Perfectly entwined (СИ)

Немного, может шесть или семь человек. Но и это достаточное количество, чтобы Гарри захотел оказаться от этого места подальше. Взмыть в вышину вместе с чёрно-белыми ласточками. В небе нет ужасной болезни, охватившей огромную страну. Нет жуткого хрипа и мерзких тёмных ртов. В небе нет страха боли и ужаса от мысли, что в твоё тело могут вцепиться острые зубы, порвать плоть, сожрать заживо.

А ещё там нет Луи.

Несмотря на страх Гарри не отводит взгляд; ищет среди исковерканных, лишь издали напоминающих человеческие фигуры, одну единственную, всё ещё самую родную и любимую.

Инфицированные чувствуют их. Хрип становится протяжнее, требовательнее. Грязные, окровавленные руки вытягиваются вперёд, в сторону живых.

— Надо уходить, — предлагает Найл. — Попробуем обойти с другой стороны по берегу реки.

— Верно, — соглашается Элизабет. Её уже не пугает резкая решимость Зейна, его злость и ярость. Перед мёртвой инфицированной угрозой его человеческая жестокость меркнет. — Уходим! Луи среди них нет.

— Зря мы оставили машину, — качает головой Найл, отступая назад, словно боится повернуться к заражённым спиной, хотя расстояние между ними в несколько десятков ярдов. Но оно сокращается с каждой ушедшей секундой

Гарри медлит, ждёт когда Зейн освободит Лиама. Между ними по-прежнему висит облако высокого напряжения, разряженный воздух, намагниченный. Отталкивающий их друг от друга, и в тот же момент притягивающий с неодолимой силой.

Верёвка остаётся на шее Лиама, но выглядит безжизненной шкуркой, которую покинула змея. Зейн выпрямляется, всё так же сидя на чужих бёдрах. С выражением на лице, гряничащим с презрительным безразличием, он отработанным за годы движением достаёт из-за пояса пистолет. Среди стрёкота летних насекомых в траве и пения птиц, доносящегося из леса, курок взводится с тихим звуком приближающейся расправы. А звук вылетающей пули из ствола, к которому больше не прикручен глушитель, разносит на кусочки естественные звуки природы. Гарри дёргается назад от неожиданности, видит, как Лиам закрывает уши ладонями, но лежит под Зейном почти не дыша, не шелохнувшись, словно и не было отчаянной борьбы мгновение назад.

Безжизненные головы, качающиеся на окоченевших шеях оказываются продырявлены одна за другой. Словно в тире, Зейн метко укладывает инфицированных точными выстрелами. Играючи. В его расслабленной сосредоточенной фигуре нет ни грамма страха или волнения, будто и не его жизнь стоит на кону.

Отдача от каждого выстрела впивается в Лиама сотнями иголок то ли удовольствия, то ли ужаса. Он боится вдохнуть, боится моргнуть, пока сидящий на нём Зейн разряжает половину обоймы в угрожающих им тварей. И только когда грохот пистолетных выстрелов затихает, когда все до последнего монстры падают на землю, истекая вместо крови какой-то чёрной жидкостью, Лиам резко выдыхает. Так же резко сбрасывает с себя сидящего сверху парня. Рефлексы позволяют Зейну сгруппироваться и спустя всего миг он оказывается на ногах.

Гарри боится, что они продолжат свою стычку — кто знает, как мало в Зейне терпения и как далеко он готов зайти, если его разозлят. Пусть даже в случае своего соулмейта.

Но опасения не подтверждаются: тот наклоняется, поднимает верёвку с земли и не бросив ни одного взгляда на Лиама отправляется в сторону заражённых.

— Идём, — говорит Саманта, взяв Гарри под локоть, а так же с осторожностью уточняет у Лиама. — Ты как, в порядке?

Он только кивает в ответ.

Несмотря на неприязнь и отвращение, вызванное банальным страхом, они всё равно следуют за Зейном. В его руке всё ещё зажат пистолет, а в ушах Гарри слышен тонкий писк, как эхо страшного громогласного звука выстрелов. Высокая трава щекочет кончики пальцев сочными зелёными стеблями, высокое небо над головой безоблачное и голубое. Ничто в природе не указывает на то, что неведомый вирус творит с людьми.

Но на земле, на примятой траве лежат мёртвые. Они похожи на семью, пара пожилых, ещё трое среднего возраста, а так же парень и девушка, предположительно ровесники самого Гарри. Зейн тянется, чтобы снять с женщины надетую через плечо сумку: она полуоткрыта, лежит на бедре у незнакомки, из кармашка выглядывает свёрток. Что в нём можно только гадать, если не заглянуть внутрь.

