Возвышение падших (СИ)

— Я отправлюсь в столицу, дабы предоставить повелителю обвинения против вас и доказательства со слов Дильшах-калфы, моей служанки, Оливии-хатун и вашей служанки, которая будет вынуждена всё подтвердить, если хочет жить, а я уверена, что хочет.

Эсен Султан горько усмехнулась, покачав темноволосой головой. Золотая диадема с жемчугом в её волосах засверкала, оставляя пляшущие блики на стенах покоев.

— Думаешь, что всё предусмотрела? — она лгала, пытаясь спасти себя. Она была вынуждена лгать. Правда — смерть, ложь — надежда на выживание. Простой и лёгкий выбор. — Со смертью шехзаде Сулеймана, то есть наследника повелителя, должны умереть и его сыновья. Династия от умершего шехзаде должна прерваться. Думаете почему после того, как казнят шехзаде, казнят и его сыновей? Таковы правила и таковы традиции. Поедете в столицу? Что же, тогда на дворцовой площади Топ Капы и казнят шехзаде Орхана.

— Не слушайте её, султанша, — встряла Дильшах-калфа. — Шехзаде Орхана не казнят, потому как шехзаде Сулейман был не казнён, а убит.

— Что ты можешь знать об этом? — насмешливо спросила Эсен Султан, посмотрев на неё. — Я знаю эти законы, потому как изучала их, пытаясь найти лазейку для того, чтобы спасти своего сына. Я помогала их пересматривать повелителю. Знаю, что он изменил, а что предпочёл оставить нетронутым. И шехзаде Орхан будет казнён. Конечно, если кто-то, кого повелитель слушает и кому доверяет, не отговорит его.

Айсан Султан уже не пылала былыми самодовольством и уверенностью. Она наполнилась страхом и беспокойством, сочившимися из её серо-зелёных глаз, и колебалась.

— И вы сможете уговорить повелителя преступить закон?

— Да.

Снова воцарилась гнетущая тишина. Айсан Султан напряжённо размышляла, а остальные женщины ждали её ответа.

— Вы лжёте, — наконец произнесла султанша. — Шехзаде Орхана не казнят и уж ваша-то помощь мне точно не нужна.

— Как жаль, — вздохнула Эсен Султан, а после медленно подошла к Айсан Султан. — Я понимаю. Тебя, а также твои чувства и желания. Пойми, я поступила так вынужденно. Хотя… Я не жду от тебя понимания. И прощения. Долгие годы я боролась с собой и боролась с правилами. Правилами выживания в этой семье, в этой династии и в этом государстве. И, наконец, поняла, что это бесполезно. Эти правила не сломать и не изменить. Они сломали меня. Сломали тебя. Сломают всех нас, кто когда-либо хотел их изменить или просто преступить через них.

— Этим вы оправдываете себя? — с презрением спросила Айсан Султан. — Что вас заставили пойти на убийства? Если лжёте окружающим, то хотя бы не лгите самой себе. Вы сделали это ради власти.

— Я сделала это ради семьи, — возразила Эсен Султан. — И я готова на всё. Вы не уедете из Манисы, не прибудете в столицу и не предстанете перед повелителем. Я не позволю разрушить мою жизнь, жизнь моего мужа и моих детей. И опять же делаю это ради них, потому как без меня дети обречены, а повелитель сломается от своих чувств и мыслей, от которых только я могу его оградить.

— И как же вы меня остановите? — с вызовом бросила Айсан Султан, но нашла ответ в тяжёлом взгляде серо-голубых глаз султанши, в котором читались угроза и… готовность снова пойти на нечто страшное. — Что, и меня отравите?

— Если понадобится. Я сказала, что готова на всё.

Айсан Султан неверяще покачала черноволосой головой, а после медленно обернулась на слуг, замерших в напряжении при разговоре султанш.

— Вы понимаете, что вашим угрозам есть трое свидетелей, которые на моей стороне? Если повелитель узнает и об этом, вам уже точно не спастись.

— Но он не узнает, — холодно ответила Эсен Султан. — Так чего же мне бояться?

— Если я и мои дети умрём, то не от ваших кровавых рук! — исступлённо вскрикнула Айсан Султан. — Им не дотянуться до нас. Клянусь.

Резко развернувшись, она покинула опочивальню, и её слуги, даже не поклонившись, последовали за ней. Только последняя из выходивших женщин, служанка Элмаз-хатун, как-то странно посмотрела на Эсен Султан, будто была… благодарна?

