Белокурая гейша

Была ли это она? Девочка, ставшая женщиной?

Видя, как она удаляется от него мягкой походкой, чувственно покачивая бедрами, Рид чуть было не окликнул ее, желая удовлетворить свое любопытство. Он готов был умолять ее, чтобы узнать, близится ли его долгое странствие к окончанию. Лишь подчиняясь железной силе воли, он сумел сохранить дистанцию, хотя готов был поклясться, что, если бы он просто открыл рот, ветер сам сорвал бы слова, вертевшиеся на кончике его языка, и, принеся их девушке, прошептал бы их ей на ухо.

Является ли эта девушка Кэтлин Маллори?

Да или нет?

- Услышь меня, могущественный Будда, - прошептала я, бормоча слова так быстро, что слышны были лишь сливающиеся воедино долгие гласные звуки. Я сложила ладони вместе, намотав голубые четки вокруг запястий. То были молитвенные четки моей матери, сокровище, которое я берегла с детства. Я не чувствовала сердцем предательства, произнося буддистскую молитву. Хотя слова ее и отличались от католической, помыслы мои были чисты.

Молясь, я косилась краешком глаза в сторону. Куда же подевался тот красивый гайджин?

Я издала мягкий нетерпеливый вздох, полный разочарования, выражающий мое томление по чему-то, чего, как я знала, получить мне не суждено, и этот звук также являлся примитивным вызовом, брошенным богам. То было желание, прорывающееся из глубины моей души, стремление обрести веру в мою женскую силу, которому не суждено было осуществиться.

Гайджин с привлекательным лицом и широкими плечами ушел, хотя, входя в ворота храма, я заметила его мимоходом. Он держался на расстоянии, прячась за спинами нищих священников, просящих милостыню, которые были облачены в длинные пурпурные одежды, скрывали лица под широкополыми соломенными шляпами и стояли с протянутыми чашами для сбора подаяний. Потом чужеземец и вовсе пропал.

К своему ужасу, я осознала, что разгневала богов, выставив себя напоказ и осквернив свое тело, продемонстрировав ему плохие манеры. Хотя этот мужчина, как мне казалось, был джентльменом, он явно не возражал увидеть большее. Я позволила улыбке скользнуть по своим губам, едва заметной, как тень молодой луны в первой четверти. Меня его поведение не удивляло. Он же был выходцем с Запада и не понимал, что тело женщины должно оставаться загадкой, а красота ее проявляется в походке, повороте головы и наклоне рук в изящных жестах.

Однако какое-то ощущение заставляло меня трепетать, беспокойно шевеля большими пальцами ног, точно я своенравная куртизанка, стонущая от удовольствия. Окасан называла это ощущение внутренним оком. Внешнее око было голосом разума и формы, а внутреннее раскрывало сокровенную истину, рождающуюся, когда ветер замирал и вода была совершенно прозрачна, так что образы получались незамутненными, давая возможность увидеть вещи такими, какими они являются на самом деле.

Я поняла, что могу доверять этому мужчине.

В надежде снова увидеть его я остановилась перед высеченным из камня фонарем у крошечного храма и стала собирать камешки, произнося молитву, а затем запустила камешками в фонарь. Говорят, что если они останутся внутри, то молитва будет услышана. Я позволила своему взгляду блуждать, притворившись, что рассматриваю гряду холмов с их холодными зелеными склонами, после чего посмотрела на склон горы, озаренный мягким розовато-лиловым сиянием. На меня наплывали клочья тумана, в нежнейшем поцелуе окутывая призрачной пленкой мое лицо.

Поцелуй. Прелюдия, исполняемая гейшей и запрещенная майко. Я вздохнула. Не следует мне думать о таких вещах и удовольствиях, хотя неожиданная встреча с красивым гайджином распалила мое воображение и заставила жаждать прикосновения его губ к моим губам, его рук к моему обнаженному телу, представлять, как его ладони будут скользить вверх и вниз по моим ногам, пробираясь к потайному местечку между бедрами… Да, простонала бы я, отвечая на его ласки и проникновение в мое лоно его дражайшего пениса.

