Возвышение падших (СИ)

— Она запугала тебя, не так ли? — спросила Элмаз-хатун, вернувшись мыслями к рыдающей наложнице. — Велела отнести отравленное вино в покои шехзаде Сулеймана?

— Да.

Резко отпустив наложницу, Элмаз-хатун поднялась на ноги и отряхнулась. Рыдающая Оливия-хатун непонимающе на неё посмотрела.

— Вставай. Ты хочешь, чтобы это чувство вины ушло? Чтобы ты не чувствовала, будто виновна в убийстве? Оно ведь убивает тебя, не так ли? Тебе страшно и больно.

— Хочу.

— Тогда тебе придётся обо всём рассказать Айсан Султан, — неожиданно мягко заговорила Элмаз-хатун. — Я помогу тебе. Если ты скажешь, что тебя заставили под страхом смерти отнести отравленное вино к шехзаде, тебя помилуют, а истинные виновники — та женщина, что тебя запугала и заставила, и сама Эсен Султан — понесут заслуженное наказание.

— Зачем… зачем тебе это всё? — тоже поднявшись на ноги, спросила Оливия-хатун.

— Я служу Айсан Султан и хочу, чтобы она знала, кто действительно убил её мужа и отца её детей. Она так… так убивается. Извиняется перед Эсен Султан, не зная, в чём та повинна. Я хочу, чтобы восторжествовала справедливость. Так ты поможешь мне?

— Да.

Генуя. Дворец Альберго.

С воцарением новой королевы воцарились новые порядки. Рейна Дориа долгие годы ждала того момента, когда станет королевой. Когда эта тяжёлая золотая корона с чёрными опалами, красными рубинами и жёлтыми цитринами окажется на её голове. Когда она сможет восседать в огромном тронном зале на таком же огромном золотом троне. И этот момент настал.

Потому-то с особым рвением и спешкой она начала проводить всевозможные реформы, пересмотрение законов и прочие изменения. Люди, занимавшие должности при королеве Бриенне Гримальди, без исключения были с них сняты и в большинстве своём казнены, либо сосланы. Освободившиеся места заняли все те, кто был с Рейной Дориа в трудные годы.

Командующим всей сухопутной армии был назначен командир Деметрий, ставший лордом-командующим.

Командующим всем генуэзским флотом был назначен командир Грегорайос.

В королевский совет вошли остальные её командиры. Даже командир Артаферн, отличившийся особыми умом и воинской доблестью, был назначен главой королевской гвардии, охраняющей непосредственно королеву.

Не было среди вознаграждённых только одного человека, который, по сути, больше остальных заслуживал этого вознаграждения.

Она покончила со всем, что было до встречи с Рейной Дориа. Покончила с прошлым. Оборвала связь с родиной, с домом, с семьёй, сделав себя мёртвой. Бежала вместе с ней по морю в дальнюю и незнакомую Грецию, преодолевая морскую болезнь и тяжёлые тренировки.

Годами служила, годами тренировалась и из кожи вон лезла, чтобы заслужить одобрение. Рисковала здоровьем и даже жизнью в битвах, пока сама Рейна Дориа отсиживалась в безопасности в лагере. И ничего не получила взамен.

Эдже была оскорблена до глубины души. Она-то надеялась, что когда её тётя наконец-то добьётся желаемого, то всё будет замечательно. Она поверила в это, как самозабвенно верила в это Рейна Дориа. Эдже заразилась этой мыслью, что стоит только завоевать корону, то всё будет замечательно.

Всё, чего она удостоилась, это титула принцессы. Но что от него толку сейчас, когда Рейна Дориа стала королевой, всё её слуги вознаграждены должностями и золотом, а она осталась забытой и единственной, кто не был поощрён? Когда навязанный муж с каждым разом всё больше раздражает и вызывает всё сильнее разгорающуюся злобу, ночью ложась с ней в одну кровать и напоминая о желании королевы иметь наследников? Когда она не может быть с любимым человеком, поскольку королева намеренно мешает этому и всячески способствует тому, чтобы их встреч при дворе вовсе не было?

День за днём, ночь за ночью. Они шли, а Эдже всё больше закрывалась в себе. В ней копились все отрицательные чувства, которые только существуют. Все те пороки, о которых предупреждает христианская религия, в которую её заставила посвятиться Рейна.

