Белокурая гейша

Барон следовал путем сёгуна Тоётоми Хидеёши, который предпочитал женщин аристократического происхождения. Для обеспечения страстности своих любовниц сёгун приказывал женщинам, прежде чем явиться к нему в покои, ласкать гигантские колья, выступающие из решетки, которой был обнесен его замок. Колья эти очень напоминали мужской половой орган. Барон говорил каждой женщине, которую он намеревался заполучить, что его пенис такой же твердый и большой, как те знаменитые колья. Ему неоднократно снилось, что он окружен прекрасными наложницами, которые душат, отравляют друг друга и вступают в тайный сговор, чтобы избавиться от конкуренток и завоевать право провести ночь на его футоне.

В Чайном доме Оглядывающегося дерева ситуация была совершенно иной. Барон барабанил пальцами по низкому лакированному столику, размышляя. Он был поставлен перед парадоксом, который сам же себе и создал: его алчная жажда удовольствий против кодекса чести. Ну почему он не может получить и то, и другое? Он лишил девственности многих девушек, его горячая кровь воина и вкус к победе всякий раз одерживали вверх, когда он пронзал своим пенисом сердцевину розового цветка девического лона. Ему нравилось ощущать мускусный запах, остающийся после занятия любовью и ударяющий ему в ноздри, когда он заворачивал девушку в запятнанный кровью шелк ее кимоно. Барон никогда не позволял страсти взять верх над своими эмоциями, но его желание прорваться сквозь девственную плеву этой майко было столь всеобъемлющим и всепоглощающим, что он ничего не мог с собой поделать.

Он сделал глубокий вдох, пытаясь восстановить контроль над своими мыслями. Как только он удовлетворит свою сексуальную нужду, девушка должна будет умереть. Возможно, он и утратил душу, но не чувство долга. Но из-за того, сколь сильно он был очарован этой майко, он поставил под сомнение свои действия и свой кодекс воина - буши. Буши подразумевал, что он обязан служить своему господину, помня при этом в своем сердце о возможности близкой смерти.

Барон обитал в черно-белом мире, где не было теней, мире официальном и холодном. Он и ему подобные не являлись воинами в истинном значении этого слова, но слугами и носили по два своих меча как признак принадлежности к определенному классу. Они получали ежегодное жалованье от своего господина и проживали жизнь, наполненную беззаботной ответственностью, связанные узами долга со своими господами.

Вопреки желанию своей обедневшей, но гордой семьи, барон Тонда поступил в услужение к принцу Кире, став современной версией слуги. Были люди, которые считали принца порочным и аморальным и говорили, что запах крови привлекает голодных псов, под которыми подразумевали молодых людей, готовых продаться любому, вне зависимости от целей этого человека. Барон не обращал внимания на подобные разговоры, стремясь преуспеть в современной Японии, невзирая на то, какую цену придется заплатить и ему самому, и окружающим.

Восседая на черной шелковой подушке, Тонда раскачивался взад и вперед, отчаянно желая сбросить с себя плащ обязательств и крушить все перегородки в чайном доме до тех пор, пока не отыщет прекрасную майко и не овладеет ею. Он желал заполучить ее и не намеревался покидать чайного дома до тех пор, пока не будет подписан договор, гарантирующий ее благосклонность.

Глядя на тонкую бумажную дверь так, будто это шелковый халат, скрывающий от него прелести молодой женщины, которую он желал, барон произнес:

- Я жду вашего ответа, оками-сан, который, я уверен, меня не разочарует. - Он намеренно использовал почтенное обращение, признающее ее статус владелицы чайного дома.

- Да, барон Тонда-сама, - натянуто улыбаясь, сказала Симойё, - я посмотрю, что можно сделать.

- Да? - прорычал он. - И что же это означает?

- Это означает именно то, что означает, барон Тонда-сама.

Он был близок к потере терпения.

- Вы поете, как жрица, в надежде заполучить еще большее пожертвование, тогда как сундуки уже переполнены золотом.

