Возвышение падших (СИ)

Деметрий признался, что без Рейны Дориа ему нечего делать ни в королевской резиденции, ни в Генуе. Королева Эдже понимала и нисколько не осуждала своего мужа, который в этом письме также попросил считать брак с ним недействительным. Он её отпускал и уходил в неизвестность в попытке найти себя в мире, в котором больше нет женщины, которую он любил и боготворил. Которая была для него всем.

Выходя на помост на обозрение толпы, королева Эдже ощущала неясный трепет в груди, больше похожий не на восторг, а на страх. Корона, которую на её голову возложили на церемонии коронации, оказалась тяжёлой. Не только потому, что была отлита из золота и богато украшена драгоценными камнями, но и потому, что была окроплена кровью двух королев и заключала в себе обязанность нести ответственность за судьбы целого государства и всех его жителей.

Могла ли королева Эдже представить несколько лет назад, что из османской султанши превратится в европейскую королеву?

Или что она собственными руками убьёт человека, которого любила как мать, как сестру, как свой идеал?

Нет.

Сможет ли она справиться с той властью и с той ответственностью, которые обрушились на неё в этот день?

Она не знала ответа. Лишь верила, что в действительности станет лучшей королевой, чем те, которые были до неё.

========== Глава 42. Паутина лжи ==========

Топкапы. Покои Эсен Султан.

Конец был близок. Он неотвратимо и стремительно приближался. Эсен Султан, разумеется, знала, что рано или поздно это случится.

Подойдёт к концу жизнь султана Орхана, её повелителя и мужа. Сейчас он лежит в султанских покоях на своём ложе без сознания, упрямо борясь за последние дни своей жизни. Но его конец близок.

Подойдёт к концу и её жизнь в Топкапы, ставшим таким родным и близким. Её жизнь в качестве Хасеки Султан. Если только шехзаде Мехмет будет избран наследником и станет повелителем, всё будет иначе. И она всем сердцем надеялась на такой исход этих мрачных событий.

Всё ещё не оправившись от выкидыша и с трудом пережитой угрозы смерти от его последствий, Эсен Султан не поднималась с ложа. Что ей было делать среди своего бездействия, если не думать, не размышлять и не бояться?

Чем больше она думала, тем чаще в её разуме возникала навязчивая мысль, что всё неслучайно. Всё эти смерти в Манисе, которые были на её совести. А вдруг, не только на её?

Где-то на самом краю сознания, неясным и едва различимым шёпотом нечто — наверно, интуиция — подсказывало ей, что её подтолкнули к тем решениям в Манисе. Будто ею как марионеткой кто-то управляет, а она всё не может понять, кто кукловод, столь умелый и остающийся в стороне.

Или она просто неосознанно пыталась оправдать себя, снять с плеч тяжесть вины и боли?

— Поешьте, султанша, — раздался заботливый голос Бирсен-хатун, вошедшей в опочивальню и поставившей поднос с едой на край ложа. — Вам нужно восстановить силы.

— Не хочется, — отрицательно покачала темноволосой головой та.

Устало вздохнув, Бирсен-хатун обернулась за поддержкой на Зейнар-калфу, стоящую неподалёку. Та медленно подошла к ложу, и, сев на него, взяла за руку Эсен Султан.

— Сейчас, в эти дни, вам нужно быть сильной и здоровой, — произнесла она, понимающе улыбнувшись. — Я знаю, что вам тяжело. Вы потеряли ребёнка, боитесь за повелителя, за детей. И пророчество сбывается. Я знаю. Но возьмите себя в руки. Не сдавайтесь без борьбы. Очевидно, что-то происходит. И вам нужно быть готовой ко всему, дабы защитить и себя, и детей, и, возможно, повелителя. Вы согласны со мной?

— Да, — отозвалась Эсен Султан и, недовольно поджав губы, пододвинула поближе поднос с едой. — Так и быть, поем. Где дети?

— В школе. За ними присматривают. Не о чем волноваться.

— Хорошо.

Бирсен-хатун благодарно улыбнулась Зейнар-калфе, когда та поднялась на ноги и, сославшись на дела гарема, которые теперь полностью были её заботой в связи с состоянием его управляющей, ушла.

В дверях она столкнулась с Зафером-агой. Подойдя к неохотно трапезничающей Эсен Султан, он поклонился и улыбнулся.