Гнев. Она злилась на всё, что её окружало. На королеву, потому как та доставляла ей боль своими действиями и разочаровывала. На мужа, которого она не любила и который постоянно мучил её желанием угодить королеве и даровать той наследников. На Артаферна, который, казалось бы, и сам больше не желал их встреч. Она не виделась с ним неделями. И порою ей казалось, что он избегал её, ведь если бы захотел увидеться, то пришёл бы или хотя бы отправил весточку. И, в конце концов, на саму себя. За свои чувства, за свои переживания и за свои мысли.

Печаль. Тяжёлой печатью она легла на её сердце. Эдже не хотелось ни радоваться, ни грустить. Ей ничего не хотелось. Порою она всю ночь и весь день лежала в кровати, смотря куда-то в пустоту и уходя в себя. Культивируя свой гнев и свою печаль. Взращивая их и лелея.

Причин этой печали было много. Она не оправдала надежд ни своих, ни, похоже, надежд остальных.

Рейна всё ждёт от неё чего-то выдающегося, и, видимо, потому оставляет без внимания.

Деметрий ждёт того, что она, наконец, родит детей, которых, похоже, у неё никогда не будет. Об этом твердят лекари, но королева и Деметрий не верят, потому как попросту боятся. Если Эдже, как и Рейна, не сможет иметь детей, то род Дориа пресечётся. И кто тогда будет править после них? Для чего тогда все эти годы войны и эта завоёванная кровью, огнём и смертью корона?

Больше всего её печалила невозможность быть с Артаферном. Невозможность даже видеться с ним. Но даже когда им всё-таки удавалось случайно встретиться раз в несколько недель, он… оставался беспристрастным. Посмотрит на неё так быстро и мимолётно, что Эдже даже не успевает увидеть цвет его глаз и их выражение, а после уходит.

Гордыня. Эдже казалось, что её несправедливо обделили. Что она несправедливо мучается от этих душевных стенаний и переживаний. Разве она не заслуживает вознаграждения, славы и почёта? Она сломала себя ради чужой идеи, но терпя боль и усталость от бесконечных тренировок, взяв в руки оружие и став убивать, сделала из себя совершенного нового человека. Эдже Дориа. Её имя навевает страх на воинов. Она снискала славу и уважение среди мужчин-воинов, несмотря на то, что является всего лишь двадцатилетней девчонкой. Она родилась османской султаншей. Дочерью султана. И стала европейской принцессой. Единственной наследницей и преемницей рода Дориа. Разве, учитывая всё это, она не достойна самого лучшего?

Всё это накапливалось в ней, росло и крепло, отравляя её душу, сердце и разум изнутри. И сегодня, в это утро, когда она явилась в покои королевы, это достигло какой-то черты, апогея.

Вальяжно расположившись в одном из двух кресел, Рейна Дориа в роскошном красном платье, украшенном сверкающими рубинами, и короне королевы пила красное вино из золотого кубка. Увидев вошедшую в покои племянницу, она лениво усмехнулась и махнула рукой на второе кресло, велев, а не предложив, сесть в него.

— Эдже, — произнесла королева, оглядев её изумрудно-зелёными глазами. — Что с тобой? Когда ты в последний раз принимала ванну или хотя бы ела? Вид ужасный.

Эдже не ответила, оставшись невозмутимой и отстранённой. Она знала, как выглядела. Два дня она не принимала ванну и не переодевалась, оставаясь в чёрном платье с длинными рукавами, похожем на одежду христианской монахини своей простотой и суровостью. Её длинные тёмно-каштановые волосы спутались, кожа сделалась бледной и словно прозрачной от недостатка солнечного света. И ещё она сильно похудела, так как толком ничего не ела. Она была так худа, что лицо казалось черепом, туго обтянутым кожей, а тело тонким и хрупким. Ни былых мышц, ни загара, когда-то имевшего место быть в жаркой Греции на палубе корабля.

— Твои слуги доложили, что с тобой что-то не так, — продолжала Рейна Дориа, сделав ещё один глоток красного вина из золотого кубка. — Не ешь, не разговариваешь, днями и ночами без дела лежишь в кровати. Да и с Деметрием, я слышала, проблемы. Он говорит, что ты постоянно срываешься на него, обвиняешь во всём подряд, да и, самое главное, без энтузиазма относишься к вашим попыткам иметь детей, а это необходимо.