Perfectly entwined (СИ)

〄〄〄

За любой из этих дверей Гарри может поджидать смерть, поэтому он действует осмотрительно и крайне осторожно: останавливается и прислушивается, прежде чем положить ладонь на холодный металл ручки. Звук его шагов стихает и наступает абсолютная оглушающая тишина.

Отсутствие звуков чуждо этому месту, построенному для детей и их смеха. Теперь, когда жизнь покинула эти стены, тишина вползла в пустующее здание мерзкой инородной субстанцией и заняла весь предложенный объём. Она давит на уши Гарри, стараясь проникнуть и в него.

Позади остаётся коридор. В прыгающем свете фонарика каждый сделанный шаг кажется роковой ошибкой: вот-вот из-за угла покажется очередная темнеющая пасть, готовая перегрызть Гарри глотку.

Он сглатывает и останавливается. Сердце шумно колотится в груди, и Гарри рад, что их связь с Луи ослабела из-за болезни, рад, что Томлинсон не чувствует этого разъедающего кислотой страха.

К счастью то, что он ищет, находится за следующей дверью. Гарри слышит шорох чужих уверенных шагов и, прежде чем приоткрыть створку, гасит фонарь.

Зейн стоит у окна, глядя своими тёмными глазами в спину Лиама. За его плечами в стекле поблёскивает ночь и, кажется, тьма со всего дома притягивается к его фигуре. Молодой, надменный и реальный, как сама жизнь. Гарри завидует не отягощённому громким голосом совести Зейну.

— Ты испугался.

От глубокого звука голоса вздрагивает не только Лиам, но и Гарри.

— Конечно, я испугался. Заражённый появился из ниоткуда, мог укусить любого из моих друзей.

Зейн смеётся. Низко, хищно. У Гарри по шее сзади ползут мурашки, и он даже представить себе не может, как действует этот тембр на Лиама, сквозь связь родственных душ.

— Тогда почему ты произнёс моё имя? — усмехается он.

Лиам яростно оборачивается, но все слова, должно быть, застряли у него в глотке. Он молчит.

— Таким, как в тот момент, я твой голос ещё не слышал, — Зейн облизывает нижнюю губу, но смотрит куда-то в сторону. — По правде, я предпочел бы тот твой тон этому задиристому, которым ты общаешься со мной постоянно.

Гарри чувствует внутренний дискомфорт. Это ощущение не связано с пробуждением Луи. Это воспитанные годами нормы морали тревожно перешёптываются внутри него, уговаривают закрыть приоткрытую дверь, и перестать подглядывать за чужой жизнью. Но словно мороз сковал движения — Гарри, задержав дыхание, замер в коридоре, наблюдая за развернувшейся сценой с трепетом и надеждой.

Переживший потерю родственной души он принимает отказ Лиама лично. Недопонимание между ним и Зейном кажется ему надвигающейся трагедией, которую он хотел бы предотвратить, но не в силах. И остаётся лишь смотреть, как друг осознанно отталкивает возможность быть счастливым. Полноценным.

— Возьми это, — совсем другим голосом произносит Зейн. Он словно закрывается вновь, натягивает на лицо эту въевшуюся маску безразличия и жестокости.

— Playboy, серьёзно? — Лиам подносит два плотных журнала ближе к лицу, чтобы разобрать надписи на обложках. А может и обнажённых девушек, которыми славится издание. — Где ты только взял их? Это же детский лагерь.

Он будто не замечает лица, показавшегося из-под маски злодея совсем недавно; намеренно продолжает игнорировать наличие души у Зейна. Гарри с досадой морщится и уже собирается дать знать о своём присутствии, — постучать или войти — когда градус в комнате резко подскакивает вверх.

— Всё это время они были в моей сумке, — спокойно говорит Зейн, но даже в темноте видно, как напряжено его лицо. Он борется не только с Лиамом за право на их отношения, но и с собой. — Я взял их на заправке, а теперь отдаю тебе.

— Журнал для взрослых, — Лиам смеётся, и смех этот далеко не так дружелюбен, как раньше. С появлением Зейна в их жизни, Гарри больше не узнаёт своего во всём безупречного друга.

— Обмотай вокруг запястий скотчем.