— Хвала Аллаху, вы поправляетесь, моя госпожа.

— Ты стал редко появляться, — нахмурилась Эсен Султан, теребя между пальцами хлеб, будто раздумывая — есть его или нет. — Надеюсь, у тебя всё в порядке? Зейнар-калфа говорит, что несколько раз видела тебя с Карахан-хатун. Она полна подозрений и считает, что мы не должны тебе доверять. Должна ли я беспокоиться по этому поводу?

— Зейнар-калфа, как вам известно, всегда меня недолюбливала, — невозмутимо ответил Зафер-ага, хотя его плечи слегка напряглись, а глаза забегали. — Наверно потому, что хотела быть вашим единственным доверенным лицом. Уверяю, всё моё общение с Карахан Султан сводится к выполнению её приказов относительно заказов ткани у торговцев со столичного рынка, а также прочих подобных вещей. Вам не о чем беспокоиться. Я душой и сердцем предан вам, моя госпожа.

Удовлетворительно кивнув, Эсен Султан всё же положила в рот кусочек хлеба, а после вопросительно приподняла брови.

— Ты пришёл с новостями?

— Повелитель всё ещё без сознания. Состояние тяжёлое, но стабильное. Лекари делают всё, что в их силах, но… Твердят, что лучше готовиться к худшему.

Тут же помрачнев, Эсен Султан растеряла и без того небольшой аппетит. Отодвинув от себя почти нетронутый поднос с едой, отчего Бирсен-хатун одарила Зафера-агу недовольным взглядом, султанша устало вздохнула.

— Повелитель на грани жизни и смерти. А я… Ничего не чувствую.

Замолчав на некоторое время, Эсен Султан отрицательно покачала темноволосой головой.

— Нет, я чувствую… Страх. И он всё затмевает. Ведь если он очнётся, то… Кто знает, что меня ждёт?

— О чём вы, моя госпожа? — осторожно, но заинтересованно спросил Зафер-ага.

— Я обо всём ему рассказала, — не смотря на него, ответила та. — Что произошедшее с шехзаде Сулейманом и его семьей на моей совести. Оттого сердечный приступ повторился, и повелитель едва ли не умер. Он меня никогда не простит, а я выразила готовность к любому наказанию.

— Не думаю, что вас ожидает нечто большее, чем недолгая ссылка. Это при условии, если повелитель очнётся. А если нет? Никто и не узнает.

— Ты прав, Зафер, — улыбнулась уголками губ Эсен Султан, отчего тот просиял в ответ. — Буду беспокоиться об этом, когда проблема действительно появится. А сейчас… Хочу увидеть детей. Пусть приведут их из школы. Занятия закончились.

— Как вам будет угодно, — елейно улыбнулся Зафер-ага, покидая опочивальню.

Дворец Хюррем Султан.

С наступлением лета солнце стало ярче и горячее, и, не в силах пребывать на такой жаре в саду, Хюррем Султан и Гевхерхан Султан разместились на террасе в тени стен и крыши.

Сидя на небольших деревянных сидениях, повёрнутых к виду, открывающемуся со второго этажа на цветущий и благоухающий сад, они молчали, каждая думая о своём.

Умиротворённо вздохнув, Хюррем Султан с полуулыбкой на лице посмотрела на сестру, и та, поймав её взгляд на себе, подарила ответную улыбку.

— Ты выглядишь такой счастливой, Хюррем, — произнесла Гевхерхан Султан.

Её тёмные волосы были собраны в незатейливую причёску и тем самым открывали её красивое лицо, шею и плечи. Сейчас, в этой позе, с этими причёской и улыбкой на лице, на котором теплотой сверкали тёмно-карие глаза, Хюррем Султан с тоской заметила про себя, что она очень похожа на их молодую валиде. В те времена, когда они жили в Эдирне, и Шах Султан ещё не утратила молодости и, главное, внутреннего тепла.

— Так и есть. Я счастлива. Спустя годы несчастья… Я так долго к этому шла. Имею в виду, к счастливой жизни с любимым мужем, от которого я с неожиданным нетерпением жду ребёнка. И мне кажется, что это… какой-то сон. Однажды я проснусь и пойму, что всё это мне только приснилось. И я опять стану несчастна… Я боюсь, что потеряю всё это.

Гевхерхан Султан недовольно поджала губы от её слов, и, наклонившись, сжала её руку в своей руке.