Perfectly entwined (СИ)

— Хватайте по ящику и бежим, — командует Зейн и сам же спешит выполнить собственный приказ.

Всё ещё ничего не понимающий Хоран, с застывшей восковой улыбкой на лице берёт высунутый ему в руки ящик и следует за сорвавшимся с места Зейном. Гарри медлит, но лишь доли секунды.

Он слышит вой, слышит, как клацают челюсти друг о друга, слышит горловые хрипы целой толпы. Целой армии заражённых.

Тянущиеся руки, словно в молитве, направлены в небо, когда они выходят на спящие улицы. Толпа будит город, сгоняет сонный сумрак с площадей, наполняет жидким металлом тело Гарри. Страх тянет его к земле, делает конечности слишком тяжёлыми для бега.

Луи оказывается прозорливее, как и всегда. Пока Гарри видит в вертолёте надежду, возможную помощь, его парень сразу понимает, какой роковой угрозой становится этот прилёт. Неизвестные пилоты не замечают копощащихся внизу людей, возможно не ищут. Они следуют своим, лишь им одним известным планам и проносятся мимо. С рокотом и шумом, за которым следует разбуженный город.

И эта волна смерти направляется на холм, к снежно-белому зданию яхт-клуба.

〄〄〄

Уговаривающий, жалобный голос ещё звучит эхом среди покрытых деревянными панелями стен, пока Луи спускается вниз по лестнице в каюту. Внутри него борются раздражение и лёгкое угрызение совести за то, как резко он ответил Элизабет, за то, как скинул руку Лиама со своего плеча.

Друзья пытаются помочь, заботятся о нём. Но сквозь все их действия проходит яркая гнилостная нить жалости. Из-за этого чувства Луи кажется, что он ещё более беспомощный и никчёмный, чем есть на самом деле. Он терпит, терпит, но приходит момент, и бомба, почти неслышно тикающая так долго, взрывается. Как пять минут назад, когда на уговоры Бетси прилечь на кровать в каюте, Луи огрызнулся и отвернулся.

Не потому что не мог смотреть на неё, а потому что прятал собственную слабость, показавшуюся из под маски, что он так упорно носит, не снимая.

Гнев отступает мгновенно, но слов извиниться не находится. И единственное, что Луи в силах сделать, это поступить так, как они просили — он тяжело выдыхает солёный воздух из лёгких и отправляется вниз. В уют и комфорт, которого был лишён каждый из них на протяжении недель.

Пыль здесь смешалась с едким пряным запахом; дерево на полу и стенах борется за первенство ароматов с острым запахом кондиционера для шёлкового белья. Когда Луи буквально падает на широкую кровать, всё синяки и ссадины на его теле вопят в голос.

— Давай, Гарри, возвращайся, — шепчет он в низкий потолок, отдаваясь мерным покачиваниям лодки.

По палубе наверху ходят его друзья, тихо переговариваются. Сквозь открытую дверь до Луи доносятся их голоса. Но ни разговоры, ни плеск воды не могут сморить его.

Рядом с кроватью на деревянной лакированной полке Луи находит приёмник. Не глядя нашаривает кнопку включения на гладком пластиковом боку. Вместо ожидаемых помех к его приятному удивлению он слышит голос радиоведущего.

Совершенно не важно то, о чём он болтает в эфире, но звук его гортанного ливерпульского акцента усыпляет.

Просыпается Луи резко. Его будит всплеск эндорфинов в крови Гарри — яркая радость, неприкрытая сильная эмоция. Вслед этому ощущению приходит звук. Всё ближе и ближе, нарастает, пока до мутного спросонья сознания не доходит — вертолёт!

Зыбкая иллюзия безопасности рассеивается, словно и не было этих минут него и отдыха. Луи вскакивает на ноги и, грозя переломать себе кости при падении с узкой, скользкой лестницы, несётся вверх.

Каждая клетка его тела источает яростную волну страха и беспокойства, и он надеется, что сквозь истончившуюся, ослабевшую связь Гарри получит его эмоции. Потому что Луи не верит, что это спасение. Напротив, ему кажется летящий над городом в их сторону вертолёт принесёт только проблемы.

Поборов внезапно сильный порыв ветра, он выходит на палубу и во все глаза смотрит туда, где за пологим холмом распростёрся город. К сожалению, огромному и уничтожающему остатки выдержки, Луи оказывается прав. Городское население, заражённое страшным, непонятным вирусом бездумно движется за звуком.