Должно быть произнести эту фразу спокойно стоит ему всех сил — Зейн отворачивается к стеклу и вглядывается в отражение собственного лица. Плечи сведены напряжением, этого не может скрыть обтягивающая кожа куртки. Гарри хочет пнуть Лиама под его подтянутый тренировками зад и заставить раскрыть глаза пошире — кем бы ни был Зейн, он старается ради своей так внезапно обретённой пары.

— Знаешь, вся эта ерунда с родством душ…

Гарри напрягается так же сильно, как и Зейн. В его венах кровь останавливается, скованная льдом этих слов. Он хочет кричать о том, что Лиам, наверняка, и сам чувствует внутри. Не может не чувствовать.

— Слишком внезапно и неправильно, — неуверенно произносит он и, не поднимая глаз от журналов, добавляет. — Я вообще женщин люблю.

Взрыв, в который превращается спокойный мгновение назад Зейн, ударной волной смывает тьму и тишину. Резким движением плеч он оборачивается, хватает Лиама за одежду. Стук, с которым друг Гарри врезается в окно, звучит угрожающе.

— Я могу это исправить, — зловеще шепчет Зейн, и этот шёпот оглушает.

Узкие бёдра прижимают Лиама к оконной раме, лишая возможности двигаться. Тела близки, и электрические искры напряжения густеют вокруг них, расходясь по комнате широкими кругами. Зейн сдавливает пальцами шею сзади, до боли. Лиам скулит. Или всхлипывает. От его щеки, от распластанных по стеклу пальцев звездой расходится запотевшее пятно.

Гарри инстинктивно распахивает дверь, не думая об объяснении, просто стремится на помощь другу.

— Зейн, я искал тебя…

Хрипота голоса Гарри разбивает сотканный из электричества кокон между родственными душами. Исковерканное эмоциями лицо Зейна разглаживается, вновь превращается в холодное, идеально красивое лицо мраморной статуи без чувств и порывов, когда он оборачивается. Делает шаг в сторону от Лиама.

Гарри не в силах скрывать беспокойство, и тянет несмело руку в сторону друга. Лиам, кажется, до сих пор не может вдохнуть, оглушённый проявленным Зейном напором. В опустошённым смертью здании слышно лишь подвывание поднявшегося за окном ветра и пока ещё тонкий, едва слышный перестук капель ночного дождя.

— Ли.

Вопреки любым ожиданиям Лиам выворачивается из-под тянущейся обнять руки и сбегает. Он выскакивает за дверь, словно обожённый прикосновением ада, но Гарри успевает заметить красноречивый ответ его тела: не только горящие от стыда щёки, но и топорщащиеся в паху штаны.

Уголок губ Зейна дёргается в ухмылке — этот раунд остался за ним.

〄〄〄

Луи снова будит боль. Ноющее ощущение фантомных пальцев на горле, теснота в груди. Вопреки желанию рассудка рука сама ложится на пустующее место слева. Гарри нет рядом, и Луи чувствует нагретую смесь облегчения и тревоги. Он не желает смотреть в глаза собственной паре, — чувство вины и отвращения к себе словно черви копошатся в чреве его сознания, — но и отпустить Гарри в мире, полном опасностей, не в силах.

— Он с Зейном и Лиамом, — подсказывает Саманта. — Не волнуйся: он многое пережил и стал гораздо сильнее.

Когда её слова нарушают одиночество, приглашают к беседе, Луи поворачивает голову. Больше нет смысла притворяться спящим.

Найл посапывает в середине скопления сбившихся одеял и полотенец. Его не волнуют ни твёрдый пол, ни набирающий силу перестук капель дождя за дверью. И даже прижимающаяся Элизабет, словно кошка, свернувшаяся у него под боком, не может нарушить крепкий сон.

Луи долго подбирает подходящий ответ, но ни одна из возможных отговорок не звучит реалистично или хотя бы отчасти удовлетворительно, а позволить Сэм залезть в своё сознание он не может — наружу вылезет слишком много сомнений и страхов. Никто из них этой ночью, последней, — если всё получится — в заражённой стране, не готов отвечать на сложные, жизненно важные вопросы.

Опасен ли Луи для Гарри? И что будет с ними дальше?

Поэтому, не боясь потревожить сон друзей, Луи тихо произносит ничего не значащее:

— Хорошо.

Полотенце шелестит. Саманта вытаскивает из под него руку с обломанными грязными ногтями и кладёт поверх его руки.