Perfectly entwined (СИ)

========== Часть 14 ==========

Луи всё ещё пытается выбраться наружу — по сгустившемуся потоку крови, по суженным артериям вен, сквозь марево безумия и отказ всех конечностей подчиняться. Наперекор восставшему против хозяина разуму.

Воет ураган и колёса крутятся. Вокруг клубится всё та же тьма, скрывая в своей глубине тайну жизни. И смерти. Но к состоянию, ставшему привычным за прошедшую вечность, примешивается новое, почти незнакомое чувство.

Боль.

Словно опоясывающая красная лента боль прожигает тьму. Слепящий свет режет глаза, позабывшие как видеть, разгоняет застоявшийся сумрак. Луи хочет вновь зажмуриться, отогнать назойливую муху-боль от своего спящего разума. Но она жалит, впивается в чувствительные рецепторы во всём его теле.

Боль пробуждает.

Осколки личности снова сплетаются. Из природного упрямства Луи не сбегает от ужасающего его света. Он терпит удушающую боль и движется вперёд. Тянется всем существом туда, где больше не будет рёва и грохота, урагана в темноте. Туда, где не будет оцепенения, так долго держащего его в плену.

Туда, откуда пришла боль.

〄〄〄

В отуманенном мозгу возникает смутная надежда: а что, если если подтянуться навстречу спорящим голосам, тем звукам борьбы, что приглушённо доносятся до него?

Ресницы дрожат, когда Луи едва приоткрывает глаза. В темноте удаётся разглядеть очертание спинки автомобильного сиденья, край пластикового руля. За лобовым стеклом ночь, густая и тёмная, какой она бывает лишь вдали от цивилизации, где нет фонарей, нет горящих вечерами окон и светящихся круглые сутки витрин магазинов. Глухой шелест деревьев, тихий и ненавязчивый, почти неразличимый за вознёй, издаваемой людьми снаружи, подтверждает его мысли.

И первое, что срывается с губ так естественно — Гарри. Но звук застревает в горле, и Луи не слышит даже собственного хрипа. Лишь мышиное копошение, с которым он старается пошевелиться под тяжёлым, удушающим пледом. Бессилие похоже на толщу океанической воды, и Луи будто на самом дне — плотность окружающего пространства того и гляди раздавит его.

Но звук родного голоса, голоса Гарри, с его хриплыми, тянущимися нотками, звучит в его голове и отзывается в крови. Этот запах, который выделяется на фоне других запахов, пропитавших салон автомобиля, ускоряет биение почти остановившегося сердца. Безвольное тело откликается на его нежную, соблазнительную песнь. Этот незабываемый неслышный гул проникшего в лёгкие родного аромата разрывает с треском путы, сковавшие конечности усталостью, накрывает, словно щитом, запечатывает словами: любовь, связь, жизнь.

Странные, плывущие в тумане мысли, разбуженные воспоминаниями о запахе и голосе Гарри оказываются смыты потоком холодного воздуха; дверца автомобиля открывается, впустив порыв влажного, наполненного отголосками дождя ветра. Луи не узнаёт голос, резко отдающий приказания, поэтому не подаёт знака, что очнулся. Он с вызванным слабостью и потерей в пространстве безразличием наблюдает за другой тенью. Человек, которому только что приказывали, наклоняется: как только верхняя половина его тела оказывается внутри салона Луи мгновенно узнаёт в нём свою пару. Запах Гарри и его движения, естественные и правильные, но будто ненастоящие, будто воспоминания из прошлой жизни — всё это толчком включает атрофированный мозг. Внезапно Луи вспоминает об укусе, об инфекции, запертой в его теле, способной вырваться в любой момент. Последнее, чего он хочет — это стать причиной гибели Гарри, утянуть его за собой в тот ад, куда направляется сам.

Поэтому он ищет в слабом теле силы, чтобы поднять руку. Титаническим усилием, словно его мышцы больше не предназначены для обычных вещей, ему удаётся движение. Выпростав пальцы из-под пледа Луи обвивает ими тёплое запястье Гарри: в подушечках пальцев стучит мгновенно ускорившийся пульс.

— К-какого чёрта, Г-арри!

Слабость в пальцах не мешает ему вцепиться в нежную кожу, будто пауку в трепещущую нить паутины, с отчаянием и толикой надежды.

