Утро нового века (СИ)

— Как решит доктор, так и будет.

Екатерина с минуту поколебалась, но всё-таки решались.

— Хочу, чтобы ты знал. — Запинаясь от неловкости, начала она. — Твой отец всё-таки решил уехать в Швейцарию с этой… женой. Вчера он сделал у нотариуса кое-какие распоряжения. Ему удалось поправить дела и в заведении всё останется по-прежнему. «Дюссо» во время его отсутствия будут управлять метрдотели Алексей и Леонид. Что касается тебя. — Катя сверкнула глазами в сторону молчащего юноши. — Если доктора посчитают тебя здоровым и, отпустят из больницы, то ты будешь жить в доме, который твой отец купил на моё имя. Я выхожу замуж за Алексея и этот дом, свадебный подарок нам от Андрея Михайловича. У тебя будут две просторные комнаты, со всем необходимым. Я буду заботиться о тебе. К тому же он положит на твоё имя в банке кругленькую сумму. Имение тоже остаётся за тобой и естественно доходы от него тоже твои, но с условием, что твоим опекуном, в отсутствие отца, буду я.

Она кинула в его сторону испытующий взгляд.

Арсений неподвижно сидел, прислонившись спиной к высокой металлической спинке кровати и, слушал её. Бледное лицо его ничего не выражало. Она продолжила:

— Прости, но по закону, после психиатрической клиники, ты три года не имеешь права жить самостоятельно, без опекуна. Если за это время болезнь не проявит себя, то врачебный консилиум вернёт тебе все права. Арсений, ты слышишь меня?

— Слышу.

— Что скажешь на это?

— Скажу, что в этом светло коричневом платье, этой шляпке и туфельках, ты похожа на хорошенькую барышню-гимназистку.

— И это всё?

— Всё.

— Когда мне можно ещё прийти?

— Когда доктор подтвердит, что я здоров.

Катерина почувствовала, что к её глазам подступают слёзы. Она перекрестила юношу и, поцеловав его в лоб, вышла из палаты.

Едва за ней закрылась дверь, Арсений встал с кровати и, подойдя, с коваными решётками, окну, посмотрел в парк.

«Как в тюрьме. Вся моя жизнь прошла как в тюрьме, — подумал он. — Что ж, вначале он лишил меня любимой, теперь лишил дома, в котором я родился. Я мечтал прожить в нём всю жизнь и в свой последний час, видеть наши липы за окном. Все мы живём по его правилам».

Волна боли накатила внезапно. Побороть её у него не хватило сил. Арсений повалился на пол, схватился за голову и застонал.

Войдя в палату, Александр увидел корчившегося на полу пациента. Он болезненно стонал и был очень бледен.

— Что с тобой? — испуганный врач бросился к нему, обнял за плечи, приподнял, усадил и услышал слабый голос:

— Голова… голова болит.

***

Ксения вставала с первыми лучами солнца и, уезжала в больницу. Так длилось уже два месяца.

Маргарита Львовна жаловалась Глебу Измайлову на то, что дочь почти ничего не ест и по ночам плачет в своей комнате.

Но Глебу не нужно было ничего говорить.

Он и сам заметил, что Ксения, как можно реже старается бывать с ним наедине, а если такое происходит, то взгляд её остаётся отсутствующим и печальным. На все его вопросы, девушка уклончиво объясняла это усталостью и нервами.

Измайлова постоянно терзал червь ревности. Как же он ненавидел в эти минуты Арсения Рунича! Даже сойдя с ума, этот человек владел душой Ксении.

Поглощённый мрачными раздумьями, он не заметил, как девушка вошла в гостиную и села рядом. Очнулся, когда её ладонь прикоснулась к его руке.

Глеб кинул на неё взгляд. Ксения поняла этот взгляд. Она всегда всё понимала без слов. На его немой вопрос, ответила:

— Не ревнуй меня к нему.

— Скажи, только правду, ты любишь его? — не сдерживаясь, схватив её за руку и крепко сжав запястье, напрямик спросил он. — Да?!

— Больно, — вздрогнула девушка. — Отпусти.

— Больно? — процедил Измайлов сквозь зубы и еще сильнее сжал её руку. — Но ведь Рунич делал тебе больно и, не смотря на это, ты продолжаешь любить его до такой степени, что страдаешь его мучениями.

— Мне его жаль, — прошептала Ксения. — Если б ты видел, сколько в его в глазах боли.