— Пожалуйста, не трогай их, — вдруг просит Элизабет.

— Знакомые? — понимающе спрашивает Найл, а Зейн лишь скептически хмыкает.

— Да. Жили в соседнем доме с моими родителями, а потом уехали отсюда. Наверное, вернулись, так же как и мы, спрятаться от эпидемии.

Её заглушает треск рвущейся ткани и звук рассыпавшихся вокруг вещей. Зейн полностью игнорирует просьбу девушки и срывает сумку с мёртвого тела, выворачивает содержимое наружу. Его профессиональные пальцы быстро шарят в найденных вещах в поисках полезных.

— Я же попросила!

— Брось, — отмахивается он от возмущения девушки. — Они мертвы, а нам эти вещи могут спасти жизнь.

— Чёртов мародёр, — цедит сквозь зубы Лиам. Саманта вовремя ловит его движение в сторону Зейна — сжимает плечо пальцами, не позволяя приблизиться к объекту своего раздражении.

— Да, — соглашается Зейн. — Я убийца, мародёр и сам дьявол во плоти, если тебе так легче. Но признай вот что, — он подходит максимально близко, что касается кончиком своего носа лица Лиама. — Ты завёлся.

Шокированное лицо Лиама выглядит почти комично. И только трупный запах, уже привлёкший мух и других насекомых-падальщиков, не позволяет засмеяться.

— Ты можешь сколько угодно играть в ханжу, но я почувствовал твой стояк, — он отворачивается к следующему трупу, произнося эти обличающие слова так, будто они и вовсе ничего не значат, будто он не рушит представление Лиама о себе и собственном внутреннем мире. — Я — счастливый обладатель тысячи грехов, не спорю. Но я честен с собой. А ты, — кожаная куртка приподнимается, когда Зейн засовывает пистолет за пояс на спине, и Лиам шумно сглатывает. Гарри интересно, реагирует ли он подобным образом на пушку или его привлекает совершенно другая часть Зейна. — Ты чёртов лицемер, детка.

Сладкое слово, которым Луи называл своего парня слишком часто из уст убийцы звучит холодно и издевательски, но с неотъемлемым шармом. Лиам отворачивается, униженный. Каждый из его друзей деликатно смотрит в другую сторону, стараясь не замечать румянца, горящего алым заревом на щеках.

Неловкой ситуация остаётся ровно до того момента, пока один из лежащих на земле мужчин не вздрагивает: он вытягивает к наклонившемуся над ним Зейну свои покрытые ранами и цепляющиеся за воздух окровавленные руки, пытаясь достать до такого желанного человека стёртыми пальцами. Для Гарри совсем не удивительно, что инстинктивно Лиам бросается на помощь; он всём корпусом подаётся в их сторону.

Хруст шеи, когда Зейн разделывается с недобитым инфицированным, вовсе не похож на звук, с которым рвётся ткань. Он влажный и страшный. Гарри чувствует, как к его горлу подкатывает кислый комок, который он вынужден подавить, когда Зейн спрашивает, обращаясь напрямую к нему:

— И ты веришь, что твой парень сможет вернуться будучи этим?

Беспокойство, стремление вернуть то краткое счастье, что было в прошлой жизни, не покидает ни на минуту. Гарри вынужден бороться с постоянным тянущим волнением, с этим распирающим грудь импульсом добраться до своей пары и вернуть её. Всё это отупляет, заставляет его мозг вариться в подогреваемом котле эмоций и беспокойств. И всё же, когда тёмные, серьёзные глаза Зейна смотрят ему прямо в душу, он находит в глубине себя слова, объясняющие природу этой надежды.

— Разве мир не рассыпался каплями, когда в нём наряду с нами обычными людьми, которые верили, что знают о своей реальности всё, существуют они, безумные, разлагающиеся каннибалы? — Гарри в запале указывает на убитых Зейном заражённых. — И почему бы не случиться немыслимому чуду, если произошло невыразимое бедствие?

Голос дрожит, как горячий воздух над раскалённым асфальтом. Жужжание мух и пение птиц в лесу, у кромки которого они замерли, остановленные внезапным нападением, такое летнее, такое обычное. Если закрыть глаза, не смотреть на изъеденные язвами и гноем рты лежащих у их ног трупов, то можно представить себя в обычном августовском полдне.