Perfectly entwined (СИ)

— Я рад, что тебе не удалось осуществить задуманное, — руки Найла с силой сжимают крепкие плечи Пейна. На всегда добром лице смесь отвращения и недоверия, и Гарри кажется, что может Лиам и прав, может стоит оставить Зейна и всю его тьму среди этого хаоса. Двигаться дальше и пытаться выжить в одиночку.

— Как я понял, твой парень заразился этой странной болезнью, — обращается Зейн к Гарри, полностью игнорируя свою полную презрения и ненависти родственную душу. — И очевидно, если вы не избавили его от этого жалкого существования в безумии, то вам хотя бы хватило ума бросить его где-то по пути.

Гарри цепенеет от правды. Произнесённая вслух, она больно отрывает от его сердца куски, оставляя края раны ещё более рваными. Более кровоточащими.

— Какого хрена? — произносит Лиам. Он бледнеет, с тревогой поглядывает на Гарри. Саманта всё ещё в его объятиях, но теперь именно её руки становятся якорем, не позволяя упасть в пропасть своего горя. — Просто заткнись!

— Нет, подожди, — удивляет всех Найл. Он отпускает Лиама и делает несколько резких шагов вперёд. — Договори, почему у этих людей не было шансов?

— Их младшая девочка уже была заражена, и они держали её на цепи в одной из задних комнат. Не понимаю, на что они надеялись, не знаю, чем они её кормили. Мне по сути плевать.

— И ты убил их лишь потому, что они не смогли избавиться от заражённого члена семьи. Ребёнка! — подбородок девушки трясётся, и кажется она вот-вот заплачет. Но у Гарри нет сил вытянуть руку и успокоить её: все его мысли всё ещё подчинены жестокой правде о том, что они оставили Луи. О том, что Луи мёртв. Трагедия, что разыгралась меньше суток назад в этом месте его и вовсе не волнует.

Но она заботит Найла. Он задумчиво кусает губы, меряет шагами потрескавшийся старый асфальт. Что-то в его голове, какая-то мысль или догадка, заряжают неуёмной энергией, не позволяют устоять на месте.

— Ты врёшь, — змеёй шипит Лиам. — Я разглядел их всех. Я стоял там и думал, какая же сволочь, какое подобие человека могло поступит так с целой семьёй. Каждое лицо в той яме врезалось мне в память. И ни одно, — Лиам повышает тон и его голос становится резким и высоким, звенит чистой яростью, — ни одно из них не было исковеркано болезнью.

Зейн внимательно смотрит в его глаза, но ничего не говорит. В опустившейся на парковку тишине, в подступающем с запада вечере слышно как шумно дышит Лиам. Его неприязнь разливается вокруг, и каждый может почувствовать напряжение между родственными душами, такими разными, но обречёнными встретиться в чужой стране, в эпицентре разыгравшейся эпидемии.

И только Найлу кажется плевать на их невозможные, но обязанные существовать отношения. Он поворачивается к Гарри и говорит последнее, что каждый из них готов услышать:

— Мы должны вернуться за Луи.

Гарри пронзает боль — болит всё тело, до костей. Он обречённо стонет в шею Саманты, а руки его, словно безжизненные плети, повисают вдоль тела.

— Найл, пожалуйста, — умоляет Элизабет. Она едва может выдавить из себя слова, шокированная заявлением Хорана. И даже Лиам кажется забыл о своей непутёвой паре — его глаза внимательно изучают Найла в попытках докопаться до истины сумасшедшего заявления. — Ты делаешь Гарри больно.

— Нет, вы не понимаете, — бледные глаза круглые, но не от страха. В голубом море глаз Найла плещется удивление пополам с надеждой, и глядя в них Гарри тонет. — Мы должны вернуться! С ним всё будет в порядке! С Луи всё будет в порядке!

— Ты свихнулся, — бросает Гарри, как плевок. Он отстраняет Саманту и поднимается с капота машины, полный решимости уйти, но Найл хватает его грязную, слабую руку и тянет обратно.

— Только подумай, — тараторит он. — Помнишь ту первую, которая врезалась в стекло автомобиля в парке аттракционов? Я помню только чёрные дёсны, словно вместо крови в её теле мазут. А потом на электростанции: военные стреляли в заражённых, что приходили к ограждению. У всех были тёмные рты, это легко было заметить даже издалека.