Гарри дёргается от неожиданности. Глухой стук его головы о потолок был бы комичен и обязательно заставил бы Луи улыбнуться раньше, в другой жизни. Сейчас же зарождающаяся паника заставляет его оттолкнуть как можно дальше того, кого он хочет прижимать к себе вечность.

— Гарри, ты…, — Луи кашляет, не в силах совладать с собственными голосовыми связками. — Зачем?

— Тихо, тихо, — приближается вновь Гарри, вовсе не смущённый грубым толчком. — Всё хорошо, Лу, всё будет в порядке.

— Ты сошёл с ума! — наконец прорезается голос. Всё ещё сиплый и срывающийся, но достаточно громкий, чтобы Гарри остановился в нерешительности. — Я просил тебя уйти.

Луи путается в одеяле в бессильных попытках выбраться. В его груди жжёт от каждого движения и чем сильнее он старается, тем быстрее усиливается этот ядовитый огонь. Но отчаяние, овладевшее разумом, маскирует поселившуюся внутри боль, толкает вперёд, подальше от Гарри. Даже на грани безумия и смерти Луи думает лишь о своей паре.

— Это не игра, Гарри! В любой момент я стану монстром, ты понимаешь? — с отчаянием, с остервененнием Луи срывает с себя душащий кусок ткани. — Я не могу рисковать тобой. Я ухожу!

Сомнению в собственных возможностях не сломить волю — Луи готов ползти, если понадобится, прочь от Гарри. Тёплые ладони тянутся к его осунувшимся щекам, к опасным теперь зубам, и он уворачивается, но дверца позади с лёгким щелчком открывается и две женские руки сгребают его в объятие, не позволяя шевельнуться. Светлые волосы Саманты лезут в рот и щекочут кожу, когда она шепчет:

— С возвращением, Луи.

Он чувствует, как от недоумения его брови сходятся на переносице, а губы дрожат. Прежде чем ещё хоть звук успевает покинуть рот Луи, Гарри подаётся вперёд: безостановочно кивает на все невысказанные вопросы. В блестящих глазах стоят крупные слёзы.

— Я… как? — выдавливает Луи, упираясь ладонью в плечи своего парня. В вихре эмоций Гарри не замечает его скривившегося от боли лица и тяжёлого, прерывистого дыхания.

— Два дня. Два адских дня я верил, что потерял тебя навсегда, — сквозь всхлипы улыбается Гарри.

Луи не понимает абсолютно ничего в происходящем; чудовищная усталость одолевает его и мысли плывут в тумане. Он задыхается под давлением рук Саманты, сжимающих его и под напором Гарри.

— Забираем его, — грубо бросает незнакомый голос. — Обсудите всё внутри.

Тёмный силуэт теснит Гарри прочь: две смуглые руки грубо хватают за плечи и не церемонясь тянут бессильное тело Луи наружу. Он поддаётся, прикрывает веки и позволяет незнакомой, но определённо не враждебной тьме, увлечь себя.

〄〄〄

В тёмной каменной громаде лагеря раньше обитали дети. Они излучали свет и тепло, наполняли холодные камни энергией и разгоняли тьму в мрачных углах безразмерного здания. Дети были душой этого места.

Но они ушли. В одночасье превратились в оголодавших монстров и бездумно последовали за рёвом мотоцикла Зейна, оставив это место пустым. Лишив его души.

Гарри с ужасом приоткрывает слишком маленькую для этого огромного здания деревянную дверку. В любой момент каждый из них ожидает нападения — резкую тень, что метнётся из угла в поисках артерии, в которую можно впиться зубами.

В мелкой комнатке, отведённой под прачечную, пусто. Гарри жестом показывает остальным проходить, придерживая дверь для Зейна и Найла; они тащат на своих плечах бессознательного Луи, и Гарри испытывает острую благодарность — сам он едва ли может помочь своему парню, руки дрожат от усталости и боли, что ещё теплится в его груди отголосками эмоций Луи.

С уходом юных обитателей в здании лагеря селятся новые, крайне неприятные жители: безумие, одиночество, злоба, отчаяние. Гарри чувствует, как эти бестелесные сущности проникают в него и потрошат ледяными когтями грудь изнутри. Дом дышит тишиной и опасностью.

— Нет смысла углубляться, — тихо произносит Зейн, помогая Найлу опустить Луи на стоящую у стены лавку. — До рассвета мы могли бы остаться тут.