— А в моих глазах ты не видишь боли?

— Пусти!

Она попыталась вырваться.

— Ксения, неужели, я обречен, всю жизнь прожить с этой ревностью?! — более не сдерживаясь, заорал Измайлов. — Ты играла мною и использовала в своих целях!

— Я не использовала тебя, Глеб.

Ей удалось вырвать руку из его цепких пальцев.

— Почему ты вырываешься? Ведь тебе нравиться, когда больно. Ты тогда крепче любишь. Как его! Ты просто отомстила ему, заведя роман со мной.

— У меня и в мыслях такого не было. — От несправедливых обвинений, она была готова расплакаться. — Не было!

— Но ты любишь его до сих пор! — Глеб хватился руками за голову. — Ты думала о нём даже тогда, когда мы были вместе и любили друг друга. Возможно, тебе казалось, что ты с ним?!

— Нет! — воскликнув, заплакала Ксения. — Глеб, ты причиняешь мне боль.

— Это ты причиняешь мне боль постоянно! Рунич всегда был между нами. Скажи, чего ты хочешь, Ксения?

— Я не понимаю тебя.

— Отвечай! — Он крепко сжал её в объятиях и заглянул в лицо. — Что у тебя за чувство к Арсению Руничу? Жалость или любовь?

Синие глаза измученно смотрели на него.

— Я не знаю, — она и вставая с софы. — Прощай.

— Ксения, не уходи. Ну, прости, прости меня! — Измайлов целовал её руки. — Я не хотел делать тебе больно. Но быть может, через страдание ты поймёшь меня.

Она грустно смотрела на него.

— Думаю, нам нужно, хотя бы на время… расстаться. Ты прав. Действительно, мне необходимо понять, что для меня значит твоя любовь и привязанность к Арсению. Прости.

***

К вечеру со свирепой силой на Петербург обрушилась ужасная гроза. Первая гроза, после длительной жары.

Жители столицы, испуганно глядя на небо, думали, что Господь послал эту бурю для того, чтобы наказать грешное человечество.

Вой ветра за окнами, блеск молний и ливень стеной, хотели, или обновить природу и саму жизнь, или уничтожить её.

В больничных палатах, жалобно кричали, от страха, больные

Свернувшись калачиком на кровати, Арсений уткнулся лбом в подушку. Ему было невмоготу слышать эти вопли, и он закрыл ладонями уши.

Двери широко распахнулись и в проёме, освящаемый вспышками молний, возник доктор Краев. С его одежды, ручьями стекала вода.

Он скинул промокший плащ на пол и подошёл к пациенту.

— Арсений, — мягко проговорил он, усаживаясь на край кровати, — это я, Александр. — Он похлопал юношу по дрожащим плечам. — Не бойся. Это всего лишь сильная гроза.

Молодой Рунич отстранился от него.

— Мне всё равно, что происходит за этими стенами. Ведь я до конца жизни останусь в этой конуре.

Александр с силой встряхнул его за плечи и закричал:

— Не говори то, чего не будет! Что с тобой опять происходит?

— Объяснить? — Арсений сел и возбужденно заговорил в белеющее во мраке лицо врача. — Я не хочу медленно, день за днём, умирать в этом аду.

— Это не ад! Здесь я борюсь с темнотой и возвращаю людям свет.

— Свет? В этом месте нет прошлого, нет настоящего, нет будущего! — взорвавшись, заорал Арсений. — Ты создал для себя свой мир, Александр. Ты живёшь в нём, и ты привёл меня сюда. Зачем?

— Потому что ты отравил себя алкоголем и наркотиком, как последний болван! Потерпи ещё немного.

— Мне надо выйти отсюда.

— Как? Если тебя бросает в ужас от одной мысли встретиться с отцом?

— Теперь я не боюсь его. Я ничего не боюсь! И я больше не в силах оставаться здесь. Слышишь? — он с отвращением оглядел палату и, остановив взгляд на притихшем докторе, негромко спросил: — Что ты молчишь, мой друг?

Краев, весь мокрый и расстроенный, сидел напротив. Наконец, серьёзно глядя в глаза Арсению, произнёс:

— Ты должен доказать мне.

— Что доказать?

— Доказать, что я могу быть спокойным за твоё душевное состояние, когда выпущу тебя отсюда.

— Я ничего не могу доказать, — едва слышно отозвался юноша. — Просто, не выживу здесь. Ты хочешь стать моим палачом, Саша?