Гарри всё ещё не понимает, о чём рассказывает его друг. Он хочет уйти, но цепкая хватка пальцев на его запястье мешает. Рука потихоньку немеет — Найл сжимает до боли, но Гарри и слова не может вставить. Остаётся терпеть и слушать, хотя доносимая истина ловко ускользает от его понимания.

— И вчера в лесу после этой западни, что устроил нам Зейн, меня что-то смутило. Я остался дежурить последним, под утро, и всё смотрел в эти детские лица.

— Да к чему ты всё это говоришь?! — не выдерживает Саманта. Она стоит ближе всех, чувствует, как громко и лихорадочно бьётся сердце Гарри. Вот только бьётся оно не от страха и не от боли, которая была, но схлынула так же внезапно, как появилась. На смену ей пришла возрождающаяся надежда.

— А к тому, — Найл тоже повышает голос. — Ты же смотрел на них вместе со мной, Гарри. Что ты видел?

— Детей.

— Именно, Гарри, детей! Ни на ком из них я не видел тех язв и отвратительной густой черноты во рту. Их дёсна были розовыми и абсолютно здоровыми. И сейчас я внезапно подумал: а что если болезнь отступает, когда человек умирает? Что, если вирус самоуничтожается или как-то сковывается в мёртвом организме?

— Ты точно свихнулся, — пренебрежительно кривится Зейн. — Какой прок от вашего друга, если он будет здоров, но мертвец?

— Я что-нибудь придумаю, — продолжает взволнованно говорить Найл, заглядывая Гарри в глаза. — Давай, Эйч, соглашайся. Мы должны рискнуть и попробовать. Если есть хоть один шанс, что Луи можно вернуть, разве ты не воспользуешься им, как бы больно ни было при неудаче?

— Найл, это глупо, — встревает Лиам. — Мы ничего не знаем об этой болезни, и твои выводы слишком скоропалительны.

— Вот именно — мы ничерта не знаем об этой болезни! — взрывается Найл. — Я видел их дёсна! Они были здоровы!

— Ты что, грёбаный врач? — приподнимает брови Зейн.

Тепло и чувство покоя заливает Гарри, мысли мелким смерчем кружатся в беспричинной радости. Ему почти удаётся засмеяться, когда колени подгибаются, и он падает. Земли не оказывается под ногами, а вокруг нет света, а Гарри всё падает и падает. И последним, что слышит, является гордый ответ Найла:

— Я грёбаный дантист!

========== Часть 12 ==========

Солнце уже давно село, и в машине становится прохладно. Свежий вечерний ветерок доносит до Гарри гнилостный запах реки, и он понимает — они приближаются к месту, где Луи нашёл своё последнее пристанище. Но ночь, вступившая в права, чинит препятствия непроглядной темнотой. Света фар хватает лишь для того, чтобы осветить жалкую полоску старой ухабистой дороги впереди, в то время, как высокие мрачные деревья остаются во тьме. Грузно нависают над проезжающим мимо автомобилем, и за каждым из них прячется иллюзорная опасность в любой момент способная стать реальностью.

Несколькими часами ранее Гарри пришёл в себя оттого, что Зейн пытался влить ему в рот бренди. Хватка ледяных пальцев, пальцев убийцы, до сих пор ощущается на шее, а во рту горький вкус алкоголя. Сна ни в одном глазу, хотя проведённый в дороге день высосал остатки сил — конечности онемели от постоянного сидения, затуманенный бездействием и пролетающим за окном однотипным пейзажем мозг отказывается работать.

Но сна нет. Он бежит от Гарри, как кролик от пары гончих — петляя и путая следы. Угнаться за ним нет возможности, поэтому он просто пялится в тёмное стекло на чернеющие силуэты и тяжело вздыхает время от времени.

Скрип и шорох колёс по камням, сопровождающий их всю дорогу, стихает. Лиам съезжает чуть в сторону с дороги, скорее по привычке, нежели из необходимости, и останавливает машину. Встрепенувшись, Гарри обращается к нему, не понимая, почему они не продолжают путь:

— Ли?

— Нет, Гарри, — медленно качает головой Лиам. — Нам всем нужно отдохнуть. Завтра предстоит сложный и опасный день, а сейчас, уставшие да ещё и в темноте — на что мы способны?

— Лишь наделать ошибок, — отвечает Найл, полностью поддерживая друга.