Мне следовало бы не смотреть на него, покорно склонив голову, а я вместо этого посмела встретить его взгляд, всколыхнувший во мне всепоглощающее желание ощутить внутри себя мужской орган, касающийся моего сердца цветка и дарующий мне изысканное наслаждение. Я продолжала размышлять о чужеземце, прижав одну руку к груди, а другую к нижней части живота, понимая при этом, что любовью могут заняться только наши глаза.

Дыхание давалось мне с таким трудом, что заболело в груди. Я изо всех сил старалась подавить непристойное желание, охватившее меня в непосредственной близости от священного места, храма, посвященного одной из тридцати трех реинкарнаций Кваннон - покровительницы Киомидзу. Вокруг меня паломники стояли, сидели, отдыхали, молились, бросали монеты на одеяла, на которых располагались просящие милостыню, но я осознавала лишь то, что гайджин ушел, растворился в бамбуковой роще или зарослях вечнозеленых деревьев, росших вокруг храма.

Надув губы, я пнула гальку носком сандалии. На мои молитвы никто не ответит.

Бон. Бон.

Я была настолько поглощена своими мыслями, что удары гонга испугали меня. Боги начинали на меня сердиться. Они испытывали меня, послав мне этого гайджина, искушали меня вожделением к мужчине и давали возможность отведать на вкус чувственную сладость, зарождающуюся в низу моего живота и заставляющую увлажняться мое лоно. Жидкость эта была вязкой, точно внутри меня имелся невидимый фонтан с влагой, переливающейся через край и возбуждающей меня. А что же гайджин? - осмелилась я спросить богов. Наливается ли силой, затвердевая, его пенис, когда он смотрит на меня?

Охватывает ли его столь же алчная страсть?

Заговаривать со мной ему запрещалось законом. Неужели не найдется ни единого человека, который осмелился бы нарушить правила?

Испытывая растущие раздражение и беспокойство, я побрела вдоль холма в сторону водопада Отова, где склонила голову, сложила ладони вместе и стала молиться богу Фудо-Муо-о.

Обладаю ли я знанием эротических техник и сексуальной привлекательностью, необходимыми для того, чтобы быть гейшей? - нетерпеливо вопрошала я божество. Пожалуйста, помоги мне твердо держаться своих убеждений, потому что это моя судьба.

Какой иной выбор мог у меня быть? Всю свою жизнь я жаждала приобрести грациозность и красоту гейши. Каким бы привлекательным ни был гайджин и как бы заманчиво ни было стать частью его мира, я была не способна сойти с выбранного мною пути. Я страстно стремилась удовлетворить свои долгое время подавляемые желания без опасения репрессий со стороны окасан или Марико. Но время, которое я могла бы на это потратить, было непрочно, как мягкое серебристое крыло колибри. Я уже на два года переросла абсолютную красоту шестнадцатого лунного дня, так называют майко в шестнадцатый год ее жизни.

Что же я сделала, чем разгневала богов? Верно, я частенько сетовала на то, что мне приходится сидеть в уголке чайного дома в одиночестве, а не за достойным местом за столом, поглощая холодные рисовые шарики и маринованные кабачки в соевом соусе. И все это в наказание за то, что посмела рассматривать картинки, изображающие прекрасных девушек, которые, изгибаясь всем телом, выставляют напоказ свои половые органы, а красивые мужчины проникают в них своими пенисами. Как же мне было не смотреть? Экстаз, написанный на лицах этих девушек, действовал на меня сильнее любого афродизиака, сильнее даже, чем стимулирующие травы - джиоган, - к которым примешано красновато-желтое растение джио.

Власть моего разума.

Еще больше меня волновала существующая вероятность того, что мой контроль над низменной стороной души не был абсолютным, как я верила изначально. Как могла я преодолеть жаркий призывный ответ своего тела на проявление ко мне внимания со стороны мужчины, подобного гайджину, одного благородного вида которого было достаточно, чтобы заставить меня задыхаться, особенно принимая во внимание то, что я еще не делила ложа ни с одним мужчиной?