Когда двери закрылись, Озлем-хатун испуганно выдохнула и, подбежав к султанше, упала перед ней на колени.

— Простите, султанша. Я подвела вас.

Тяжело и устало вздохнув, Эсен Султан жестом велела ей подняться, а сама опустилась на тахту и пальцами потёрла виски, снова запульсировавшие болью от её переживаний и нервов.

— Что же нам теперь делать? Если Айсан Султан отправится в столицу, то… это конец, — осторожно воскликнула Озлем-хатун, сев рядом с султаншей.

— Я уже не знаю, что делать. Может, ничего и не придётся. Айсан Султан поклялась, что я не смогу её убить, но в живых ей оставаться нельзя, так как она обо всём расскажет повелителю, а это означает именно то, что ты сказала — конец. Подождём вечера, а после что-нибудь придумаем. Всевышний подскажет правильное решение. Я надеюсь…

— А что же её дети?

— Я их не трону, разумеется. Они невинны и неопасны. Если что, заберу их с собой в столицу и воспитаю как Михримах Султан. Если уж я виновна в смерти их родителей, то попытаюсь хоть как-то отплатить этот невосполнимый долг.

Вечер.

Генуя. Дворец Альберго.

Проплакав весь оставшийся день, Эдже лежала на кровати и смотрела в сторону окна, которое выходило на море. Синее, глубокое и бескрайнее. Как ей хотелось бы снова взойти на качающуюся палубу корабля, уплыть туда, в неизвестность, от всех проблем и переживаний. Оставить всё позади. Начать сначала.

Но от проблем и переживаний нельзя убежать. На смену прошлым проблемам придут новые, а переживания никуда не исчезнут. Они так и останутся в душе, в сердце и в разуме. Значит, с ними нужно бороться. Но как, если она попросту не может противиться им? Тем более, не может противиться воле своей королевы.

После того разговора с ней, в котором Эдже с ужасом осознала, что была лишь вынужденной заменой и ради этого пережила столько всего, она ещё больше злилась, ещё больше поддалась печали и гордыне. Втроём гнев, печаль и гордыня непрестанно твердили, что во всём виновата Рейна.

Рейна обманом и хитростью завладела ею и заставила поверить в её идею о необходимости завоевания Генуи. Рейна сломала её, сделав из султанши совершенного другого человека. Рейна сначала даровала ей всё, дав почувствовать вкус власти, вкус побед над врагами и вкус любви, а после всё забрала. Рейна намеренно причиняла ей боль, завидуя и страшась, злясь и не имея возможности избавиться, так как иных наследников у неё быть не может.

Во всей этой боли, в невозможности быть с Артаферном, в этом причиняющим страдания браке с Деметрием, в лишениях и утратах виновна Рейна.

С этой мыслью Эдже поздним вечером поднялась с кровати, покинула свои покои и, миновав множество коридоров и лестниц, подошла к королевским покоям. Королевские гвардейцы, охраняющие двери, подтянулись и напряглись.

— Королева у себя?

— Да, но уже поздно, — ответил один из гвардейцев. — Было велено никого не пускать.

— Сообщите обо мне. Она примет.

Так и случилось. Получив приглашение, Эдже медленно вошла в опочивальню и огляделась. Рейна Дориа уже в ночном одеянии из чёрного шёлка стояла перед большим зеркалом в золочёной оправе и расчёсывала гребнем свои длинные тёмно-каштановые волосы.

Без золотой короны королевы, вне своих роскошных дорогих одежд и без кубка с красным вином она казалась… обычной. А ещё уставшей.

— Полагаю, ты пришла принести свои извинения, — надменно произнесла королева, хотя в целом вела себя так, будто не замечала вошедшей в покои племянницы.

— Нет.

Громко хмыкнув, Рейна отложила гребень и, обернувшись, оглядела племянницу, медленно к ней подходящую. Она была расслаблена и не ожидала чего-то плохого от человека, который, по своему же признанию, любил её.

Рейна знала, что Эдже с ней потому, что любит её, а не потому, что жаждет власти. Знала об этой слабости и долгие годы умело на неё давила. Но сейчас эта слабость начала её раздражать. Она хотела бы, чтобы её наследница была похожа на неё. Чтобы из-за власти готова была рвать глотки, разжигать войны и, смотря в глаза своему врагу, убивать его и при этом от души смеяться.