Возможно, из-за того, что барон так отчаянно хотел завладеть этой майко, он дал выход своему гневу, точно кровь хлынула из раны. А возможно, дело было в том, что он недавно вернулся домой после многих месяцев жизни в Америке и отчаянно жаждал ощутить прикосновение трепещущего женского тела. Он хотел наблюдать, как глаза ее подернутся дымкой нежности, когда она станет кормить его разноцветными конфетками со вкусом мяты и ее тонкие пальчики будут осторожно опускаться ему на язык, позволяя посасывать их розовые, похожие на лепестки цветка кончики. Барон почувствовал, как разум его затуманивается, и едва мог сдерживать себя. Он был не в состоянии думать ни о чем ином, кроме как о запахе девушки, витающем в жарком летнем воздухе после соития.

Он продолжал раскачиваться на коленях, то замедляя, то убыстряя темп, не зная, что станет делать дальше. Барон Тонда не доставит владелице чайного дома удовольствия наблюдать, как лицо его перекосится или халат станет мокрым от пота овладевшего им желания. Он погладил подкладку своего белого нижнего шелкового халата, на которой имелось изображение мужчины и женщины, вступающих в половую связь: женщина лежала на спине, выгнувшись и выставляя напоказ обнаженные груди, бедра и влагалище. Рисунок был нанесен чернилами, запачканными сейчас семенем его похоти.

- Не сердите меня, Симойё-сан, - произнес он, забывая о своем уважительном тоне и снова называя ее именем гейши. - Хотя я и изучал идеи демократии в западной стране, я японец и всегда получаю то, что хочу.

Женщина низко склонила голову, едва не касаясь лбом пола:

- Я понимаю, барон Тонда-сама. Девушку приведут сюда, и я спрошу ее…

Барон вскочил:

- Вы не станете ее ни о чем спрашивать. Вы прикажете ей…

- Молю вас о прощении, барон Тонда-сама, - быстро проговорила Симойё.

Барон отпрянул, понимая, что странное поведение владелицы чайного дома происходит оттого, что она обладает силой, схожей с его собственной.

- Да? - прорычал он.

- Я должна следовать традиции гейш.

Обескураженный ее внезапной смелостью, он спросил:

- Традиция? Что еще за традиция?

Симойё улыбнулась:

- Традиция спрашивать молодую женщину, хочет ли она даровать вам право ложа.

Разозленный этим замечанием, барон полностью потерял терпение.

- Это же возмутительно! - вскричал он, быстро и часто дыша, в негодовании оттого, что его предложение поставили под сомнение, что какая-то майко, эта игрушка, предназначенная лишь для развлечения мужчин, станет раздумывать над тем, принять или отклонить ей его пенис. - Эта девчонка майко, и ее первый любовник для нее уже выбран.

- Мне очень жаль, барон Тонда-сама, но я обязана следовать традиции Чайного дома Оглядывающегося дерева и позволить девушке ответить отрицательно, если она не желает возлежать с мужчиной на футоне.

- Вы шокируете меня, Симойё-сан, как шокировали бы, осмелившись взглянуть на императора, когда он проезжает в своей карете по улицам города. Я не пойду на компромисс и не позволю вам, недостойной владелице чайного дома, указывать мне, самураю, что я должен делать.

- Я лишь хочу следовать кодексу поведения, который установили для нас наши предки.

Была ли то тень улыбки, промелькнувшая на лице женщины? - удивился барон. Ох уж этот тщательно разработанный этикет, практикуемый женщинами ее положения! Он знал также о существовании языка жестов, приглашающих его войти в ее мир и поинтересоваться о значении. Симойё победила, так как у него не нашлось подходящего ответа. Он не хотел возбуждать ее подозрений относительно истинной цели его прибытия в чайный дом, поэтому произнес:

- Надеюсь, вы не заставите меня ждать слишком долго.

Впервые Симойё улыбнулась ему:

- Ровно столько, сколько понадобится, чтобы позвать девушку.

- Так то был не Хиса-дон, наблюдавший за моим танцем на веранде, - задумчиво произнесла Кэтлин. Она плотнее запахнула на себе кимоно, четко обрисовав полные груди, словно стремясь скрыть свою наготу. Но это не помогло.