Движется в их сторону.

〄〄〄

Жизнь на грани смерти научила его тело быстрой реакции. Пока он был помладше бег являлся единственным способом сохранить себя в целости — Зейн нёсся со всех ног, спасая свою шкуру, оставляя позади тех, кто слабее.

Закон в их мире был всего один — выживает сильнейший.

Сейчас этот закон вновь вступает в силу, возвращает в те далёкие времена, когда он не был хищником, когда каждая тень казалась сильнее и страшнее. Опасность такого масштаба вновь делает из Зейна не хладнокровного натренированного убийцу, а мальчишку с камнем за пазухой, вместо оружия.

Поэтому Зейн бежит. Бутылки, сталкивающиеся стеклянными боками, звонко перекликаются с отголосками страха в его крови. Адреналин закладывает уши монотонным гулом.

Он достигает яхты за минуты, гасит скорость, но не останавливается. Прыжок через невысокий бортик да ещё и с ящиком в руках, должно быть выглядит эффектно, но визуальная составляющая — последнее, что волнует Зейна сейчас. Он вручает воду растерявшемуся Лиаму, и мимо испуганных девушек, мимо бледного, не находящего в себе силы даже дышать Луи, проходит к мостику.

Она урчит мягко, заводится с пол оборота ключа, как вышколенная, покладистая любовница. Зейн кладёт руки на штурвал, сжимает его пальцами. Рыкнув мотором яхта отчаливает, и кажется что вот оно, спасение, но резкий толчок стирает расплывающуюся было по лицу улыбку.

— Твою мать! — взрывается Зейн, мгновенно осознав свою ошибку.

Несмотря на жуткий вой заражённых он холодно спокоен. Секундный выплеск бешенства лишил его горячих эмоций, оставив внутри только ледяной расчёт. Поэтому вернувшись на палубу, Зейн подобно вычислительной машине, без эмоций и пристрастий сканирует обстановку.

Он видит узел каната, натянутого между пристанью и яхтой. Каната, который он, по неопытности своей не отвязал. И пока руки автоматически расправляются с замысловатыми морскими узлами, он вдруг понимает, что есть ещё одна, более важная проблема.

Инфицированные жители города, вытянув руки, падают с пирса в воду, поднимая высокие брызги. Бездумная толпа руководствуется лишь одним желанием — добраться до тёплой плоти. К счастью для выживших, полоска открытого пространства в несколько футов не позволяют им перебраться на борт.

Пластиковый ящик с бутылками лежит на боку у самого края, очевидно брошенный. Или выроненный из рук. Зейн оглядывается на присутствующих: видит смертельно бледного Найла, вцепившегося в тёмный пластик грязными пальцами, но не Гарри.

Гарри нет. Его ноша в лодке, но сам он…

Зейну не нужно спрашивать где ещё один. Лиам, оставив девушкам вырывающегося Луи, уже направляется к краю, туда, где вода бугрится тонущими заражёнными. Они сыпятся щедро, как конфеты в вечер Хэллоуина, и кажется, что внизу уже больше человеческих тел, чем жидкости. Стук кулаков о металл сотрясает лодку.

В короткое мгновение между тем, как ступня Лиама отрывается от досок палубы и вновь опускается на неё, Зейн осознаёт истину своих изменений. То, как потеплела его холодная душа с появлением этих карих глаз и упрямо поджатого рта. Лиам, с его несгибаемой волей к честности и нравственными устоями оказался совсем другим, противоположным, но таким нужным и естественным для потерянного в мире жестокости и смерти Зейна.

Но так или иначе, вместо гнева и разочарования его наполняет уверенность в том, что с Лиамом его чувства в надёжных руках. Зейн понимает, что собственное выживание превращается в жизнь, которую стоит прожить.

Инстинкты или пресловутая связь вовсе не причём. Решение прыгнуть вниз, в бездну, рискуя собой, как никогда прежде осмысленное и добровольное. Он отдёргивает Лиама назад и, оттолкнувшись, прыгает.

Надрывный крик Луи, сопровождавший его на палубе, растворяется в жидкой плотности, когда Зейн гладко входит в воду. Мельтешение тел вокруг, открытые рты и нити волос мешают ему разглядеть Гарри. Он ныряет чуть глубже, оглядывается вокруг: заражённые идут по дну словно добровольно — не борятся за спасение, не агонизируют без заканчивающегося воздуха.