что оно обычно хмурое и суровое.